1941. Время кровавых псов - Александр Золотько

— Попаданцев, — сказал Севка.

— Простите?

— Попаданцев. У нас их так называют.

— У вас знают, что люди попадают в прошлое? — удивился Евграф Павлович.

— Нет, у нас много про это пишут. Книги. Фантастические. Наши в прошлом называются попаданцами.

— Понятно. Пусть — попаданцев. Если вы не один такой? Если таких, как вы, — много? И вас подставили Евгению специально для того, чтобы потом шантажировать? Что тогда? Они ведь могут быть куда более информированными и подготовленными, чем вы… Могут быть обучены скрываться. Кстати, в двадцатых довелось мне читать некоего Берроуза, из фантастов. Так у него герой переносится на Марс в голом виде. Может, и во времени можно путешествовать только голышом? Вы как полагаете?

— Орлов был одет.

— К моменту вашего прибытия — да. Откуда он взял форму и оружие, вы не знаете. Он мог снять ее с убитого. Отобрать. Попросить…

— Мне нужна твоя одежда, — хмыкнул Севка.

— Да, нужна одежда. Потом он прибыл за вами, но не успел вам открыться… Хотя да, вам он отчего-то решил не представляться… И тут… — Старик замолчал, на этот раз минут на пять.

Севка молчал, таращась в темноту.

— Интересная мысль мелькнула, — сказал Евграф Павлович. — Забавная. И даже не просто фантастическая, а еще и детективная.

— Поделитесь?

— Потом. Обсужу эту мысль с Евгением, и мы решим…

— Убивать меня в свете новых открытий или нет? — осведомился Севка.

— Может быть, и это, — прозвучало со стороны двери.

— Евгений! — радостно воскликнул старик, вставая с дивана. — Ты здесь давно?

— И весьма. Когда я вошел, молодой человек все еще лежал на полу, вы с ним беседовали, учили уму-разуму, и я решил не вмешиваться. Вы свет не включили специально? Пытаетесь испугать товарища Залесского темнотой?

— Не хочу морочить голову с затемнением, — пояснил Евграф Павлович.

Комиссар прошел мимо Севки, повозился с полминуты возле окна, позвякивая кольцами шторы на карнизе. Вернулся к двери и щелкнул выключателем.

Лампа под абажуром была не слишком яркой, но Севка зажмурился и даже прикрыл глаза рукой.

— На чем он вас расколол? — спросил комиссар, усаживаясь за обеденный стол напротив Севки.

— Расколол — сильно сказано. — Старик сел справа от Севки. — Мы не подумали, что нужно снять фотографии со стены. А он, нужно отдать ему должное, их не только заметил, но и рассмотрел. Так что образ болтливого старичка пришлось свернуть почти сразу. Не соответствует как-то фотокарточкам.

Комиссар внимательно посмотрел на Севку, встал со стула и подошел к фотографиям. Остановился, заложив руки за спину и раскачиваясь с носка на пятку.

— Что вас особо заинтересовало, Всеволод Александрович? — не оборачиваясь, спросил комиссар.

— Та, где вы с парнем, моим одногодком, — ответил Севка, глядя на скатерть не отрываясь. — Понятно, что мы с ним похожи…

— И что еще понятно?

— Понятно, почему вы тогда в меня не выстрелили, в блиндаже, — сказал Севка. — Рука не поднялась?

— Вы полагаете, я мог успеть выстрелить? — Комиссар повернулся на каблуках, сделал шаг и остановился перед Севкой.

— В момент, когда я влетел в блиндаж, — нет, наверное. Но потом, сразу после моего выстрела… Вы так ловко достали пистолет. Когда услышали об Орлове. Бац — и ствол у вас в руке…

Пистолет вдруг оказался в руке комиссара, напротив Севкиного лица.

— Вот так, — даже не вздрогнув, сказал Севка.

Комиссар спрятал пистолет в карман кителя. Улыбнулся невесело.

— Это правда. Я успел рассмотреть ваше лицо. В последний момент, нужно сказать.

— А мне Орлов сказал: кричи и лицо показывай начальнику. Как-то так и сказал. Наверное, на это рассчитывал.

— Может быть, — задумчиво кивнул комиссар. — Очень может быть…

— Я чаю приготовлю, — предложил Евграф Павлович.

— Никита приготовит, вы дайте ему команду. Мы же с ним одновременно приехали. Он пошел на кухню, а я устроился в коридоре, на табурете. И, кстати, какую идею вы хотели со мной обсудить?

— Никита! — позвал Евграф Павлович, выглянув в коридор.

— Да, Евграф Павлович, — ответил Никита и возник в дверном проеме, как чертик из коробочки.

— Вы не могли бы озаботиться ужином на… — Старик оглянулся на комиссара. — Петрович тоже здесь? Или в машине?

