На границе чумы - Лариса Петровичева

Шани так же безразлично кивнул, и сводня выскользнула из-за стола и кинулась из таверны: живой товар ждал ее на улице.

– Ваша бдительность, не надо, – умоляюще проговорил Коваш. – Пойдемте домой. И праздник сегодня большой… грех это.

Шани взял драбжу и наиграл первые аккорды знаменитого в Аальхарне уголовного романса «Ходил я, мальчик, да по краю…». Андрей подумал, что все, что они могли бы сказать и сделать, будет бесполезно – то, что случилось с Шани, еще слишком свежо и живо.

– Я уже раскаиваюсь, – серьезно сказал Шани. – Заступник простит, и ты меня прости.

– Хотя бы траву эту окаянную отдайте, – взмолился Коваш. Шани послушно протянул ему полученную от Яравны коробочку, и заплечных дел мастер произнес: – В печку ее кину.

– Грустно мне тебя таким видеть, – сокрушенно произнес Андрей. – Очень грустно…

Он хотел было добавить, что все еще наладится, – сказать, словом, те привычные и банальные вещи, которые все говорят в таких случаях и которые никому и никогда не приносят облегчения – просто потому, что не доходят до сердца, до внутренней, потаенной сути, но тут появилась Яравна с девушкой. Невысокого роста, худенькая, совсем еще ребенок, она смотрела на Шани с тем романтическим восторгом, с каким девушки Гармонии взирали на популярных певцов и кинозвезд, – так, будто сбывалась мечта всей ее сознательной жизни.

– А, Нита Блам, старая знакомая, – протянул Шани, скользнув по ней очень нехорошим, оценивающим взглядом, – так придирчивая покупательница на рынке выбирает кусок мяса получше. Девочка, однако же, радостно улыбалась. – Как там дела в инквизиции?

– Идут понемногу, – ответила она. – Мне работа нравится, ваша бдительность. Спасибо, что посодействовали.

– Да не за что, – равнодушно сказал Шани. – Тебе четырнадцать есть?

Нита и Яравна согласно кивнули. Андрею мучительно хотелось оказаться как можно дальше отсюда или прогнать девчонку, крикнув ей, что она не понимает того, что ее сейчас продают, и продадут потом еще и еще, но он сидел в странном оцепенении и не шевелился, будто кто-то хотел, чтобы он досмотрел эту сцену до конца.

– Метрика с собой?

Девушка вопросительно взглянула на Яравну, та достала из сумочки лист плотной бумаги и протянула бывшему шеф-инквизитору. Тот все так же безразлично изучил записи и передал метрику обратно.

– Прекрасно, – каким-то безжизненным голосом проронил Шани. – Тогда что ж тянуть, пойдем.

Но уйти он никуда не смог: Андрей и сам удивился тому, как легко вдруг замахнулась его рука, поначалу он даже не понял, отчего это Шани повалился под стол без сознания: только драбжа печально звякнула, свалившись на пол. Яравна и Нита дружно ахнули, а Коваш одобрительно прогудел:

– Вот так, мой господин. Правильно, – и полез поднимать бывшего патрона.

Андрей обернулся к Яравне и сказал тяжело и веско, словно бы не своим голосом:

– Ты знаешь, кто я?

За свою карьеру сводни Яравна повидала всякого, но, судя по ее внезапной бледности, ей сейчас стало действительно страшно.

– Знаю, мой господин, – пролепетала она. – Ты Заступник на земле, ты спас меня…

– Как спас, так и погублю, – мрачно сказал Андрей и мотнул головой в сторону Шани, которого Коваш кое-как пристроил на лавке, – если к нему еще подойдешь. Придет сам – беги как черт от ладана.

Яравна понятия не имела о том, кто такие черт и ладан, но, судя по ее виду, готова была убежать в самые дальние дали на предельно возможной скорости. Нита всхлипывала.

– Повинуюсь тебе, мой господин, – вымолвила сводня. – Все сделаю так, как ты скажешь.

– Пошла вон.

Яравна выскочила из таверны так спешно, что сбила с ног двух подгулявших мужичков. Нита смотрела то на Шани, то на Андрея. Ее бледные губы дрожали.

– А ты? – спросил Андрей. – Думай хоть, куда идешь.

Нита шмыгнула носом, и по ее щекам полились слезы. Андрей вдруг ощутил скучную пустоту внутри – внезапно ему стало очень тоскливо.

– Кому тебя завтра продадут? Вальчику? – устало спросил он. – Ну и всплывешь тогда в речке, и концов не найдут…

Девчонка подхватила подол и убежала следом за Яравной. Коваш смотрел на Андрея с беспредельным уважением.

– Так их, шалав, господин, – одобрил он.

На улице шел снег, тихий и мягкий. Андрей запахнул куртку и некоторое время постоял, запрокинув голову к низкому небу, – снежинки падали на лицо, и их прикосновение было спокойным и ласковым. Потом из таверны вышел Коваш и выволок Шани, который бормотал что-то невразумительное – скорее всего, матерился.

