Джимми Хиггинс - Эптон Синклер

Вот-вот, именно об этом он думал и говорил почти целых три года! Милитаризм страшно калечит души. Это сила, которая хватает людей и превращает их в машины, в ходячие автоматы, гуртом подчиняющиеся приказам и выделывающие то, на что ни один из них, отдельно взятый, не способен даже во сне! Дивой пример — эта группа, простые, славные лисвиллские парни, служащие местных магазинов: бакалейщики, продавцы сельтерской воды, приказчики, до сих пор умевшие лишь ловко примерять ботинки на красивые женские ножки. А теперь их точно дьявол околдовал — все они безропотно подчиняются этой мерзкой солдатской муштре.

Джимми обвел глазами ряды: вот знакомый трамвайный кондуктор, а вот механик с завода «Эмпайр», там сын Эштона Чалмерса, председателя правления Первого национального банка в Лисвилле. И вдруг Джимми обомлел. Не может быть! Нет, нет, невозможно! И все-таки да — это он, Эмиль Форстер! Социалист Эмиль, немец Эмиль, юный ученый и мыслитель Эмиль, который сквозь всю толщу лицемерия добрался-таки до сути империалистической войны и каждую пятницу геройски отстаивал истину на собраниях лисвиллских социалистов. И вот теперь этот самый Эмиль под ружьем, в солдатской одежде на щуплом теле, с выражением угрюмой решимости на лице, предается упражнениям шагистики: левой, левой, левой; на-ле-во! Шагом марш! Раз, два; раз, два; левой, левой, и так далее в том же духе. Для наглядности представьте себе грохот нескольких десятков ног в унисон —топ, топ, топ, топ; вообразите напряженные физиономии марширующих рекрутов и краснолицего молодца, зычным голосом подающего команду, причем слово «марш» он каждый раз выкрикивает так, словно бьет вас по сердцу. Этот молодец с багровой рожей показался Джимми Хиггинсу воплощением армейского деспотизма: Он, как коршун, следил за всеми, чертыхался, тыкал кулаками и подгонял отстающих, ничуть не интересуясь чувствами подчиненных ему рабов, пренебрегая самыми элементарными нормами приличия, существующими в цивилизованном обществе.

— Кейси, уже шаг! Следите за фланговым, что ему из-за вас ноги себе разодрать? Левое плечо вперед, марш! Раз, два, раз, два... хорошо... нет, опять не так... вот теперь лучше. Чалмерс, господи, что вы как дохлый? Если вы такой походкой войдете в Берлин, подумают, что вы из инвалидной команды! С правого фланга по четыре, шагом марш! Фланговый, соблюдайте дистанцию! Сколько раз надо повторять?

И так без конца — топ, топ, топ, топ. Рядом с Джимми мальчуган, очевидно убежавший с уроков, снова и снова выкрикивал в такт марша:

Раз солдат напился пьян,Кинул вещи в чемодан,Левой, правой тихо смылся,Как сквозь землю провалился.Вот какое вышло дело —Левой, правой надоело.

II

Если вы когда-нибудь стояли под открытым небом, наблюдая спортивную игру или тренировку, и это было в марте, и на земле лежал снег и дул пронизывающий ветер, вы, вероятно, знаете, что при этом делают. Чтобы согреться,— притопывают на месте; ну, а если рядом двадцать левых ног, а затем двадцать правых ног ударяют о мостовую в унисон, то вы — можно ручаться — начнете притопывать в такт. Далее «ритм сообщится всему вашему телу, и скоро ваши мысли тоже потекут в такт с шагающей ротой: топ, топ, топ, топ, левой, левой, левой! Психологи отмечают, что когда человек делает движения, соответствующие какой-нибудь эмоции, то ему заодно передается и эта эмоция. Именно так случилось с Джимми Хиггинсом. Он и сам не подозревал, что тонко, исподволь действующие силы превращают его в милитариста. Кулаки его были сжаты, нижняя челюсть выпячена, ноги — топ, топ, на Берлин, покажем этим прусским генералам, как грозить свободным гражданам великой республики! Но что-нибудь то и дело нарушало это состояние и гасило вспышки благородного волнения в душе Джимми.

— Пит Кейси,— орал краснорожий сержант,— черт бы вас побрал! Неужели так трудно помнить про дистанцию в полшага? Рота, стой! Кейси, вы что, больны? Выйти из строя! Смотрите, показываю для вас!

И бедный Кейси, сутулый человек с кротким лицом, до прошлой недели работавший лифтером в конторском здании Чалмерса, терпеливо шагал на месте, служа как бы осью для всей шеренги, которая колесом маршировала вокруг него. Мелкий деспот, ругавший Пита, решил во что бы то ни стало добиться своего, и Джимми, перевидавший за долгие годы наемного рабства много таких деспотов, обрадовался, когда командир сам запутался в своих приказах и погнал роту прямо на фонтан посредине площади. Передние солдаты перешагнули через парапет и покатились, как с горки, по льду бассейна. Зрители загоготали, солдаты тоже; пришлось и красномордому, отбросив свою спесь, присоединиться к ним.

