Практическое руководство по злу - overslept

Темноволосый мужчина ответил не сразу, замолчав от точности мысли. Они всегда знали, что за то, что они сделали в Принципате, за жизни, которые забрал Ассасин, и за войны, которые Малисия разжигала золотом и ласковыми словами, придется заплатить. Первый Принц наконец-то пришла за деньгами. Сожалел ли он об этом? Нет, пришел из глубины его сознания ответ. Для Принципата было стратегическим императивом быть парализованным во время Завоевания, если он хотел добиться успеха. Эта война всегда собиралась найти их порог. Все, что сделали их заговорщики, — это задержали первый стук на несколько десятилетий.

— Левант, теперь Ашур. Она пытается заключить союз против нас, — сказал он. — В конце концов, дорогая Корделия может получить свой крестовый поход.

Тон был легкий, подтекст — нет. Если Хазенбах удастся создать свою более широкую, континентальную версию Лиги Вольных Городов, ей останется только ждать, пока предлог для Десятого Крестового Похода не упадет ей на колени. Амадей не питал иллюзий по поводу того, что так оно и будет.

— Вольные Города — это то место, где мы можем убить зарождение этого союза, — сказала Алайя. — Чем больше эта война выходит из-под контроля…

Тем больше у союзников Хасенбах возникнет искушение проигнорировать ее предложения о мире и порядке, вмешаться и потребовать свою долю добычи. В тот момент, когда две силы, принадлежащие двум разным ее потенциальным крестоносцам, встретятся на поле боя, все ее предприятие рухнет. Алайя имела влияние за границей, чтобы обеспечить это. Если это случится. К сожалению, ни один из них не доверял никому из тех, кто сейчас участвует в войне, чтобы это произошло. Отправка Легионов Ужаса, хотя и соблазнительная, дала бы Хасенбах призыв ко всему Доброму и знамя для ее проклятого крестового похода. Что означало меньшее, более взвешенное

вмешательство.

— Векеса встретит меня у Васалити, — сказал Амадей. — Мы все отправимся на корабле через Меркантис.

Там он увидит, в чем слабость Доброй Лиги. Пентес, скорее всего, потому что в последние годы там укрепилось влияние Праэс. Как бы мало этого ни оставалось в настоящее время, это не имело значения: Бедствия делали больше при меньших возможностях.

— Оруженосец получит право голоса и вето раньше, чем предполагалось, — мягко заметила Алайя.

— Мы всегда планировали, что в конце концов она их получит, — напомнил Амадей.

— После того, как ты научишь ее правильно править, — пробормотала Малисия.

И в этом была загвоздка, он знал. Одно дело — доверить семнадцатилетней девчонке кэллоу — в которой порой больше рта, чем ума — половину территории Империи после того, как он научил ее тому, что знал о правлении, совсем другое — сделать это до. Страхи Алайи не были беспочвенными, подумал он. По крайней мере, в течение первого года Кэтрин, скорее всего, будет резать и силой преодолевать все, что она считает препятствием. Она сделает это безжалостно и без колебаний, потому что в душе Кэтрин Обретённой было что-то совершенно безжалостное. Возможно, дерзость кэллоу, но в сочетании с чем-то жестоко прагматичным. Что-то, что использует то, что не может сломать, и ломает то, что не может использовать. Сабах однажды сказала ему, что Кэтрин такова, каким был бы их с Хе ребенок, и хотя он отмахнулся от этой мысли, но не стал ее отрицать. Он знал, что это опасная привязанность.

— На глубине она учится лучше всего, — сказал он.

— Ты говоришь с гордостью, — заметила Алайя.

Амадей тихо рассмеялся в большой пустой зал.

— Два года, Элли, — сказал он. — Она занимается этим два года, и уже два героя погибли от ее руки. Всё, что они послали против нее, она рассеяла. Армии, дьяволы, даже демон. Боги Внизу, несколько месяцев назад она чуть не ограбила ангела.

Он потянулся за бутылкой и сделал большой глоток.

— Гордостью? — повторил он. — Гордость не отдает ей должного.

Алайя взяла бутылку и сделала большой глоток, прежде чем поставить ее на холодный пол.

— Привязанность, — нежно сказала она, — всегда была твоей слабостью. Которую ты превратил в своего рода силу, но всё же слабость.

Вот почему они всегда действовали так хорошо, они оба знали. Потому что Алайя могла видеть то, к чему он был слеп, и принимать меры, которые он не принимал, потому что он был готов совершить прыжок веры, когда она исчерпала свою веру много лет назад. Подлому было за что ответить. Он умер от руки Алайи, и Амадей не хотел становиться на пути ненависти, столь заслуженной и кровавой, но если бы он это сделал… Яд не был бы его оружием. Он бы высвободил запасы злобы, которые Векеса хранил глубоко внутри себя, сделал бы эту смерть такой, что никто никогда не забудет, пока существует Творение. И Векеса сделал бы это, даже не спрашивая, потому что его старый друг тоже по-своему любил Алайю. В каком-то менее доверчивом и более осведомленном смысле, подумал он, но это не умаляло глубины этого чувства. Чернокнижник хотел видеть ее на этом троне так же сильно, как Блэк после гражданской войны, хотел увидеть, как в этих темных глазах снова заиграет знакомый им смех. Хотел, чтобы страх покинул их.

— Прежде чем я отправлюсь на юг, — сказал он. — Есть еще одно дело, которое нужно обсудить.

— Наследница, — сказала она.

— Она дважды бросала вызов имперской власти, Алайя, — сказал он. — Сначала с демоном, потом снова в Льесе. Она планировала захватить Хашмалима, с какой целью, я не знаю.

— Да, — согласилась Малисия. — И я доверила твоей подручной разрушить этот план.

— Она должна умереть, — прямо сказал Амадей. — Громко, плохо, публично. Я не понимаю, почему она до сих пор жива на данный момент. Мы поступали хуже с людьми такой же крови за меньшие проступки.

Императрица Ужаса Праэс взяла бутылку и поднесла к губам. Она долго пила, а когда прислонилась спиной к колонне, ее улыбка стала мрачной.

— Дело не в Наследнице, Мэдди, — сказала она. — И никогда не было. Это касается ее матери.

Амадей приподнял бровь, но не перебил.

— Тасия Сахелиан, — произнесла Алайя, смакуя слова. — Верховная Леди Волофа. Клещ, Мэдди. Клещ, от которого я не могла избавиться и который связывал других