Миссия пролетариата - Александр Секацкий

Ханна Арендт ненароком указала на важнейший дефицит современного бытия – это речи, которые произносят не для того, чтобы сокрыть намерения, а для того, чтобы раскрыть действительность. Вслед за Заратустрой хочется воскликнуть: «Припомните, когда в последний раз вы слышали такие слова? Разве что от дедов вы слышали о таких словах, о таких речах, но, конечно же, не сами речи…»

В том-то и дело, что поступки как орудия производства не участвуют в производстве современной социальности и соответственно их негде экспроприировать. Социопланктон не воспроизводит ценностей, достойных перераспределения или вообще удержания, работа негативности, совершаемая в данном случае историей, порождает лишь одну видимую часть сопротивления, а именно линию отвращения. Соответственно только позиция внеположности способна конденсировать новую социальную силу и нового субъекта истории. Лишь тот, кто, морщась от отвращения, отвергает все отравленные ценности мелкобуржуазной эпохи, а не надеется экспроприировать их, лишь тот сможет подхватить валяющееся в пыли и поругании переходящее знамя пролетариата. Особая трудность новых пролетариев состоит в отсутствии обозримого поля солидарности, поля подобного полису или фабрике – пребывание в офисе или в любой другой совместности социопланктона не дает созреть гроздьям гнева, только выталкивание и добровольный эскапизм создают тень негативной солидарности.

И тем не менее одинокие эскаписты порождаются самим производством. Это новые надомники, сидящие за персональными компьютерами. Это пожизненно безработные, которые не в состоянии ужиться с социопланктоном ни в каких формах, все те, кто смог вырваться из среды захватившей власть мелкой буржуазии, из среды, где Dasein уже не пребывает в заброшенности, а, что гораздо хуже, перевоспитывается с утратой диверсионно-подрывной миссии, но с сохранением всей одомашненной шпионской атрибутики.

Беспросветная мелкобуржуазность опустилась на современное общество, как завеса, тотально загрязнив человеческую среду, как внешнюю, так и внутреннюю, включая отношения по поводу производства и вообще по поводу вещей – экономику, политику, эстетику. Все эти сферы репрезентации скроены сегодня именно по мерке маленького человека, соответственно в производстве доминирует интрига, в политике – политкорректность, в сфере массового вкуса – гламур. Ни то, ни другое, ни третье для восходящего и способного к преобразованиям класса неприемлемо. И новый формирующийся пролетариат будет опознаваться по этим трем «анти». Или в позитивной формулировке: новая сверхзадача в экономике, прямодушие без камуфляжа в политике, равнодушие к воплям в эстетике.

Очерк 6

Дискурс отчуждения

Принято считать, что преодоление отчуждения является важнейшей задачей пролетариата в деле собственного освобождения. Иногда Маркса можно понять так, что отчужденный труд есть проклятие того общества, которое на таком труде основано, и критика капитализма, частной собственности хотя и насчитывает длинный список обвинений, все же главный пункт Маркс сформулировал недвусмысленно: отчуждение человека от его сущностных сил.

Что же, такого рода отделение по-своему представлено на каждом уровне человеческой истории и деятельности. В экономике это отделение производителя от средств производства, в политике это, например, отделение неграждан от участия в делах полиса, в чувственном отношении отчуждение пролетариата есть депривация высших, собственно человеческих чувств, всего того, что составляло предмет эпимелеи, исторически наиболее надежного способа обустройства человека в полноте его сущностных сил. Наконец, в сфере самосознания отчуждение отделяет человека от его сущностно необходимого достоинства, лишает его высокой мерки: такая депривация производит маленького человека, которому можно буржуазно сочувствовать, как это делали русские интеллигенты XIX века, руководствуясь инструкциями Белинского, а можно бороться с ним, как с уродством, что и делает пролетариат, осознавая свою миссию и приступая к ее выполнению.

