Воля небес - Александр Прозоров

– Не отвели от того, что искали подходящее. Поутру зайдите к боярину Бориске Годунову, племяшу постельничего. Малый памятливый и сообразительный. У него грамота жалованная составлена на земли от Ворона и до Сивца, что от Веси Егонской[34] недалече. – Иоанн перевел взгляд на юного боярина. – Так что быть тебе отныне Весьегонским. Сядешь туда, коли супостата летом одолеем, и как подьячий приказа Пушкарского литье стволов наладишь. Руды там в болотах в достатке, леса тоже. А то окрест Москвы ужо все березняки на уголь извели! На то тебе жалую доходы любые, что с рек, земли и торгов тамошних получить возможно.

– Я воин, а не литейщик! – вскинулся юный капитан.

– Нешто так? – усмехнулся государь. – Я же, сказок о тебе наслушавшись, спрос неким людям учинил и ведаю, что ты еще и книжник. Стало быть, в деле литейном не хуже розмыслов иных разберешься.

– Зато в ратном уже разбираюсь!

– Да слышал, слышал, – кивнул Иоанн. – Ты мне вот какую загадку расколи. Есть у меня литейщики знатные, что пищали льют славно, но как их стволы в ратном деле используют, лишь с чужих уст ведают. И есть воины умелые, каковые знают, что за пушки им в походах и битвах потребны, да токмо в деле литейном не разбираются. И как бы мне такого розмысла раздобыть, чтобы и отлить мог, чего надобно, и в деле испытать, и ошибки исправить?

– Прости, Иоанн Васильевич, – покраснев, склонился Тимофей. – Не подумавши ляпнул.

– Ништо, новик. Лучше терпеть ляпы от горячего знатока, чем лестью ленивого дурака тешиться. Управишься с поручением, тем дерзость и искупишь. Коли живы будем, через весну первых вестей о деяниях твоих услышать желаю.

– Ныне же отправлюсь!

– Ныне не надо, – покачал головой Иоанн. – Ныне твое ратное умение важнее будет. – Он перевел взгляд обратно на Басаргу Леонтьева и продолжил: – Как ни унижался я, как ни просил милостей, каких отступных ни обещал, но султан османский державу нашу под корень извести желает. Успех лета минувшего надежду в нем посеял, что сокрушить меня можно, стереть веру православную, басурманство свое поганое на земле святой насадить. Доносят послы наши из Стамбула, не в пример прежнему набегу поход новый готовится. Двадцать тысяч янычар в Крым послано, двести пушек осадных в наряд с ними отведено. Рабов своих из земель польских и венгерских султан созывает, крымскому хану приказано рать в сто тысяч сабель собрать. По донесениям всем так выходит, вдвое супротив прошлогодней рать османская будет. Сто двадцать тысяч султан выставить намерен. Мне же из-за бед минувших хорошо, если втрое меньшие силы супротив прошлогодних созвать выйдет. Двадцать тысяч против ста двадцати.

Иоанн опустил веки, помолчал, вздохнул:

– Даже в том, что Москва устоит, ни у кого из воевод уверенности более нет. Ныне я ужо приказал казну свою и детей с двором их в любезный моему сердцу Новгород отправить. Там, знаю, не украдут ничего, и от ворога, коли дойдет, оборонят отвагою своей да стенами крепкими. Хотя султан, отписывают, думает иначе и уже привилегии купцам выписал на торг и в Москве, и на Волге всей, и в Русе, и в Новгороде… Одно можно сказать, с пушками и янычарами армия османская куда медленнее ходит. Да еще и сберется в Крыму, доносят, токмо в мае. Посему раньше конца июня на порубежье не ждем. Сбор войск к сему времени в Кашире назначен. Каждый меч, каждый воин дорог. Посему и вас, новики, там жду. О главной твоей обязанности, боярин Леонтьев, напоминать не стану. Я же, знаю, для дел ратных ныне слишком слаб. В немощи своей лишь молитвой поддержать способен…

Завершая дела с кормлением Тимофея, Басарга задержался в Александровской слободе на полторы недели, каждую ночь слушая рассказы ненаглядной Мирославы о смотринах царских невест. Проводились они уже раз пять, а государыня в державе, увы, так и не появилась. Вестимо, отвернулась удача от Иоанна, ни в чем у него успеха в последний год не выходило.

Государыни на Руси не было – а вот добра за ней числилось немало. И рухляди, и посуды, и белья. Со всем этим и царскими детьми осьмнадцатого декабря, в день Святого Саввы, княжна Шуйская и отправилась гигантским обозом в полтысячи возков на Волхов, в нынешнюю северную столицу. Басарга же с новиками на следующее утро помчался в сторону Ваги, готовиться к летнему походу.

