След на воде - Татьяна Ивановна Ефремова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Козлы! — грустно сообщил Димыч, глядя под ноги. Потом поинтересовался у старпома: — Что у вас происходит вообще? А еще говорят, что на флоте дисциплина. Хорошо, что в самом деле труп не пропал. Мало ли, вдруг бы им места под рыбу не хватило, вынесли бы покойницу пока в коридоре полежать. А что? «Каринке же все равно, она бы не обиделась», — похоже передразнил он дядю Васю.
Старпом вздохнул и опустил глаза.
Димыч картинно плюнул и велел шеф-повару собрать все ключи от злополучной морозилки, какие только существуют в природе, и принести их ему на палубу. Потом схватил меня за руку и поволок к выходу.
Вадим пошел сам, тоже хмурый и непривычно молчаливый.
— Да, порядки тут у них. Вернее, порядка-то и нет как раз никакого. А если бы и правда труп пропал?
— Обычные порядки, — успокоил Вадима Захаров. — Наши, типично российские. Все милые люди, у всех безвыходные обстоятельства, так что можно и рыбу к покойнику подложить. От безвыходности.
— Не корысти ради? Токмо волею пославшей мя жены?
— Точно. Еще, небось, радовались, что рыбнадзора теперь можно не бояться. В опечатанную морозилку инспекторы не сунутся, а эти чудики бумажку бы приклеили на место моментально.
Димыч повертел головой, наблюдая за чайками, и успокоил:
— А труп бы не пропал. Зачем ему сейчас пропадать? Смысл какой? От трупа хотели избавиться наверняка, но это надо было сделать сразу, пока не нашли. Когда не известно было, погибла девчонка или на берег сошла незаметно. А раз упустили момент, то смысла нет от трупа избавляться.
Он помолчал немного, потом нехотя поднялся и, потянувшись, сказал:
— Ладно, пойду еще раз опечатаю. И ключи соберу у этих хмырей.
— А потом вернешься? — мне очень хотелось рассказать Димке про изменения в поведении Анны, и наши опасения на ее счет.
— Давай попозже встретимся, ладно? Мне еще к радисту надо зайти.
— Зачем это?
— Много будешь знать, сама знаешь, что случится. Телефон у меня здесь не берет, так что связаться с внешним миром можно только по рации. Или по межгороду, но для этого надо в какой-нибудь населенный пункт попасть. Завтра, вроде, стоянка намечается?
— Ну да. Завтра Кедровка. Только это совсем маленький поселок.
— В маленьких поселках тоже телефоны есть. В крайнем случае, придется опять радиста напрягать.
— А зачем тебе связь с внешним миром? — вспомнила я.
— Тайна следствия, — отмахнулся от меня Димыч и пошел изымать ключи.
Вот и говори с ним! Эх, жалко, что я с радистом совсем не знакома.
Димыч появился минут через двадцать, чем-то очень довольный.
— Слушайте, удобная вещь эта рация! — сообщил он нам. — Вот так прижмет где-нибудь в отдаленном районе, куда сотовые операторы еще не добрались, и не даст пропасть.
— С кем это ты по рации сумел пообщаться? — спросила я как бы невзначай, чтобы не спугнуть бдительного опера и не услышать в очередной раз про тайну следствия.
— С мужиками из отдела. Информацию кое-какую надо было пробить.
— Пробил?
— А то! Теперь Витька этот у меня в руках, можно сказать. А то носом крутил, разговаривать не желал. Вот он где у меня теперь, — Димыч вытянул вперед кулак и потряс им для убедительности.
Размер кулака и энергичность, с которой Захаров его демонстрировал, не оставляла бедному Витьке никаких надежд на спасение.
— А что там с Витькой?
— Да он, оказывается, на учете стоял в детской комнате. За хулиганку. Подраться любил пацан в средней школе. Ну, и павильон они как-то с дружками бомбанули. Пивом и шоколадками разжились. Так что, мне теперь есть, чем его прижать. Заговорит, как миленький.
— Ты все-таки Витьку подозреваешь?
— А как его не подозревать, когда он носом крутит? — распалялся Димыч все больше. — Я его просил по-человечески рассказать, кого он в тот день ждал на корме. А он мне что ответил? Что не мое дело. Я ему покажу, чье это дело. Он у меня попляшет.
Я, хоть режьте, не понимала, какая связь между «бомбанутым» когда-то павильоном и убийством молодой девчонки? Что же, если человек когда-то в детской комнате на учете состоял, то его теперь во всех смертных грехах подозревать можно? Но переубеждать Димыча, особенно, когда он в таком взбудораженном состоянии — дело неблагодарное. Все равно сделает по-своему да еще и напомнит, что все бабы — по определению дуры. Жалко, конечно, Витьку, но лезть из-за этого упрямого балбеса на рожон совсем не хочется. Пусть выкручивается сам. Не надо было с Димычем связываться.
— Кстати, хотите еще пикантных подробностей? Алекс этот ваш, который не то переводчик, не то альфонс, не то санитар в выездном дурдоме, оказывается, наш земляк.
— Тоже мне новости! — фыркнула я. — Мы об этом сразу знали. Он сам сказал, что в России раньше жил, а потом с родителями уехал.
— А он не сказал, что не просто из России уехал, а еще и из нашего города? — Димыч явно наслаждался произведенным эффектом, рассматривал мое удивленное лицо и продолжать не торопился. — Мы с ним, например, вообще, в соседних школах учились.
— Это в какой он учился? — встрепенулся Вадим.
— В семьдесят девятой.
— Так там же одни уроды.
— Ну, может, потом уже и не одни уроды были. Ты не забывай, что он нас с тобой на десять лет младше. Может, там все изменилось за десять лет.
— Ни фига там не могло измениться, в семьдесят девятой школе. Ни за десять лет, ни за двадцать. Как были уродами, так ими и остались. Так этот Алекс, или как его там, из семьдесят девятой, значит? Ну, правильно, чего удивляться? Кто, кроме уродов из семьдесят девятой, в альфонсы пойдет?
— Эй, люди! — попыталась я образумить ударившихся в воспоминания выпускников соседней школы. — А при чем тут Алекс вообще? Или у нас уже сажают за то, что человек не в той школе учился? Димыч, ты зачем, вообще, про Алекса узнавал?
— Да я много про кого узнавал, — признался он. — Мало ли какая информация пригодится. Подозревать-то кого хочешь можно.
— Что значит, кого хочешь? К Алексу ты почему привязался?
— А чем он лучше других? Тем более, он не совсем и иностранец.
— Тем более, в семьдесят девятой школе учился, — поддакнул Вадим.
— При чем тут семьдесят девятая школа?! — я уже не могла спокойно смотреть, как эти два дурня веселятся в такой серьезный момент. — Какая разница,