Отчуждение, подобно обвалу или эрозии, обрушивает необходимую мерность бытия, низводя миллионы людей к первоначальному латинскому значению слова «пролетариат», к совокупности граждан, чья обязанность перед обществом сводится в основном к деторождению. Таким образом, бытие пролетариата предстает как некая промежуточная, невостребованная, отложенная жизнь – и отчуждение является тому причиной, кратчайшим ответом на вопрос «почему?». Стало быть, общество, опирающееся на отчуждение в качестве своего регулирующего принципа, несправедливо и ущербно в своей сути независимо от его политического оформления (декора).

Коль скоро все это так, вопрос о сущности и природе самого отчуждения встает в полный рост. Главным этот вопрос был для молодого Маркса, Маркса-гегельянца, затем пристального читателя Фейербаха, но и в «Капитале» проблема отчуждения проходит красной нитью. И в современном материалистическом понимании истории проблема отчуждения идет под номером один, причем как в теоретической, так и в практической плоскости, в диалектике освобождения как избавления и присвоения. Более всего разработанным является дискурс отчужденного труда – он же, впрочем, оказывается и самым запутанным. Маркс периода написания «Капитала» стремился к тому, чтобы основополагающая человеческая причинность опиралась на экономические корни, но, разумеется, в самом широком смысле, в смысле производства действительной жизни, поскольку в этом производстве производится и «экономика», которая впоследствии и перехватывает зону ближайшего причинения.

Что ж, попробуем обрисовать схему отчуждения труда в итоговой синкретической версии. В итоговой – не значит самой радикальной, скорее, опирающейся на «капитальные» наработки. Итак, наемный рабочий есть производитель, отделенный от необходимых средств производства, например, это разорившийся, не выдержавший конкуренции ремесленник. Той деятельности, от которой он теперь отделен, принадлежал некий собственный смысл – теперь его деятельность имманентно определяется как абстрактный труд, в котором конкретные технологические операции (да и предметы труда) входят случайным, привходящим образом. Усмотреть в таком труде что-нибудь «нерастворенное» можно лишь в качестве рудимента: например, остаточную добросовестность, озабоченность мастера добротностью, вообще предметностью изделия. Теперь все значимые моменты труда принадлежат не рабочему, а капиталу, для которого производство потребительной стоимости изначально факультативно – для капитала сопротивление, оказываемое производителям фальсификации, фабрикации, есть показатель недостаточно чистой, недостаточно инструментальной рабочей силы. А труд, смысл которого тебе не принадлежит, есть труд отчужденный. Но тут присутствует и еще один важный аспект, которому Маркс уделяет значительно больше внимания, – «угасание труда в продукте» – так это ключевое событие определено в «Капитале». Что же означает угасание труда в продукте и чем оно грозит?

Труд как процессуальность, притом важнейшая процессуальность человеческой жизни, обеспечивающая повседневную загрузку смысла, содержит в себе дискретные элементы – преимущественно результаты, являющиеся в условиях товарного производства товарами. В неотчужденном труде доминируют смыслы и дискретные элементы смысла; в труде, подвергающемся отчуждению, они суть нечто иное, а именно стоимости. Будучи «чем-то иным», стоимость, однако, наследует смысл смысла, поскольку занимает его место и пользуется тем же статусом, которым сам смысл обладает. В итоге совершается подмена, ибо отчужденный в форме товара продукт, будучи всего лишь смыслозаменителем, не обеспечивает духовных оснований возобновления труда. Стоимость количественно компенсируется другой стоимостью, всеобщим эквивалентом, и вместо продолжающегося, длящегося смысла труд поддерживается теперь суровой необходимостью – необходимостью возобновления компенсаций.

Все это так, но возникает искушение (особенно в «критике критической критики», если присоединиться к иронии Маркса) рассматривать всякую объективность вообще как форму несовершенства и ущерба, ущерба человеческой сущности, той самой «деятельно-исторической сущности человека». Труд как всего лишь совокупность принудительных усилий для порождения нового товара, всего лишь очередного товара, не причастен к истине по определению. Имеется в виду определение истины, данное Гегелем в «Феноменологии духа»: истина есть результат вместе с процессом. Марксизм всегда поддерживал эту формулировку, ибо она соответствует духу материалистического понимания истории. Истина же товарного производства – отчужденный труд, угасающий в товаре-результате.