Череп императора - Виктор Банев

— Желтый Император Цинь-Ши хуан-ди, правивший в то время Китаем, — продолжала Анжелика, — влюбился в этот алмаз сразу, как только его увидел. Он отдал его придворным ювелирам и велел придать ему соответствующую его размеру огранку и шлифовку. После этого камень потерял в весе почти половину, но даже мелкие осколочки были оценены в сто сорок четыре тысячи юаней. Чтоб ты знал, Дима, по тогдашнему курсу это миллионов двадцать — двадцать пять. Баксов.

Император Цинь-Ши правил Китаем долго и похоронен был с почестями. Гробницу его строили почти десять лет, и по площади она занимала почти десять гектаров. В день похорон вокруг могилы Желтого Императора живьем закопали в землю почти сорок тысяч его рабов и рабынь. А камень император завещал положить себе, мертвому, в рот и только в таком виде похоронить его тело. Говорят, что все живьем закопанные рабы умирали долго и мучительно, — земля вокруг могилы шевелилась еще несколько недель. И все это время умирающие проклинали своего беспощадного господина. Китайцы верят, что от этих проклятий тело Желтого Императора пропиталось жуткими ядами, от которых нет противоядий, и яды эти были так сильны, что смогли разъесть даже алмаз. Китайцы считают, что камень этот проклят и каждый, кто дотрагивается до него, уже обречен на скорую и мучительную смерть. Недаром у камня такая странная форма — форма мертвой человеческой головы.

Анжелика бросила докуренную сигарету прямо на ковер, аккуратно ее затоптала и принялась выковыривать из пачки новую.

— Ну что, дальше рассказывать? — равнодушно поинтересовалась она.

— Слышь, это… Интересная история-то, блин, — подал голос Дима. — Как кино. Ты, Ира, рассказывай, рассказывай.

— Рассказываю, — сказала она. — В следующий раз этот камень всплыл только через шестьсот лет. В смутную эпоху Пяти Воюющих Династий на границе Китая и Тибета задержали караванщиков, пытавшихся вывезти Шань-бао за пределы Срединной китайской империи. На допросе они показали, что купили камень у семьи Фан — знаменитой династии осквернителей древних могил. Караванщиков, разумеется, там же, на месте, четвертовали, а алмаз с тех пор хранился в императорских сокровищницах.

Почти две тысячи лет китайцы боялись даже прикасаться к проклятому бриллианту. Иногда камень пытались украсть, но каждый раз воры не протягивали и месяца — бывали схвачены, переданы в руки придворных палачей и казнены.

Так продолжалось до конца прошлого века, когда последний китайский император неожиданно решился продать древнюю драгоценность. Переговоры продолжались несколько лет, а затем за шесть миллионов франков Шань-бао выкупил некий французский коллекционер. Чтобы вывезти алмаз в Европу, француз нанял целую небольшую армию, но — не помогло даже это. Китайцы верят, что этот камень сам определяет свою судьбу. Если он не желал покидать императорских сокровищниц, все усилия грабителей были напрасны. Теперь же алмаз словно выбрал себе нового хозяина. В тысяча девятьсот тринадцатом году обоз, доставлявший бриллиант во Францию, попал в засаду, конвоиры были все до единого перебиты, а сам алмаз попал в руки Джи-ламы…

Анжелика выжидающе замолчала.

— Джи-лама? Это кто? — деловито поинтересовался Дима.

— Один тибетский революционер, — сказала Анжелика. — Я его еще в институте изучала.

Чем дольше я слушал Анжеликину историю, тем сильнее мне казалось, что адресована она совсем не Диминым дегенератам. Анжелика явно говорила со мной, со мной одним. Что ж, спасибо. Крайне интригующая история.

— Джи-лама постоянно носил алмаз с собой, — продолжала она. — Тибетцы рассказывали, что он даже советовался с этим камнем и тот давал ему полезные советы. Тибетцы, как и китайцы, утверждали, что камень этот проклят и несет несчастье всякому, кто к нему прикоснется. Они боялись на него даже смотреть, и поэтому, после того как Джи-лама погиб, никто не смог описать, как же выглядел Шань-бао на самом деле. Одни говорили, что это большой и сияющий алмаз, другие — что небольшой и иссиня-черный. В общем, как ни искали, алмаз тогда так и не нашли.

Анжелика засунула руки глубоко в карманы джинсов и медленно прошлась по ворсистому ковру.

— В общем, что уж там было дальше — никто толком не знает. В начале тридцатых в Тибет приезжал ленинградский профессор Виктор Кострюков, и каким-то макаром камень оказался у него. Может быть, продал кто-то из народоармейцев, убивавших Джи-ламу. Может, соратники ламы отдали камень, чтобы не навлечь на себя проклятие. Не знаю… Кострюков привез камень в Ленинград и спрятал здесь, в дацане. А наш друг Стогов его нашел. За что мы ему очень благодарны.

