Ведьмина ночь - Екатерина Лесина

А как там? Полозовичи на золото падкие.

— Я сказала ему, что неможно это. Как так? От силы, от земли. От рода и отречься? Он и ушел, но княжич мой стал пропадать в храме. А с ним — и люди его… многие отреклись. И крест приняли. То их дело, но… меня они не любили.

Я думаю.

— Люди менялись. Только я не больно-то замечала, глупая. Дел было много, что мне до людей? Я земли берегла. Лес вот. Землю… земле тяжко, когда людей много. И лесу тоже. Надобно договора ставить, да блюсти их, чтобы беды не вышло. Князь мой еще просил сделать так, чтобы лес дорогу пропустил, что, мол, реки одной для торга мало. И земель тоже еще надобно, под поля… и поля заговорить.

Сволочь он, внук Полозов.

Наверняка уже знал, что скоро выйдет срок ведьмы, вот и пользовал по максимуму.

— Я еще непраздна была. Уходила в лес. Возвращалась. И снова… не видела, как оно меняется… одного раза вернулась, а в городе дурно… боги ушли, те, старые. И те, кто служил им. Но они ладно. Они люди. Но что боги ушли, такого прежде не бывало. Я к князю моему, а он сказал, что так мол нужно. Что только верой единой людей объединить можно. Что она избавит от распрей и ссор.

Наивный.

И оттого только горше.

— Мы тогда поругались. И он сказал, что мне тоже выбрать надобно. Я ответила, что скорее умру, нежели отрекусь от имени, матерью данного… тогда-то, мыслю, все и решилось.

Любава выдохнула и погладила руки.

— Когда я снова пришла, то в палаты княжеские меня просто не пустили. Жрец вышел. И еще Осмысл, который воеводой состоял. Жрец силу имел… принес что-то свое, то, другое, не нашей земли. Стало быть, от меня защитой. И такое, что находится подле тяжко было. Жрец стоял, а Осмысл говорил. Он всегда хорош был говорить. Что, мол, я понимать должна…

И войти в положение.

Сложное, само собой.

— Что… времена меняются.

А люди остаются.

— И мне, безусловно, благодарны… очень… но ныне ни мне, ни силе моей в городе не рады. Что скоро войдет в этот дом новая хозяйка. Княжеских кровей. И княжеского звания. Что союз этот будет благословлен церковью. И что много пользы принесет он. Ведь с нею, с княжною, придет великое войско, а еще люди торговые, и просто те, кто тут поселится. Что с этим войском и союзом не страшны будут те, кто клинки точит, желая город захватить… и что мне отступиться надо бы. И уйти.

Любава не плакала. Только пальцы скользили по золотым волосам, разгребая их на нити.

— Я и ушла. Сперва я хотела проклясть его. Но говорю же, непраздна была. А проклинать непраздной — душу дитяти залогом сделать. Оно, конечно, сильным проклятье выйдет, таким, что снять его непросто, но и цена за то непомерна. Я решила, что не стоил он того.

И правильно.

Не стоил.

Сволочь.

Я протянула руку и коснулась кожи, которая уже начала холодеть. Стало быть, время, ей отведенное, почти иссякло.

— Ушла… в дом свой.

— Этот?

Она кивнула.

— И что князь?

Скотина венценосная.

— Явился… винился. Говорил, что не бросит меня. Дом поставит новый, если того пожелаю. Золота отсыплет, сколько скажу… на кой оно мне, золото?

Золота там, за порогом, было прилично.

И не князь его принес, чую. А вообще обещать, оно, конечно, легко. Хоть золото, хоть звезду с небес.

— Просил лишь в город не показываться, людей не будоражить. Что… вера новая, а ведьмы в ней — зло, что… княжне и родне её про меня сказано, и он поклялся дел со мною не иметь. Что дочь нашу признать не сможет.

Вот тебе и великий мечтатель, строитель справедливого государства.

Какая справедливость большая, когда в малом подлость на подлости?

— Я велела уходить. И не возвращаться. Тропу думала закрыть к дому, но ведь ко мне не он один заглядывал. Самой уйти? Тоже не могу. Я землю хранить поставлена, и не отпустит она. Силу от нее беру, и она же, сила эта, держит.

Выходит, что сила — не только дар, но и цепи.

Киваю.

— Дочку я родила… аккурат на ведьмину ночь. Красивую… — она улыбнулась, разом посветлев. — Глаза у нее были яхонтовыми. Да и волос золотой… и чешуя на пяточках.

