Череп императора - Виктор Банев

…Захлопнув футляр, я зажмурился — это было как молния, как удар плетью по глазам. Вспышка, и на мгновение мир словно превращается в негатив. Нет, он не сиял, этот камень. Совсем наоборот, он словно впитывал весь без остатка свет из окружающего мира. Он был словно черная дыра, словно ледяной зрачок, глядящий на нас из совершенно другого мира. Словно капелька самого смертоносного яда на свете. Этот камень даже внешне напоминал череп — изгибы его поверхности явственно складывались в очертания мертвой человеческой головы.

Он действительно потряс меня — столько лет ждавший того, кто окажется способен его отыскать. Я спустился вниз совершенно автоматически, плохо понимая, что делаю. В глазах все еще рябило, и, наверное, именно поэтому я не обратил внимания на то, на что просто нельзя было не обратить: в молитвенном зале, который, когда я уходил из него, был абсолютно темным, теперь горит свет.

Я знал: что-то может случиться. Разумеется, я не думал, что просто приду, заберу камень и спокойно поеду домой отсыпаться. Но честное слово, когда неприятности все-таки начались, они оказались для меня полной неожиданностью.

— Ну что, Стогов, похоже, когда тебя предупреждают по-хорошему, ты не понимаешь. Придется объяснять иначе.

Когда глаза у меня немного привыкли к свету, я огляделся и… Лучше было бы мне не видеть того, что я увидел.

Левой рукой приобняв блондиночку Анжелику, посреди главного молитвенного зала стоял плечистый и бритоголовый бандит Дима.

— Давненько не виделись, — усмехнулся он. — Поговорим, приятель?

18

— Поговорим? — повторил Дима.

Я огляделся. Раз, два, три… Всего, похоже, шестеро. И неизвестно, сколько их там еще на улице. Вот уж влип так влип. Можно, конечно, поиграть в Чака Норриса. Двоих-троих я бы, пожалуй, даже сбил с ног. Но уйти мне бы не удалась. Это было видно сразу.

Димины «пехотинцы» полукругом рассредоточились по залу и надежно отрезали меня ото всех выходов и окон. Экие они у него дрессированные: стоят, не шевелятся. Сказано им отрезать меня от дверей — они и отрезали. А скажут выстрелить мне в лоб — выстрелят?

Шансов у меня, похоже, действительно не было. Можно расслабиться.

— Привет, Анже… Хм… В смысле — здравствуй, Ира, — сказал я.

— Привет, Стогов. Как дела? — сказала она. Выглядела она ленивой и равнодушной. Так, будто ничто из того, что творится вокруг, не имеет к ней никакого отношения.

Зато Диме происходящее явно нравилось.

— Давненько мы с тобой, парень, не встречались. Но спрашивать «Как дела?» я, пожалуй, не буду. Не тот случай. А, как думаешь? Молчишь… Правильно делаешь, что молчишь. Чего уж теперь говорить…

Он снял руку с Анжеликиной талии и принялся медленно вышагивать по ворсистому ковру. Только сейчас я заметил — в левой, опущенной руке он держал пистолет. Незнакомой мне модели, большой, скорее всего иностранный. Однако… Похоже, к нашей встрече Дима подготовился основательно.

— Прикольно у них здесь, в монастыре, — сказал он. — Никогда раньше не был. Флаги вон висят, иконки, блин, всякие… А этот золоченый мужик кто — Будда? Чего молчишь, Стогов? Ты ж наверняка в курсе.

Он еще разок прошелся мимо меня. Терпеть не могу типов, которые всерьез считают, что со стороны похожи на героев гангстерских фильмов.

— Дурак ты все-таки, Стогов, — продолжал Дима. — В газете работаешь, удостоверение «ПРЕССА» в кармане носишь, про Будду наверняка читал — а все-равно дурак… Ну куда ты влез, парень? Кого ты собирался обмануть? Меня? Знаешь, чего ты добился? А ни хрена ты не добился. Ни хре-на! Суетился, блин, мельтешил, а кончилось все тем, что ты, Стогов, просто взял и сам вынес мне этот брюлик. На блюдечке.

Он наконец остановился и принялся с ухмылкой рассматривать мой разорванный плащ. Был он чуть ли не на голову меня выше, но — лестно отметить — ближе чем на пару шагов подходить не рисковал.

— Давай сюда камешек, Стогов. Все равно тебе он больше ни к чему. Проигрывать нужно уметь. — Он притянул руку: — Ну.

Я молчал. Интересно, если я попытаюсь его достать, он действительно станет стрелять? Вот уж чего бы не хотелось.

— Долго мне ждать? — Дима демонстративно поиграл пистолетом.

Рискнуть, что ли? В конце концов, в прошлый раз одного из его бойцов я вырубил с одного удара.

