Скифская история - Андрей Иванович Лызлов

Знать мощно, яко там бывал град некогда, еже познавается от стен оставшихся, стоящих у пути онаго. От той дубровки два дни езды до Азова, иже стоит на реке Дону, десять верст от устия, где той в море впадает. На другой стране реки Дона стоит городок Азак, от него же в десяти верстах есть кладязь воды смердящия, тамо же и капище поганское древнее, идеже первородные скоты богом своим жряху татарове, половину его сожегши, другую же птицам и зверем в снедь оставляющи.

Глава 2

О вере и о обычаех татарских во время войны и во время покоя

Вси татарове, кроме пятигорцов и черкас, закон Махометов от срацын приятый обычаем турецким отдавна содержат. Обаче ненавидят названия турецкаго и не хотят того слышать, дабы их турками звано, точию бусурманы, яко бы народ избранный.

Три праздники великих, яко же и срацыни празднуют. Первый зовут кмибайран, то есть праздник велика дни, в воспоминание того, егда Авраам принесе Богу на жертву сына своего Исаака; на той день приносят в жертву бараны и птицы. Вторый праздник творят за души умерших, в он же приходят на гробы родителей своих, творящи дела милосердия и убогим милостыню дающи. Третий праздник празднуют сохранения ради здравия своего. К первому празднику постятся тридесять дней, ко второму целый месяц, к третиему дванадесять дней.

Породою суть: возраста средняго, обличия широкаго, черноватаго, очей черных, страшно выпуклых, брад долгих, а редких, наподобие козлов, их же мало стригут. А чело все бреют, кроме молодых и особ знатных, яко суть царики их и мурзы, иже себе хохлы наверху глав оставляют. Шеи имеют твердыя, в теле крепки, мужественны и смелы. К телесному рачению над прирождение суть вельми приклонны.

Пища их от всяких скотов, каким ни есть случаем убитых или умерших. Конское мясо зело есть любят, свинаго же яко лютейшия отравы отвращаются и по закону своему скверностию называют. Поля свои пахатны просом засевают болши [аще и иных семен употребляют], из него же делают пляцки, их же называют баибрй. Из скотов всяких, великих и малых, паче же из жребцов и кобылок, кровь пущающи жрут, яко пси.

Вместо наилучшаго брашна млеко кобылье сырое пьют, еже у них лучшее лекарство после всяких трудностей, и от того толстеют, яко вепри. Иногда же с вином смешав упиваются тем. Ко гладу, и неспанию, и всякой нужде велми терпеливы, ибо времянем дни три и четыре ни яду щи ни спящи в полях бывают, жду щи кого.

Потом же, егда что достанется в руки, ядят много. И объядшися мертвою кобылятиною и упившися кобыльим молоком с вином спят такожде дни три и четыре, награждающи нужду ону.

И того ради спящих их россиане и литва доезжают, такожде донския и запорожския казаки неосторожно спящих их яко мух давят, ходящи часто ловитвы ради зверей в оных местех уже у древняго потока; которых аще с пищалми человек ста два соберется, татар же аще несколко тысящ собрався приидут на них, то ничто же могут им учинити, паче же егда приберутся до оной дубровки, о ней же выше писася.

Но сие оставя ко прежнему приступим. Егда куды загоны своя распущают, не имущи же что есть и пить, тогда конем, на них же ездят, жилы посекши кровь пущают. И той напившися жажду утоляют, а конем тем пущением крове к терпению нужд вельми простойно дело поведают.

Зелей различных, паче же тех, иже ростут у рек Дона и Волги, зело с охотою употребляют. Солоно мало любят есть, поведающи, яко без соли ядущим им зрение очей светлее бывает.

Егда же царики их татарам своим добытки за службы делят и егда что останется, тогда и четыредесятим человеком дают коня единаго, его же убивши мясом по четвертям или частем делятся. Честныя же люди токмо кишки емлют, яко пищу изрядную и вкусную. Их же мало у огня припекши, яко бы едва сырость отскочила, тотчас из огня со углием и пеплом ухвативши, в себе пхают. И не точию пальцы, но и рожен той, на нем же или им же кишки обращали, жиру ради обсысают. Головы же пред началных и старейшин своих поставляют, ибо то у них честная ества.

Егда же имут ясти, место, на нем же стоят ествы, кругом обсядут, ноги под себе на крыж подогнувши. Такожде чинят и у столов седящи. Паче же егда на посолствах у христиан бывают, старейший их тако седящи о стол опершися чрез все время ядения пребудет тако. Но во своих странах никогда же за столы садятся, но всегда на земли седящи едят, яко же рех, ноги подогнувши. Богатыя же коврами землю устлавши садятся.

Сами не крадут, такожде и крадущим возбраняют – граблением богатеют. Епанчи белыя любят, ими же катагари своя накрывают. Конскому сидению и стрелянию из лука изъмлада учатся. Оружия, их же на войне употребляют, суть лук и саадак исполнен стрелами, кистень, сабля [есть ныне копия, отчасти и стрелбы огненной].

Стрелы своя лютым ядом напущают, яко о том и о народех их пишет Овидий Насо, поета знаменитый, пишущи к римляном, изгнан бывши оттуду в Таврику сию. Пишет же виршами в книгах 2 к началным римским сице:

Среди супостáт пребывáю небезстрáшно,

Я́ко отéчества лишихся невозврáщно.

Нрáв их змииным ядом стрéлы помазáти,

Дáбы возмогли к смéрти двé причины дáти,

Здé вóин обстоит, и кáменныя стéны,

И яко вóлк страшит óвцы в хлéве зáмкненыи.

Крóвы их отвсюду стрелáми отягчéны,

Егдá крéпость их стерпит вратá заключéны.

Еще той же Овидий к тем же римляном в виршах третиих пишет:

И чтó творит сармáты стрáшныя и злыя,

Тáкожде таврицкия нарóды иныя.

Егдáв зимé помéрзнут Дунáйския вóды,

Скáчут тáмо чрез рекýна кóнех в завóды.

Тéх людéй болшáя чáсть ни тебé боятся,

Крáсный Риме, ниже сил Авсóнских страшáтся.

Сéрдца им умножáют лýки скорострéлны,

И клячи в нýжном часé терпеливо зéлны.

Труд всякий, жáжду и глáд подъяти умéют,

Всяко дéло вóинско дóбре разумéют.

Еще паки той же поэта в книгах третиих в вирших десятых пишет:

Савромáты, и бéтты, и гéтты злыя,

И прóчия óные