Райская птичка - Трейси Гузман

– Не возражаете, если я на него взгляну?

– Нисколько.

Эсме освободила крышку пианино от журналов, и Стивен с изумлением увидел, что это редкий инструмент «Мейсон и Хэмлин», сделанный из черного дерева.

– Мы на нем играем, – сказала Эсме. – Наша семья не из музыкальных. Но мы подумали, раз уж оно здесь, почему бы не попробовать? – она несколько раз ударила по ноте «ре», как будто хотела приучить клавишу к нажатому состоянию. Плечи Финча взлетели к ушам. – Но детям не пошло.

– Оно было здесь?

– О, пианино не наше. Оно принадлежит Кесслерам. Как и все остальное в доме. Мы сняли его с мебелью.

Финч казался таким же смущенным, как и Стивен.

– Простите, мистер и миссис Эделл, – начал Финч, подчеркнуто называя их по фамилии, – но вы арендуете дом в течение тридцати пяти лет? И за все это время ни разу не контактировали с Элис или Натали Кесслер?

– Что ж, – Эсме понизила голос до заговорщического шепота. – Нам самим верится с трудом. Перебираясь в этот дом, мы даже не подозревали, что проживем в нем так долго. Первые несколько лет арендная плата была для нас высоковата, но родители Уинслоу оставили ему немного денег, так что мы справились. За то время, что мы здесь, плата поднималась весьма скромно. Уинслоу у нас мастер на все руки, содержит дом в порядке.

– Да, я вижу, – сказал Финч, многозначительно поглядывая на необработанный край подоконника.

– Мы просто каждый месяц отсылаем чеки в управляющую компанию, – Эсме встала за спинку кресла, в котором сидел ее муж, и обвила его шею руками. – Наверное, это рано или поздно закончится. Но мы готовы, правда, милый? Мы подумываем раздобыть передвижной дом и пару лет попутешествовать.

– Почту Кесслеров, я так понимаю, вы не получаете? – спросил Финч.

– Уже нет. В первый год, что мы здесь жили, приходило всякое. Каталоги, журналы, много писем от людей, которые, наверное, не знали, что Кесслеры переехали. Бандероли. Нашей задачей было пересылать все, что приходило на их имя, в управляющую компанию, что мы и делали. Последние лет эдак двадцать пять мы ничего для них не получали.

– Название и адрес управляющей компании… можете дать их нам?

Уинслоу соскочил с кресла, подошел к письменному столу и выдвинул нижний ящик, набитый папками:

– Это в Хартфорде. «Стил энд Грин Проперти Менеджмент». Вот адрес.

– Вы имеете дело с кем-то конкретно? – спросил Стивен, извлекая из кармана блокнот и принимаясь судорожно делать в нем пометки.

– Имеем дело? Нет. Мы не беспокоим их, и они не беспокоят нас. Как сказала Эсме, мы содержим дом в порядке и отсылаем наши чеки в последний день месяца. Мы пунктуальны, как Почтовая служба США. Все чин по чину, – впервые с тех пор, как Стивен с Финчем вошли в дом, Эделл заволновался. – Вы ведь не будете уговаривать их продать дом, правда?

Финч сидел с каменным лицом, идеально выпрямив спину.

– Могу вас уверить, что мы всего лишь пытаемся найти Элис и Натали Кесслер и передать им послание. Это никак не связано с их собственностью. Миссис Эделл, вы говорили, что видели Натали всего раз. Она случайно не упоминала о том, куда они направляются и почему уезжают в такой спешке?

Эсме задумалась, но покачала головой:

– Ничего не припоминаю. Это было после урагана Агнес. Она говорила о подтоплении подвала, но Уинслоу не обнаружил серьезных повреждений фундамента. Их родители умерли за три года до этого. Мы подумали, что им, наверное, хочется начать с чистого листа.

– Вам не показалось странным, что они оставили всю свою мебель?

– Это было провидение, – сказал Уинслоу, широко улыбаясь Стивену. – От добра добра не ищут. После того как мы подписали бумаги, приходил человек из «Стил энд Грин». Прошел по комнатам и внес все в реестр: мебель, кухонное оборудование, произведения искусства. Мы поставили свои подписи. И все по-прежнему здесь, от первой вещи до последней.

После слов «произведения искусства» Стивен уже ничего не слышал из‑за бешеного стука сердца в ушах. Пропавшие панели здесь. Финч тоже казался ошеломленным тем, что проблема решилась так легко.

– Произведения искусства, о которых вы говорили. Можно их увидеть?

Эсме сделала знак следовать за ней:

– Они не совсем в нашем вкусе, ну вы понимаете. Поэтому мы перенесли их в малую прихожую. Через нее выходим и заходим только мы.

В малой прихожей было темно, но Стивен еще на подходе заметил тонкие профили рам, расставленных вдоль двух стен. Он прошел мимо нескольких работ, лишь бегло оценив их: в основном литографии, пара подписанных плакатов и фотографий. Потом, пройдя две трети прихожей, он резко остановился и отступил на шаг.

Стивен был так сосредоточен на том, что они искали, что чуть не прошел мимо него. Недостающих панелей триптиха у Эделлов не было: ни одна из картин в прихожей не подходила по размеру. Но, уезжая, Элис и Натали оставили здесь цветной рисунок карандашом, подписанный Байбером и датированный августом 1963 года.

Стивен замер перед наброском, не слыша болтовни Эделлов. Это была одна из ранних работ Байбера – на то время ему не исполнилось еще и двадцати девяти. Талант и мастерство художника уже были очевидны, но его стиль еще не определился. Тем не менее Байбер поместил мир этой семьи в один простой рисунок, передав их эмоции выбором цвета, силой и длиной штрихов, приложенным давлением.

Семейство Кесслеров сидело на канапе, на том самом канапе, которое было изображено на главной панели триптиха. Увидев их вчетвером, Стивен смог разобрать, какие черты родителей перекочевали к детям. Элис опиралась на левую руку и выглядела младше, чем на картине маслом, но ее характер проступал здесь очень ярко. С помощью одного только положения головы и изгиба брови Байбер изобразил ее умной и любознательной девочкой. Родители сидели рядышком, теснее, чем того требовали размеры канапе; на рисунке они слегка клонились друг к другу, но делали это неосознанно, будто один настолько привык чувствовать рядом другого, что им было бы неловко находиться дальше друг от друга.

Натали сидела на правом подлокотнике канапе, рядом с матерью. В отличие от остальных Байбер нарисовал ее холодными цветами и короткими, отрывистыми штрихами, сделав ее черты более угловатыми. Создавалось впечатление непреодолимой дистанции между старшей дочерью и остальными членами семьи. Художник выявил некий раскол, отстраненность, которая была настолько очевидной, что трудно было смотреть на рисунок и не ощущать беспокойства за эту четверку.

– Даже тогда, – прошептал Финч. – Сам видишь, что он умел.