Анжелика остановилась и полезла за сигаретами. Курила она, как я заметил, тоже «Лаки Страйк».

— Н-нда, — покачал головой Дима. — Классная байка. Да и камешек классный. Что надо камешек!

Он достал коробку из кармана и покачал ее на ладони.

— Слышь, это… Ирка… На сколько он, интересно, потянет? В смысле в деньгах?

— Тебе хватит, — сказала она. — До конца жизни хватит.

— Да уж конечно! Базара нет! — ухмыльнулся Дима.

— А не страшно? — все тем же скучным голосом поинтересовалась Анжелика. — Не боишься древнего проклятия, скорой и мучительной смерти?

Я смотрел на то, как неторопливо она затягивается и выпускает длинную струю дыма. Затянулась — выдохнула, затянулась — опять выдохнула. Она явно чего-то ждала… Чего ждал я, было понятно. Но вот чего здесь может ждать она?

— Нет, Ирка, — ухмыльнулся Дима. — Ни хрена мне не страшно. Ни вот столечко. Это не мне, это Стогову этот камешек принесет несчастье.

Бандиты весело заржали. Дима подошел ко мне поближе и посмотрел сверху вниз. Один из его мордоворотов все еще держал меня сзади за воротник плаща и не давал подняться.

— Ну что, Стогов, оклемался? Я ж тебя еще в тот раз предупреждал — не лезь в это дело, хуже будет. Предупреждал?

Я кивнул. В том смысле, что как же, как же. Что-то такое припоминаю.

— А раз я тебя, заразу, предупреждал, то какого хрена ты лезешь, а? Не в свое-то дело? Раз я тебе сказал — не вздумай меня обманывать, значит, не нужно было тебе этого делать. А ты нет, все равно решил влезть… Брюлик захотел у меня увести?

— На хрена он мне нужен, твой брюлик? Подавись им самостоятельно, — просипел я.

— Ага. Рассказывай, — оскалился Дима. — Если он тебе не нужен, то какого хрена ты сюда приперся? А? То-то и оно… Что вот с тобой теперь делать? Застрелить, что ли, к едрене-фене?

— Давай, — кивнул я, — тебе же не привыкать.

— Это ты о чем? — искренне удивился Дима.

— Да как тебе сказать? Был у меня один дружок, покойник. Пошел он как-то в клуб, потанцевать. Больше его живым и не видывали…

— Ты о том китаезе, что ли? Из «Мун Уэя»? Так это не я. Это Леха Молчун. Царствие ему небесное.

— Да? — решил усомниться я. — А вот в милиции почему-то уверены, что это ты.

— А на хрена мне это надо? Ты сам подумай! Меня тогда и в клубе-то не было. Не-ет, это Леха, его работа. Я его попросил как человека — посмотри аккуратненько, что там у китаезы в карманах. А он? Развел самодеятельность, кретин, прости Господи… Мне Ирка тогда сказала, что камешек они со дня на день достанут. Осталось, мол, только какую-то бумагу отыскать, и все, камень у нас в кармане. А что за бумага — не говорит. Ну а я тоже не дурак. Решил подстраховаться. Послал Леху глянуть — нет ли у них с собой этой самой бумаги. А то сделают дела без меня — ищи их потом с ненаглядным Ли на необъятных просторах Китайской Народной… В общем, хотели только пощупать. А вышло?..

Дима, похоже, начинал всерьез нервничать. Достал сигареты, щелкнул зажигалкой, нервно затянулся.

— Хоть он и покойник, а я все равно скажу. Мудак он был, этот Леха, большой мудак. Ну чего он туда сунулся? Заволок этого китайца в сортир, начал трясти, а тут ты: «Откройте, откройте!» У Лехи нервы на взводе, решил, что раз ломятся, значит, засада. Всадил китайцу пару пуль в голову и, пока ты ходил звать Ирку, ушел. Жмурика аккуратненько так к дверце прислонил, чтобы казалось, будто заперто, и бегом до машины… Так что извини, но насчет китайца — ошибочка вышла. Никто ему зла не желал. А вот тебе зла мы с пацанами желаем. Еще как желаем, да, пацаны?

Мордовороты радостно заржали. Дима поигрывал пистолетом и явно очень себе нравился. По всему было видно — дело идет к финалу. Весьма, судя по всему, для меня печальному. Неужели действительно сможет пальнуть? Впрочем, пока мы вот так светски беседуем, шанс у меня по-прежнему есть.

— Ну а самого-то Леху ты зачем застрелил? — поинтересовался я.

— Я? Ты меня спрашиваешь? — вытаращился на меня Дима. — Не, пацаны, вы видели? Я — Молчуна завалил? Да это ж ты, мудак, его мочканул у себя в Лениздате…

— Нет, — прозвучал спокойный голос, в котором не было слышно ни малейшего акцента. — Вы оба ошибаетесь. Его убил я.