– Спасибо, господин, – промолвил Коваш сердечно. – Прямо и не знаю, если бы не вы…

– Ты очень хорошо о нем заботишься, Коваш, – устало сказал Андрей.

Втроем они неторопливо пошагали к площади Звезд, заплечных дел мастер по-прежнему осторожно поддерживал Шани. Порой их обгоняли радостные дети, хохочущие, румяные, с маленькими звездами на палочках: по преданию, именно такая звезда горела над домом Заступника в вечер его рождения. Народ посерьезнее и постарше степенно прогуливался и обменивался со знакомыми традиционными подарками: пряничными человечками и половинками яблок. Андрей поднял воротник куртки – сейчас ему не хотелось, чтобы кто-то его узнал и подошел.

– Как же не заботиться… – ответил Коваш. – Он меня дважды от смерти спас.

– Да ничего особенного, – подал голос Шани. Он уже оклемался от удара Андрея и теперь перемигивался с проходящими красотками: одна даже подарила ему пряничного человечка. – Подумаешь…

– Ага, подумаешь медоед, – сказал Коваш и объяснил Андрею: – Мы тогда вдвоем следствие вели… Ну и так получилось, что везли еретика из глуши. А он возьми да и убеги. Мы за ним…

Молодая семейная пара радостно поприветствовала Андрея, женщина подарила ему карамельное яблоко и от избытка чувств расцеловала в обе щеки. Андрей смущенно пожелал им счастливого праздника: после десяти лет жизни в глуши он никак не мог привыкнуть ко всеобщему вниманию.

– А тут извольте: медоед. И не маленький… Когда маленькие, они, говорят, смирные да ласковые, а этот здоровый такой. С сединой по горбине. Я-то сам городской, никогда медоедов не видал. И такой тут страх взял – пошевелиться не могу. А он прямо на меня прет. Огроменная, господин мой, туша. В общем, если бы не его бдительность, то там бы мне и лечь. А он выстрелил – и прямо медоеду в глаз.

Андрей посмотрел на Шани, который, нахмурившись, раскуривал маленькую тонкую трубку – такой привычки за ним тоже раньше не водилось. Будто бы воочию Андрей увидел мрачный заснеженный лес, могучего зверя, который уже приготовился полакомиться вкусной добычей, и человека, что вскинул руку с пистолью. Инквизиторским штатным пистолям далеко до настоящих охотничьих – а вот поди ж ты, не струсил, не побежал, выстрелил… Казалось, тот человек теперь далеко-далеко, Андрей с горечью подумал, что в действительности настоящий Шани умер от болезни Траубера, свалившись с лошади в заметеленном поле. То, что от него осталось, – просто оболочка. Треснувший кувшин, из которого вытекла вода.

Ты тоже в этом виноват, вмешался внутренний голос. По большому счету, вы здесь два самых близких человека, важнее друг друга у вас никого нет. На этой планетке на задворках Вселенной вы роднее кровных родственников. А ты все прохлопал, просмотрел, потерял – упустил момент, когда он стал падать, и не подхватил…

– Ладно тебе, – поморщился Шани. – Захвалишь.

Табак в его трубке содержал значительную примесь хмельного вира, который употребляли по всему Аальхарну, – легкий наркотик приносил ощущение тепла и эйфории. Андрей подумал, что надо бы отобрать трубку и кисет, но какой в этом, по большому счету, смысл? Дома у Шани этого добра наверняка целый мешок.

– А второй случай? – спросил он.

– А второй случай попроще, – сказал Шани. – Хотели нашего Коваша обвинить в ереси и колдовстве. Даже пузырек фумта в доме нашли. А я доказал, что ни к ереси, ни к колдовству он отношения не имеет, а фумт принадлежит его супруге, которая после смерти мужа планировала продать имущество и уехать в Амье с любовником. Так что вместо костра Коваш получил свободу и от жены, и от всех обвинений. Вот так.

– От баб все зло, – убежденно заявил заплечных дел мастер. Видно, на душе у него действительно скопилось немало, потому что он остановился посреди дороги и горячо проговорил: – Вот и вы, ваша бдительность!.. Ну кто эта девка вам была? Подумаешь! Вы и виделись-то всего ничего, не то что там в романах понаписано. За кем там страдать, как вы маетесь? Ну ведь сердце кровью обливается, как на вас взглянешь! А шлюха и есть шлюха, и нашим и вашим, и с вами и с государем, и бог весть с кем еще. Ну что вы убиваетесь по ней, ровно всю жизнь прожили да миловались как голуби?

Шани помолчал, потом вдруг, нахмурившись, посмотрел на трубку в руке.

– Драбжу в «Луне» забыл, – с усталой растерянностью произнес он. – Ладно, завтра заберу… Ну что, други, вот и мой дом. Всем приятного вечера, с праздником и до свидания.