Путь океана: зов глубин (СИ) - Александра Райт

В его воображении она отнимала руку и кружась, уходила всё дальше, теряясь среди вращающихся кругов парчи и бархата.

Но раз за разом возвращалась, и тем труднее ему давались фигуры вальса.

— Больше не уходите.

Он не расслышал. Ему показалось, или она действительно это произнесла и — так?

— Извините, что вы сказали? Громкая музыка.

— Больше не смейте меня бросать одну!

Он мог бы обхватить эту тонкую талию обеими ладонями. Тонкую и без корсета, ведь он заметил ещё на борту «Крылатого».

— Повторите, Селин…

Её испытующий взгляд. Кажется, он улыбается как идиот.

— Говорю, этот оркестр играет словно для глухих. Вы что-то сказали, а я не расслышал.

— Может для глухонемых?

— Мне действительно трудно воспринимать некоторые фразы… и… я уже говорил, что вы восхитительны в вашем платье?

— Оно неожиданно удобно. И не жарко.

Ему неловко, как же ему мучительно неловко, и он очень хочет, но не знает, что сказать. Они неприметны в пестроте прочих пар, но он всё равно быстро осматривает залу на предмет взглядов, что могли бы хоть как-то заподозрить её. Как же хочется, чтобы этот танец продолжался вечно…

Почему она так улыбается?

— Капитан.

— Да?

— Пообещайте, что никогда не бросите меня.

— Слово чести.

Вальс завершился, и румяные пары разошлись к столикам с пуншем. Не сводя с неё глаз, Витал взял под руку Селин, и они вышли из бальной залы.

12. ТРЕВОЖНЫЙ ЗВОНОК

Селин маскировала любопытство как могла, но по блеску в глазах можно было лишь гадать, сколько вопросов роится в ее голове. И для Витала было что-то особенно приятное в том, чтобы кратко нашептывать ей какие-то, пусть даже не прошенные, разъяснения и невзначай касаться локтя и тонких пальцев, передавая бокал.

Разноцветные мундиры включали все существующие подразделения пяти известных акваторий и ведомств: тёмно-синие и их оттенки — Лавразская Акватория, бордовые и гамма красного — Малинская; зелёные принадлежали Североморской и исследователям тайных зон, отовсюду приметные чёрные — Внутренняя Служба Гильдии Мореходов. Белые мундиры носили руководители высоких чинов, от капитанов первого ранга до Адмирала Флота; вся коричневая гамма от насыщенной дубовой до песочной принадлежала Неусыпной Акватории, самой большой по площади.

В сиянии плафонов наряды синелицых сливок мореходского общества переливались, словно драгоценные камни в оправе невиданного устройства из морского арсенала.

Гости в зале неожиданно расступились. Под мелодичный перезвон и шорох одежд мимо них шла делегация.

Раскосые глаза чужеземцев смотрели в одну точку — на выход. Мужчины в свободных камзолах-халатах из тиснёной тончайшей кожи придерживали мечи в длинных ножнах на поясах. Закрепленные на макушке изысканными золотыми гребнями чёрные как смоль волосы рассыпались по спинам многочисленными косичками. И ничто не выдавало бы высокого положения, если бы не широкие полосы татуировок на утонченных лицах. Глаза женщин, семенящих следом за мужчинами, влажно блестели от слез. Сложные причёски нежно звенели многочисленными шпильками с драгоценностями, а их ладони на тонких запястьях утопали в рукавах из струящейся ткани алого цвета.

Мейлонгцы? Здесь⁈ Но Зачем???

Витал проводил процессию взглядом. Насколько беспринципной и жестокой стаей узкоглазые встретились в бою, настолько же чинными, элегантными и едва ли не возвышенными — оказались здесь, в Адмиралтействе. Как будто две совершенно разные нации… Капитан задумался. Отношений с этой страной в Гильдии отродясь не было, и то, как выходили посланцы, наводило на самые мрачные догадки об исходе переговоров.

— Витал, дружище! Какая встреча!

Этот наглый дребезжащий голос было сложно спутать. Мелкая сошка Томас с его засаленными жидкими волосёнками сегодня ожидаемо заявился на бал.

Витал попытался сделать вид, что очень увлечен содержимым своего бокала и ничего не услышал.

Но тот как всегда оказался настойчив, и всё же пришлось обернуться. Скромный синий мундир лавразца увешивали броши, скверно имитирующие награды. Лицо не отмечали татуировки о боевых операциях, а только пара штормов да штрихи по мелочи. Однако тот привычно держался так, словно окружающие были у него в долгу.

— Давно тебя выглядываю, есть разговор. Отойдем. Да не переживай так, никуда твоя красотка не денется. Не выкрадут же её прям отсюда? — Виталу очень захотелось дать подхалиму в морду. — Пусть тут подождёт.

— Она не… Дора — мой адъютант и идёт со мной.

Томас мерзко хихикнул и скривил усмешку. Он кивнул в один из углов, где на диванах развалились несколько офицеров ему под стать. Все они были в «чёрных списках» транспортных перевозок: многократные нарушения одного из Кодексов, запреты на сотрудничество с лучшими из сухопутных заказчиков, и — несомненно нечистые на руку. Витал про себя окрестил их падальщиками, ведь одно дело — надёжная доставка и охрана грузов, и совсем другое — мелкие разбои и контрабанда, вплоть до мародёрства. Разумеется, говорить вот с такими нерукопожатными было ниже его достоинства, и он только из вежливости и быть может из некоторого любопытства согласился выслушать Томаса. Пришлось присесть на диван и надеяться, что уважаемые Виталом согильдийцы не увидят его в столь сомнительном обществе.

— Так ты чё там, всё возишь сундуки туда-сюда? На днях попались ваши ведомости по жалованью, — Томас деловито осматривался на предмет высокопоставленных мореходов. — Скромно живёшь, салага. С твоим-то потенциалом такое — грех. Сейчас бы зашибал барыш…

— Обращусь, если вдруг захочу поплакаться насчет своего дохода.

— Да погоди ты, дело есть. Мы с ребятами тут… Да помню я твоё отношение к сделкам по живому товару… Дружище, это же сверхприбыль! Ничего сложного. Такой же груз, как и мебель, просто жрёт, срёт и ноет. Ну и издержки…

— Да, ты все верно запомнил. С тех пор ничего не изменилось. Я таким не занимаюсь. Вокруг неодобрительно загалдели.

— Тише ты, чего завелся. Узнаю школу Росалес… Ты ж уже вроде большой мальчик стал, чтобы продолжать слушать старую адмиральшу, не? Да о чём ты, друг мой! А ты посмотри, посмотри, как твои любимые люди этой свободой распоряжаются? На что тратят?

Витал мельком взглянул на побледневшую Селин. Лицо её оставалось нейтральным, и лишь в уголках губ замерла едва уловимая брезгливость.

Томасу кивали его приспешники, а он сам подобострастно улыбался и смотрел на них масляными глазами.

— Мы, если хочешь, спасаем людей от гнёта свободы. Ведь свобода по существу — дело страшное, когда над тобой ни судьи, ни начальника… И ведь некуда податься, и хочется найти кого-то над собой, кто опекает тебя, отвечает за твою жизнь, за твоё благополучие, направляет твои решения…

Запальчивость Томаса вызывала стойкое отвращение. Витал не понимал, что конкретно в нём раздражает: то ли ощущение безнаказанности,