Бухта половины Луны - Евгений Иванов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вдоль дороги стали появляться тут и там гигантские трёхрукие кактусы, на которых, словно нечёсаная борода, болталась заброшенная ветром сухая колючка «перекати-поле».
Техас самый ветреный регион Америки. Из-за резких перепадов температур на плато постоянно надувают сильные ветра. Вдоль дорог часто можно увидеть ветряные фермы – десятки нагоняющих электричество ветряков.
Возле одной из таких плантаций я притормозил и вышел, чтобы отлить у кактуса на холме.
С пригорка открылся грандиозный вид на рыжие треснувшие земли. Вдалеке виднелся зелёный оазис – огромных размеров ранчо.
Как только я принялся выполнять задуманное, из-за камня на шум показался сначала чёрный нос, а затем и длинная узкая хитроватая морда пятнистого койота.
Я невольно сделал шаг назад и воткнулся спиной в гряду иголок раскинувшего колючие лапы кактуса.
Первобытный крик огласил прерии.
Койота на секунду парализовало. Генетическая память мгновенно погрузила его в тревожные воспоминания о временах, когда подобными воплями оглашали пустыню Команчи.
Решив, что тут шутки плохи, он поспешил трусливо убраться, прижав уши и спасая скальп. И правильно, пока я не вытащил свой томагавк! Но сначала, чертыхаясь и забрасывая руки за спину, я вытащил из лопаток иголки.
Вернувшись в машину, я погнал снова вперёд, стараясь не прижиматься исцарапанной спиной к сидению.
Навстречу просвистел Грейхаунд с табличкой «Лос-Анджелес – Майами».
Автобусы колесят по всей стране. Можно купить проездной и кататься в любом направлении.
Прогудела мимо стайка дальнобойщиков.
Потянулись разбросанные по плоской равнине поселения.
Промелькнули указатели на Фредериксберг и Альдорф. В середине девятнадцатого века громадное количество агентств в Германии рекламировали Техас, и множество немецких переселенцев активно заселяли здешние земли.
На красных холмах во множестве стали мелькать деревеньки, сплошь заселённые мексиканцами. Стала чувствоваться близость к границе.
Горячий сухой ветер гнал песчаную пыль с южных берегов Рио-Гранде, с бескрайних просторов пустыни Чиуауа. Там за горизонтом лежала Мексика. Земля Монтесумы. Дуранго и Юкатан.
А здесь, по эту сторону реки, столетиями селились чикано: креолы и метисы, потомки испанских колонизаторов.
Конкистадоры не брали на корабли из Европы женщин из-за разных предрассудков и жили с местными чикитос из индейских племён, смешивая с ними кровь. И если раситы в Америке провозглашали «правило одной капли», считая, что человек с малейшей долей негритянской крови считается чёрным во всех отношениях, то в Латинской Америке, напротив, «правило одной капли» всегда рассматривалось в противоположную сторону. Любая примесь европейской крови давала человеку право считать себя белым.
Здесь повсюду надписи и таблички дублируются на испанском. Радио трещит от жгучего темпераментного диалекта. Мягко звучит гитара: «Контодо респекто! Байя, байя! Кон диос, мамасита!».
Каса-дель-Корво – зажигает окна дом на излучине.
Опустились сумерки. Я ехал весь день.
Пришла вечерняя прохлада. Склоны приобрели сероватый оттенок под тяжелеющим небом. Тёмно-синяя гуашь заполонила свод, осветляясь лишь на горизонте, на западе, там, где за холмы падает солнце.
Рваный ветер нёс клочья тумана с реки на тёплые долины.
Где-то вдалеке бродили степные бизоны. Раздавалось их грустное мычание.
Печальная сухая земля падала и вздымалась навстречу узкой дорожной колее. Поросшая полынью пустыня молча ждала прихода ночи. Повсюду зажглись огни.
Я гнал и гнал на уходящее солнце, забыв, куда и зачем еду, и на каком континенте нахожусь. Навалилась усталость – весь день за рулём.
Сбросив скорость, я медленно катил вперёд. Всё потеряло смысл. Важна была только дорога, прыгающие впереди пятна фар и витиеватые всхлипы скрипки в вечернем эфире.
Проступила в туманном небе Луна. В её отсветах под мостами заблестели ручьи.
Разбросанные по склонам сияли огнями небольшие поселения.
Огни мелькали навстречу.
Огни сверкали за спиной.
Огни. Огни. Огни…
Всполохи и вспышки!
В этот раз я распознал мигалку в зеркале заднего вида быстро. Минуты через три!
С перепугу я резко остановился прямо на шоссе.
В мегафон раздался призыв: не валять дурака и прижаться к обочине.