Имея в поместье собственного капитана и крепкий ратный корабль, глупо было этим не воспользоваться. По Руси ведь летом не особо посуху попутешествуешь. Рек, болот и озер повсюду несчитано, мостов, наоборот, – раз, два и обчелся. На оживленных трактах хотя бы самолеты плавают, с берега на берег путников переправляя, а вот на затерянных проселках редко где даже брод отмечен. Местные и так все лазы знают, а до чужих дела никому нет.

Зато вода всегда и везде – готовая дорога.

Опять же, корабль – это тебе и готовый дом, и крепость, и амбар с припасами. Кто же в здравом рассудке такое удобство на седло и кошму променяет?

Посему за долгие зимние дни «Веселую невесту» подлатали: проверили доски бортов и днища, некоторые отодрав и заменив, тщательно проконопатили все найденные щели, в два слоя промазали корпус горячей сосновой смолой, благо ее в поместье хватало с избытком, перетянули ванты. И в середине мая, когда половодье стало набирать силу, шитик сам снялся с козлов и уверенно отправился в путь.

Как ни просились в поход молодые воспитанники приюта – Басарга отказал всем. Так получилось, что четырнадцать лет вот-вот должно было исполниться сразу пятерым, но никому так еще и не исполнилось. Посему под рукой капитана Тимофея Весьегонского оставалось только двое новиков, Илья и Ярослав. Ну, и холопы, разумеется. Подьячий Леонтьев в дела корабельные не вмешивался, решив, что командовать станет на суше. Он с побратимами обосновался в носовой каюте, где бояре вспоминали былые дни и присматривали за хранимым здесь же, в кованом сундуке, ковчежцем с убрусом. Возле святыни постоянно держались четверо монахов, за время минувшего похода успевшие проникнуться своей важностью, да иеромонах Антоний…

По половодью шитик, идя под всеми парусами, за четыре дня успешно добрался до верховьев Сухоны – где вода стала быстро спадать, лишая парусник возможности маневрировать. Пришлось брать плоскодонку на бечеву и целую неделю тянуть вверх до Кубенского озера. Зато потом был Славянский волок, Шексна – и четыре дня «Веселая невеста» легко скользила вниз по течению, пока возле Нижнего Новгорода не свернула в устье Оки. И вновь – долгое и терпеливое движение против стремительного течения на длинной бурлацкой бечеве. На извилистой реке, полной мелких рыбацких и торговых суденышек, идти галсами не представлялось возможным, а отрезки с попутным ветром оказались столь коротки, что разворачивать богатое парусное оснащение не имело смысла.

Великую реку, текущую через всю южную Русь от края и до края, одолевать пришлось, почитай, целую вечность. Но все когда-нибудь заканчивается, и в конце июня шитик наконец-то уткнулся носом в пляж в одной версте выше города – ниже весь берег был застроен причалами. Басарга с боярами отправился к крепости, возле которой широко раскинулся военный лагерь, поклонился о прибытии князю Михаилу Воротынскому, был обнят, похвален и отпущен ждать – до сего дня о противнике было ведомо только то, что в поход он выступил, растворившись где-то в бескрайних степях Дикого поля.

Ратный лагерь оказался велик – но не настолько, как надеялся боярин Леонтьев. Где-то треть от армии, выступавшей к Полоцку. Получалось около двадцати тысяч воинов. Зато это были ратники, которые знали, на что идут. Знали, что полягут все до единого, встав на пути многократно сильнейшего ворога, но все равно пришли, чтобы не дрогнуть под татарскими пиками и саблями, под ядрами янычарских пушек. Ибо никто из них не желал жить, зная, что нога басурманина топчет русскую землю, что падают кресты православные на землю, освобождая место для магометанских полумесяцев, что русские дети будут кланяться диким инородцам.

Уж лучше прийти и лечь в землю, заставив ворога умыться кровью по самое горло. И, может быть, ослабить его настолько, что сильно напакостить окажется не по плечу. Не веселье – мрачная ярость витала над воинским лагерем. И знай османы, что ждет их на берегу Оки, взгляни они в эти глаза – повернули бы, верно, назад и зареклись навеки ходить в эту сторону, и детям своим наказали.

Томительное ожидание длилось полных три недели, пока князь Воротынский не созвал наконец воевод на думу, дабы вместе решить, как лучше всего выстроить оборону русских рубежей.

Басарга, как воевода отдельной полусотни, на совет тоже явился, прихватив с собой сыновей, поклонился князю:

– Здрав будь, Михайло Иванович! Дозволь новикам моим мудрых князей послушать. Глядишь, пригодится еще опыт такой в жизни. – И на всякий случай напомнил: – Один уже государем отмечен.