Родила царица в ночь…

Не царица.

И ночь ведьмина, особая.

— Тогда-то и поняла я, отчего меня к княжичу моему тянуло… Полозова кровь, силой кипящей напоенная, манит она всех, что людей, что нас… нас так и сильнее, ибо, даже не ведая правды, силу эту живую мы чуем. Тогда-то его и отпустила. Простила. С полозовых детей что взять-то? Они же ж и не люди.

Вздох тихий.

И кабы на том все закончилось, то стоял бы, подозреваю, и дальше город на берегу озера. И полозович не в яму бы лег, где уж сотни лет находится, а сгинул бы в битве славной.

Или еще как.

— Но он меня не сумел оставить. Захаживал все, даже после женитьбы, заглядывал… свадьбу его весело праздновали, весь город гулял.

Отпустить отпустила, а вот обида осталась.

— Но видать, не так хороша была молодая княгиня, если он дорогу к дому моему не забыл. И подарки свои все таскал, да я не брала. На кой мне узорочье? Или шелка? Кому их в лесу-то показывать. А вот дочка к нему тянулась. И он к ней… с рук не спускал, красавицей называл своею. Хотел в палаты забрать, да я не позволила. Тяжко ей там будет. Да и сила в ней не только его, но и моя тоже. А этим его, чернорясым, она не по нраву. И крестить не дозволила…

Вдох.

И выдох.

— Помоги, — просьба шепотом. — Лечь… в тот день мне уйти надо было. Лес звал… беда там приключилась. Сушь пришла, а от неё и до пожаров рукой подать. Я позвала… помощников. Они Ясеньку мою тетешкали, пока я воду заговаривала… ушла на ночь, вернулась утром уже. Ночь такая, что иной не надобно, самое оно, силу тянуть да мир править…

Ведьмина.

О ней речь.

— А вернулась в пустой дом. И пахнет в нем ладаном, крепко, едко… тех, кто оставлен был, никого не осталось. И дочки моей…

Она сама ложится на лавку, руки вытягивая.

— Я… кинулась. К его дому… остановить пытались… но я вошла. Силу-то по-всякому пользовать можно… вошла… к нему… говорить… просила вернуть дочь. А он отказался. Сказал, что… нужна она ему. Что княжеской крови, что… силой немалою обладает… и что сила эта послужить должна во укрепление державы.

Идиот.

Что тут скажешь.

— И что будь я хорошей матерью, сама бы отдала. Что ей лучше в палатах княжеских, чем в хижине лесной…

…в которую их добрый папенька выставил.

Вот…

Злость разбирает. Прямо до костей.

— И что, коль люблю я дочь, то о ней думать должна бы. Я… разозлилась, да так, что сила моя едва ль не сорвалась… он и почуял, верно. Иначе заговорил. Ласково… предложил мне тоже в палаты вернуться. Поселиться в них, пусть и не женою, но хозяйкою, ибо жена его новая молода чересчур. Ей пятнадцатый годок пошел только… и помощь ей надобна. Что я могу-то и её держать, и дочь воспитать должным образом. И всем-то хорошо будет. Повинился… сказал, что не прав был, дочку забирая. Он умел очаровывать, полозов внук…

Она покачала головой и веки смежила.

— Кубок мне поднес… я и выпила… и уснула. А очнулась уже… тут очнулась, в доме своем. Лежу и шелохнуться не могу. А там, за стеною, голоса. Поют, выводят слова чужие… и ложится эта, дурная инаковая сила, оковами… а еще понимаю, что и он там, за стеною. Близок… но не дотянешься. Убить побоялся… проклятья посмертного… а тут…

Живьем похоронил.

Замечательная альтернатива.

— Чернорясых позвал. А они принесли что-то… что-то такое, что меня придавило. Он же кровью своею землю запер… да позабыл, однако, кто я… и что ходил он со мной в рощу заповедную. Кровь лил. И кровью делился. Кровью и связал воедино. Решил, что раз он веру отринул, то и клятвы с нею… а не бывает так. Не бывает. Клятвы остаются… я…

Она с трудом сделала вдох.

— Я дотянулась… до земли… до воды… до тех, кто был свидетелем слова его… справедливости хотела. Чтобы участь… как клялся когда-то… на двоих. Разделить. Радость… так и горе…

В общем, сам княжич виноват.

Лег в могилу.

Живьем, как полагаю. Хотя…

— А город? —