Я так и сделал.
Коп прижался за мной.
Вряд ли он преследовал меня больше пары минут. Да! Пожалуй, так…
Впрочем, вопрос, застывший на его крайне изумлённом лице, говорил о том, что могло быть и больше.
Он достал фонарь и внимательно оглядел меня:
– Ты в курсе, сынок, что движешься со скоростью двадцать миль в час? – осветив салон, он посветил мне прямо в зрачки. – Покажи-ка права.
– О, да… Конечно. Конечно! – пустился я в путаные заверения. – У меня и в мыслях не было превышать! Клянусь, я больше не стану…
Он снова посветил мне в глаза.
– Здесь минимальная скорость – сорок пять миль в час! Нельзя двигаться по федеральному шоссе со скоростью меньше, чем эта. Откуда ты едешь?
– Я еду… – начал я бодро, для убедительности махнув большим пальцем себе за спину, и тут запнулся.
Чёрт! Я не мог вспомнить, откуда я еду.
В этот момент, что-то случилось у меня со всем телом. Я как-то обмяк.
Весь день за рулём. Это, похоже, выжало из меня все силы.
Мысли спутались. Проклятье, я не мог вспомнить, откуда я еду!
Всё в памяти смешалось.
Нью-Джерси. Делавэр. Мэриленд. Вирджиния. Северная и Южная Каролина. Джорджия. Флорида. Алабама. Миссисипи. Луизиана…
Десятки городов и трасс.
Почему-то вспомнился Нью-Йорк и подземка. Элиза… Пучок волос на затылке. И пальцы, которые записывали адрес на клочке бумаги. Шум прибоя у причалов Бэттери-Парка…
Я был сегодня в каком-то городе, но убей, не мог вспомнить название.
Телевышка в центре. Где это было?
Хьюстон? Сан-Антонио?
Сан-Антонио!
Или нет?
Коп сощурился:
– Как долго ты за рулём, друг мой?
– Да. За рулём! – кивнул я. – Я еду из Сан-Антонио. Верней, из Хьюстона. Вообще-то, из Нью-Йорка. Через Майами на запад! – я показал пальцем вперёд на запад.
– Выйди-ка из машины, дружок.
Он сделал шаг назад и размял шею: «Откуда только приносит этих фриков на ночь глядя…» – читалось в его взгляде.
Бормоча извинения, я выполз на дорогу и встал рядом с машиной.
Он заглянул в салон. Посветил под приборную панель. За сидения.
Осмотрел бардачок и, слегка успокоившись, повернулся ко мне:
– Прочитай-ка алфавит с конца, – посветил он мне снова в зрачки.
Проклятье! Я не смог бы это сделать и на родном языке. После пары тщетных моих попыток, он отстал и отдал права, убедившись, что я не пьян, не обдолбан и просто смертельно устал.
– До города двадцать миль. Советую немедленно найти ночлег. Впереди есть несколько мотелей.
Он убрал фонарик. Сел в свой форд и укатил вперёд, выключив мигалку.
Я умылся водой из бутылки и, набрав требуемую скорость, осторожно покатил дальше.
Вскоре показались огни Эль-Пасо.
Слева из-за ночного горизонта, приближаясь к трассе, набегала длинная цепь огней – граница!
Хайвэй поднялся по эстакаде на возвышение и сомкнулся по левому краю с заграждениями. Теперь светящаяся граница струилась прямо вдоль трассы.
Открылся вид на мексиканский городок Хуарес.
Справа от дороги лежала Америка. Слева раскинулась Мексика.
Справа проплыло залитое светом прожекторов зелёное поле для гольфа. Слева одинокий фонарь высветил в темноте ржавые склады и грязные хибары.
Впереди показалась парковка и пропускной пункт.
Я остановился, наблюдая через открытое окно за движением на границе.
По пешеходному мосту в обе стороны тянулась вереница людей. На выезд стояла небольшая очередь машин.
От пропускных ворот отделилась парочка – две молодые мексиканки. Одна прятала слёзы в ладонях, другая поддерживала её и помогала идти. Им навстречу из машины вышел парень. Он обнял их по очереди и прижал к себе ту, что рыдала. Они немного постояли, сели в машину и укатили, увозя с собой тайну, которую я никогда не узнаю.
Я поехал за ними, но заблудился.
Попав на какой-то тёмный пустырь неподалёку от центра, я зарулил на свободную площадку возле обшарпанных вагончиков и, разложив сидения, растянулся сзади.
В приоткрытое окно задувал прохладный ветерок.
Трещали цикады.
Внезапно, вдруг где-то совсем рядом, надсадно ухая, прокричала обезьяна!
Визгливым сипением ей ответила