— Я его отпустил пока.

— Значит, ужин на четверых, — сказал старик. — Там что-то из продуктов есть в кладовке… кажется.

— Я привез продукты с базы. — Никита глянул хмуро на Севку через плечо старика и ушел на кухню.

— И что там у нас за идея? — спросил комиссар.

— Простая идея. Очень простая. Отчего мы с тобой решили, что Орлов и этот молодой человек заодно? — Евграф Павлович вернулся к столу и остановился, положив руки на спинку стула.

— Не знаю… Оба имеют, возможно, какое-то отношение к путешествиям во времени…

— Может. Только один ни черта о нашем времени не знает, а второй…

— Если это вообще он, — напомнил комиссар, садясь на диван. — Если это вообще Данила. Возраст…

— Шрам. Всеволод вспомнил о шраме.

— И что? Мы с вами и не такие фокусы проделывали. Последний раз я видел Орлова в двадцать первом. И ему было двадцать пять лет. Как и мне, кстати. А сейчас…

— Мы же договорились, что фактор путешествия во времени мы будем принимать во внимание. — Старик потер руки. — Иначе все наши разговоры превращаются в ничто. В фикцию, в романы господина Стокера о вампирах.

— Договорились.

— А если договорились, то давай подумаем о том, что Орлов мог преподнести нам Всеволода как подарок, как предупреждение о том, что существует такая вот угроза. — Евграф Павлович указал на Севку.

И тому вдруг стало обидно. Он уже и не человек вовсе! Он угроза, объект обсуждения, неодушевленный предмет, который нужно правильно расположить на полке, чтобы картинка получилась законченная.

И делать было нечего. Оставалось только сидеть и ждать решения своей судьбы. И она, судьба, могла вполне подразумевать простую немудрящую сцену: старик после философских размышлизмов говорит, что в свете всего этого Севка и не нужен вовсе, согласен, не нужен, отвечает комиссар, пистолет оказывается в его руке, палец нажимает на спуск, и пуля бьет в голову неодушевленному предмету, объекту обсуждения и угрозе.

— Забавно, — сказал комиссар.

Севка вздрогнул и только потом сообразил, что комиссару забавными показались рассуждения старика об Орлове, а не мысли Севки о пуле в лоб.

— Забавно, — повторил комиссар. — Но есть еще один момент. Орлов не знал… не мог знать о Володе. Наташа родила в двадцатом, в Питере. В это время и я, и Данил были на юге. Нет, он мог знать, что у меня есть сын, мог даже выяснить его имя… Но ведь…

Комиссар указал на Севку:

— Но ведь Орлов не мог быть знаком с Володей, когда он стал похож на… На Всеволода Александровича.

— Он мог следить за тобой, за ним… — неуверенно произнес старик. — Ты ведь не можешь гарантировать, что за все эти годы не проморгал наблюдения.

— Евграф Павлович… — печально улыбнулся комиссар. — Не могли меня так плотно пасти. Не могли.

— Ну да, — кивнул старик. — И пропасть тогда из той рощицы Данила никуда не мог. Ты же сам многократно мне рассказывал, что все было перекрыто… Ведь не мог он уйти?

— Не мог. Я потом и собаку пускал по следу, и сам все носом рыл — следы заканчивались прямо по центру поляны. Там и рощицы той было двадцать шагов на пятнадцать, и полянка была площадью метра в четыре. А он исчез. Долго отстреливался, надеялся, наверное, продержаться до темноты, а потом ускользнуть…

— Как он это умел, — вставил Евграф Павлович.

— Как вы его научили, господин генерал, — сказал комиссар. — Но у него не хватило патронов. Он положил шестерых ребят из моего отряда и прострелил мне кубанку…

— Странно… — улыбнулся старик, а Севке показалось, что и эта улыбка, и слово «странно» воспроизводились генералом неоднократно.

— Странно, — кивнул комиссар. — Должен был попасть мне в лоб, но ограничился головным убором. Потом перестал отстреливаться. Я уже практически подставился, причем дважды, мой заместитель в полный рост встал, а он так и не выстрелил. Еще через пятнадцать минут мы решились проверить рощицу и ничего там не нашли, кроме примятой травы и гильз от «маузера».

— А теперь он появляется где-то рядом, приводит к тебе почти двойника твоего погибшего сына…

— Пропавшего без вести, — серым, картонным голосом ответил комиссар. — Никто не видел тела.

— Ладно, твоего пропавшего без вести сына. И если верить показаниям свидетелей, на вид ему было все те же двадцать пять.

— Ну, может, чуть больше, — не выдержал Севка. — Я особо не рассматривал, документов не видел, а он сам не говорил. На вид — да, лет двадцать шесть — двадцать семь.