Кое-что о Еве - Джеймс Кейбелл

– Воистину, чары ее пения, должно быть, свели вас с ума. Но такова магия великой поэзии, – заметил Джеральд, – вещь, которую даже сам поэт не в силах объяснить... Но несмотря ни на что, о хитроумный Одиссей, вы, как мне известно, достигли своей цели. Вы достигли своей цели, насколько я помню, оказавшись в вашем доме с множеством колонн и с удовольствием перебив женихов, которые докучали вашей супруге, полагая, что она осталась вдовой.

– Естественно, моя цель была достигнута. Ведь я – Одиссей. Естественно, я прикончил расточителей моего имущества, которые девять лет ели и пили за мой счет. Когда я стал разбивать им головы одному за другим, поднялся ужасный крик. Полы были залиты кровью. Стало ясно, что именно Одиссей противостоял этим бесстыжим типам, которые слишком вольно обращались с его стадами, с его кувшинами с вином, с его женой и со всем остальным, что было в его доме. Однако вскоре я узнал, что мне была нужна не скалистая Итака, не нежные объятья Пенелопы, не мой мирный дом. Я издавал законы. Я разрешал судебные тяжбы. Я разбирал склоки между пастухами. Я, придумавший способ сжечь Илион, теперь занимался разведением овец. Войны не беспокоили Итаку, нападать на которую боялись правители других королевств. Ведь я был очень знаменит. Моему благополучию ничто не угрожало. Я жил в мире. Но никто не может услышать пение Левкозии, не заплатив за это большую цену. Я больше не слышал Левкозии. Вместо этого я слышал голоса глупцов, восхвалявших мою силу и хитроумие, и голос моей жены, которая благоразумно рассуждала о чем-то, до чего мне не было дела. У меня в моей уютной, спокойной, благоустроенной Итаке было все, что нужно благоразумному человеку. Но в своих странствиях я видел много существ, более необузданных и непокорных, чем я позволял кому-либо быть в своей Итаке. Я слишком много помнил. Нет, я не жалел ни о Калипсо, ни о Цирцее, ни о той прелестной девчушке Навсикае. Я мог бы вернуться к ним, если бы захотел. Но я помнил пение Левкозии, к которой не смел вернуться. Ведь никто не может слышать пение Левкозии, дорого не поплатившись за это.

– Но о чем она пела, о премудрый Одиссей?

– Она пела о том, что преследовало меня, осмеивая достижения моей мудрости. Она пела о том, чего я на самом деле желал.

– Это не совсем внятный ответ, о благородный сын Лаэрта.

Одиссей угрюмо посмотрел на Джеральда и сказал:

– Она пела о том, что тревожит душу мудреца и разрушает его благоразумную жизнь. Я думаю, она пела об Антане. Вот почему я должен совершить путешествие в Антан, где, может быть, я найду то, что мне нужно.

Только тогда Джеральд кое-что припомнил. Он вспомнил об Эвадне, той пернатоногой Эвадне, которую, как говорил Горвендил, во времена ее морской жизни звали Левкозией. Но Джеральд ничего не сказал, ведь в конце концов это было не его дело...

Тогда заговорил второй путешественник. Он говорил о том, что было у него в те времена, когда все богатства, все удовольствия и вся власть принадлежали Соломону благодаря его шестикратной мудрости. Никто из обитавших когда-либо среди людей не был наделен таким могуществом, которым обладал Соломон, когда он царствовал над Израилем и правил миром.

Ведь Соломон был в шесть раз мудрее любого человека. Соломон знал шесть слов, неизвестных более никому. Он понимал смысл этих слов.

Слово Зверя. Как только Соломон произносил его, перед ним тотчас же возникала пара любых животных, которые только бегают или ползают по земле, – от слона до ничтожного червя. На шее каждого стояло клеймо Соломона, так что отныне их потомство было подвластно ему. Они открывали Соломону мудрость животных, которые умирают и не заботятся об этом. Он кормил их за столом из серебра и железа, который занимал четыре квадратные мили. За этим столом Соломон прислуживал как официант и собственными руками подавал пищу каждому животному, от слона до ничтожного червя.

Слово Морское. Когда он произносил его, все виды рыб поднимались из морских глубин на поверхность неподалеку от Аскалона. На теле каждой стояло клеймо Соломона. Тогда приходили сто тысяч верблюдов и сто тысяч мулов, груженных зерном. Всех морских тварей кормили, и они служили Соломону, открывая ему мудрость Морского Базара.

Слово Птичье. Когда он произнес его, небо померкло от бесчисленного множества птиц, которые принесли клятву верности и обучили Соломона мудрости Аспарасаса. Не пришел только чибис. Но потом он явился и возвестил:

– Тот, кто не жалеет других, сам не найдет пощады. Именно чибис привел к Соломону мудрую Балкис и научил его видеть сквозь землю как сквозь стекло.

Слово Вражеское. Когда он произносил его, все воинство адское – кроме Сахра и Иблиса – преклоняло колена перед Соломоном. Джинны-женщины выглядели как дромадеры с крыльями летучей мыши, а джинны-мужчины имели обличье павлинов с рогами газели. Приходили также Мазикеи и Шедаим. На шее каждого стояло клеймо Соломона, и они открывали ему черную и серую мудрость.

Слово Аратрона. Когда Соломон произносил его, к нему являлись Семеро Стражей Небесных. Соломон закрывал глаза, а голова его тряслась немного, когда он ставил на шее каждого коленопреклоненного стража свое клеймо, – так страшна была слава великих князей небесных. Из них ужаснее всего были Офиэль и Фул, царствие которых еще не пришло. Но эти Семь Стражей тоже служили Соломону и открывали ему белую мудрость.

Слово Зеркальное. Когда Соломон произносил его, перед ним возникала корзина из прутьев, в которой сидели три голубя. Рядом с корзиной лежало небольшое зеркальце три на три дюйма.

Все шесть слов были известны мудрому царю. Именно могущество этих заклинаний делало его повелителем диких зверей и птиц небесных, владыкой демонов, элементалов и призраков, хозяином глубин морских и херувимов. Все твари земные дрожали перед царем Соломоном из-за этих слов; ни один король не сопротивлялся Соломону и не посылал колесниц своих против армии царя. Ведь солдатами Соломона были дикие звери лесные и полевые, всадниками его были хищные птицы, а маленькие пташки были его хитрыми шпионами. Его адмиралами были гигантские киты и морские змеи, и сам Левиафан служил в военном флоте царя Соломона. Офицерами были адские надсмотрщики; архангелы были его советниками. У него было собственное зеркало. Слила шести слов была чрезвычайно велика.

Однако оставалось еще одно слово – слово, которое было в начале, и которое будет существовать, когда все остальное погибнет. Оставалось тайной слово, которое Магистр Филологии сказал всем человеческим богам. Только этого слова не знал царь Соломон. Его маленькое зеркальце показало ему это слово, но оно было записано символами, которые Соломон не мог прочесть.