В общем-то я и сам понимал — шансов у меня не было ни единого. С первого удара до его подбородка я не дотянулся — далеко. А попробовать второй раз мне так и не дали. Всего через пару секунд я уже лежал, вжатый лицом в ворсистый ковер, — один из мордоворотов навалился мне на руки, двое держали ноги. Сам Дима, тяжело дыша где-то за правым ухом, шарил по карманам моего плаща. Скручен я был быстро и профессионально.

— Куда ж ты его засунул-то? — сипел он. — А-а — вот! Кажется, нашел.

Дима наконец нащупал коробочки, встал, отряхнул колени, отошел подальше.

— Во-от они, — радостно причитал он. — Во-от, блин. Никуда не делись. Хе-хе-хе. А почему тут две коробки? Ирка, там что, два бриллианта? Сейчас посмотрим, минуточку. А этому журналисту врежьте хорошенько, чтобы не рыпался. Он свое дело сделал.

Два раза просить не пришлось — врезали мне тут же, и хорошенько. Так что только искры из глаз посыпались. Рыпаться после этого мне уже не хотелось, хотелось откашляться и вдохнуть всей грудью. Чьи-то невидимые руки усадили меня спиной к колонне и пока оставили в покое.

Когда я наконец отдышался и смог оглядеться по сторонам — Дима пытался прочесть записку, извлеченную из первой коробочки. Прочел, ничего, скорее всего, не понял и сунул коробочку в карман.

— Ох, ни хрена себе!.. — выдохнул он, поддев ногтем крышку второй коробки.

«Пехотинцы» сгрудились вокруг него и, тяжело дыша, разглядывали алмаз. Самое приличное из их междометий было что-то вроде «бляха-муха». Даже тот, что стоял за мной и, держа за воротник плаща, не давал подняться, и то, вытягивая шею, пытался разглядеть, что там, внутри футляра. Надо же, подумал я, тупицы тупицами, а ведь тоже понимают, когда красиво.

— Слышь, это… Ирка, — наконец заговорил Дима, — это он, да? Он ведь?

Блондинка нарочито медленно подошла поближе и заглянула в коробочку.

— Он.

— Тот, что мы искали, да? — никак не мог успокоиться Дима.

— Да, этот тот самый камень. Алмаз Шань-бао. Камень Желтого Императора.

— Слышь, это… А чего у него форма-то такая… Странная. Как будто череп…

— Трупным ядом разъело.

— Чего? — не понял Дима.

— Этот камень шестьсот лет пролежал во рту у покойника.

— Шестьсот лет? Иди ты! — искренне удивился Дима. — А на хрена его туда положили?

— Это длинная история, — неторопливо проговорила Анжелика, — но зато очень интересная. Мне торопиться некуда — если хочешь, могу рассказать.

Анжелика медленно полезла в карман куртки за сигаретами. На мой взгляд, она довольно незамысловато пыталась потянуть время. Зачем?

— Давай, — согласился Дима, — рассказывай. Мы ведь с пацанами тоже не спешим. Стогов все верно рассчитал: до самого понедельника здесь можно хоть танцы устраивать.

Анжелика закурила, выпустила струю дыма и начала говорить. Явно не торопясь, скучным, бесцветным голосом университетского лектора.

— Этому камню, — говорила она, — который ты, Дима, так небрежно сунул в брюки, между прочим, уже исполнилось две с половиной тысячи лет. Китайцы называют его «Шань-бао» — «Череп императора» и боятся как огня. Это один из самых крупных и самых древних бриллиантов на планете.

Его история началась за семьсот лет до Рождества Христова, когда на приисках где-то в джунглях Индокитая его нашел безымянный раб. Тогда этот камень был больше, он весил почти сто граммов и не было у него еще этого имени — Шань-бао. Чтобы вынести алмаз с прииска, раб всадил нож себе в бедро, засунул алмаз внутрь раны и только так смог преодолеть все линии охраны прииска. Целых три года камень пролежал под досками пола в его хижине, а затем раб, выбрав удачный момент, сбежал, добрался до Шанхая и там предложил камень одному из скупщиков краденого. Скупщик не смог преодолеть искушения — он заманил раба в гавань и той же ночью его утопил. А камень продал за двадцать тысяч юаней поставщикам императорского двора. Хотя неправедное богатство не сделало этого скупщика счастливым: через пару месяцев его нашли повесившимся на собственной косе…

Я сидел, прислонившись к колонне (кровоточащая рука, разодранный плащ, в боку болит так, что невозможно вздохнуть), и ловил себя на мысли, что давным-давно сошел с ума и на самом деле пребываю сейчас в сумасшедшем доме, в палате для лиц с особо разыгравшимся воображением. А буддийский монастырь, битком набитый головорезами, блондинка, неторопливо рассказывающая допотопные легенды, найденный мною бриллиант, напоминающий человеческий череп, — все это не более чем бред. Горячечный бред моего — не выдержавшего этой жизни — сознания.