В душе Джимми происходила борьба. Над такими людьми, что печатают шаг, Джимми посмеивался больше двух лет, называя их олухами. Но эти, признаться, не похожи на олухов; напротив, каждый из них выглядел вполне способным самостоятельно решить свою судьбу. И они действительно решили ее: оставили работу за несколько недель до призыва и рьяно взялись за азбуку военного искусства, надеясь благодаря этому скорее попасть во Францию. Тут были банкиры, лавочники и торговцы недвижимым имуществом, плечом к плечу с газировщиками, приказчиками и лифтерами — и все они подчинялись команде, какого-то подмастерья, в юности бежавшего из кузницы сражаться на Филиппинах.

Последнее Джимми узнал от парня, который стоял с ним рядом и тоже наблюдал; и тут он понял, что вот про это как раз и писали газеты — про новую народную армию, которая воюет за сохранение в мире демократии! Прежде, читая подобные слова, Джимми думал: маскировка, приманка для разных олухов! Но здесь у него на глазах совершалось чудо: банкирского сынка жучил и шпынял какой-то бывший кузнец, который по счастливой случайности умел зычно орать, как копёрщик: «На плечо! К но-ге! На ру-ку!»

Рота рассыпалась цепью, ожесточенно размахивая тяжелыми винтовками.

— Вверх коли! Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь!

Не просто было проделать этот прием с такой быстротой; бедняга лифтер Кейси безнадежно отставал: он успевал сделать только полвзмаха, когда другие уже возвращались в исходное положение. Он озирался по сторонам, пугливо улыбаясь, потом снова попадал в такт и пробовал еще раз. Вид у всех новобранцев был напряженный, дыхание участилось, лица побагровели.

— Направо коли! — кричал тиран-кузнец. — Раз, два! — Внезапно он впадал в неистовство: — Чалмерс, да не растопыривайте вы локти, выше винтовку! Поддайте снизу вверх! Так, правильно! Коли! Коли! Сильнее!

Джимми застыл от ужаса. На конце этих винтовок пока не было ничего, кроме маленького черного отверстия, но Джимми знал, для чего оно и что там будет, когда потребуется. Это упражнение должно было научить молодых дамских угодников из магазинов Лисвилла вспарывать острым, сверкающим штыком человеческие внутренности!

— Коли! Коли! — ревел бывший кузнец, и они из последних сил размахивали тяжелыми винтовками, двигаясь боком, выставляя одну ногу вперед. Ужасно! Просто ужасно!

III

Человек — стадное животное, и основным законом его существования можно считать то, что если группа ему подобных занимается чем-нибудь, и занимается энергично, с подъемом, а сам он безучастно стоит в стороне, он непременно явится объектам насмешек и злобы, и в сердце его закрадутся неуверенность и страх. Даже в тех случаях, когда люди не делают ничего особо замечательного— ну, например, вдребезги напьются всей компанией. А уж если они задумали отстоять демократию во всем мире, тогда держись!

Единственное спасение в таких случаях — сохранять убежденность в собственной правоте и в том, что когда-нибудь это признают; иными словами, обращаться мысленно к людям будущего, которые со временем похвалят твое (поведение. Если ты уверен в завтрашних аплодисментах, тебе легче выдержать сегодняшнее освистание. Но вот как быть, если ты сам начинаешь сомневаться, если тебя преследует мысль: а вдруг люди будущего сочтут правыми тех твоих современников, которые учатся сейчас маршировать по команде и выпускать фрицам кишки?

Это губительное сомнение возникло у Джимми отчасти под влиянием того, что он увидел, как Эмиль Форстер учится маршировать и колоть штыком. Эмиль был одним из героев Джимми, Эмиль был во сто раз образованнее, чем он, и вдруг — Эмиль -пошел в солдаты!

Рота удалилась, печатая шаг, по направлению к ратуше на противоположной стороне площади, и там в подвальном помещении все сложили оружие. Когда Эмиль снова показался на улице, Джимми подошел к нему. Молодой рисовальщик ковров, конечно, очень обрадовался, увидев старого друга, и пригласил его вместе позавтракать. Идя с ним по улице, Джимми спросил, что все это значит.

— Это значит, что я принял решение,—отвечал Эмиль.

— Решили воевать против немецкого народа?

— Это может показаться вам странным, но я иду воевать ради их же блага. Бебель писал в своих мемуарах, что только путем военного поражения можно добиться демократического прогресса в странах, где царит самодержавие. Америка в силах нанести Германии такое поражение.