Три доллара и шесть нулей - Вячеслав Денисов

– «Чех» – это чеченец, е-мое! – раздосадованно пояснил слесарь. – Борода черная на всю морду, легкий акцент. В общем, обычный южный типаж. Только вот...

– Что? – въелся в него глазами прокурор.

– Печатка на пальце у него была золотая. – Вперив взгляд в потолок, слесарь напряг память. – Да, печатка. С зеленым камнем.

– У электрика? – усомнился Струге. – А бриллиантовой диадемы у него на голове не было?

– Чего у него на голове не было?..

Струге почесал подбородок. Несмотря на всю нелепость рассказа слесаря, он заставил себя прояснить ситуацию до конца.

– А что за человек тебе звонил?

Мартынов зримо поджался и стал покусывать губу. Для Струге было очевидно, что, заставляя слесаря назвать фамилию одного из руководителей, он подставляет работягу под удар.

– Наводку-то дашь?

Мартынов огорченно развел руками:

– Мужики, ей-богу, денег – ни копья...

Почти полминуты у судьи ушло на то, чтобы связать ответ слесаря со своим вопросом.

– Что за страна идиотов?.. – обреченно выдавил Струге. – Наколку, Мартынов, наводку, информацию... Это все фиолетово однообразно по смыслу, Мартынов! Черт, находить общий язык с несудимыми становится все труднее и труднее... Кто из начальников тебе позвонил и предупредил о том, что на крыше будет работать электрик?

Слесарь подозрительно посмотрел на Струге, словно тот только что вошел в кабинет.

– Товарищ следователь, а я не мог вас видеть раньше?

– Нет, – отрезал Антон Павлович.

– А у меня такое ощущение, что я вас где-то видел. Смутные какие-то воспоминания. Одно точно помню – толпа вокруг большая была. То ли на свадьбе у дочери, в Архангельске, то ли на суде у зятя, здесь, в Тернове...

– Или на похоронах во Пскове, – своевременно вмешался Пащенко. – Там тоже толпа большая. Или в очереди за пивом, в Бухаре. Тебя спросили, многобайтовый ты наш, – кто тебе звонил?

– Толбухин и звонил, – нехотя выдавил слесарь и поднял глаза на судью. – А зятя-то тогда на пять лет судья в холодные края отправил... У вас нет такой черной рясы, типа как у попа?

Вместо ответа Струге повернулся к Пащенко:

– Вадим Андреевич, позвони лично. Позвони этому Толбухину и узнай, кого он направлял на крышу и с какой задачей. – Видя, как тот потянулся к телефону, он снова вернулся к беседе со слесарем. – Это случилось до того, как ты вывесил флаг, или после?

Мартынов погонял во рту потухший и вонявший даже на расстоянии двух метров окурок «Примы» и снова исследовал потолок.

– На следующий день после того, как мужик сделал подсветку, я получил от Толбухина флаг и повесил его.

– И тогда уже веревки не хватало? К тому моменту она и была отрезана? После того, как ушел электрик?

– Получается, так.

– Значит, мастера велел запустить на крышу Толбухин, и флаг тебе велел сменить опять же Толбухин?

Получив утвердительный ответ, Струге посмотрел в сторону прокурора, который безуспешно пытался дозвониться до «мэрского» зама. В трубке звучали короткие гудки. Видимо, господин Толбухин был гораздо более занятой человек, нежели федеральный судья или транспортный прокурор.

– Пора познакомиться с этим заместителем, – произнес Пащенко, едва дождавшись момента, когда Мартынов, получив подписанный Пермяковым пропуск, выйдет из кабинета. – Дозвониться невозможно. Ну, если Толбухин не идет в прокуратуру, тогда прокуратура идет к Толбухину. Саня, седлай свою «девятую» модель, а то моя «Волга» что-то масла стала поедать больше, чем бензина. На СТО ее загнал, пусть посмотрят...

Не успел Струге подняться к себе домой, раздеться и распахнуть холодильник в поисках съестного, как в прихожей прозвучал гонг. Поразмыслив, Антон пришел к выводу, что за те десять минут, которые прошли с того момента, как Вадим, высадив его у подъезда, поехал с Пермяковым в мэрию, вернуться обратно он не мог. Судья направился к двери. Следующее, что пришло ему в голову в тот момент, когда он открывал замок, была мысль, что Саша пришла домой раньше положенного. Однако в то мгновение, когда он потянул на себя ручку, Антон вдруг понял, что это исключено. Рядом, взъерошив загривок, стоял Рольф, а это означало, что на пороге чужак. Встречая Сашу, верный пес начинал скулить и бросаться на дверь, когда та еще поднималась по лестнице.

В дверях стоял... Седой. Увидев его, Антон с неприятным чувством осознал, что назвал старого школьного товарища не «Валя», не «Хорошев», а именно по имени, которое он услышал всего несколько дней назад. Седой...

– Привет, Антон. – Он улыбался и Струге, и Рольфу. – Прости, что я так, налетом! Ехал мимо, думаю – дай заскочу, авось повезет. Надо же... Угадал.

Спохватившись, что держит старого знакомого на пороге, Струге распахнул перед ним дверь.

– Заходи, дорогой! Ты не за рулем?

– Не. Попросил водилу выбросить и уезжать. – Развязывая шнурки, Хорошев с откровенной неприязнью косился на собаку. – А что? Куда-то ехать собираешься?

Рольф, едва слышно рыча, отвечал гостю взаимностью. Не в силах обрести покой, пес то уходил на кухню, к Струге, то вновь возвращался к дверям.

– Напротив. Ехать я никуда не собирался. Я хотел предложить поседевшему однокашнику хорошего коньяка. «Реми Марти» или «Камю» у нас с Рольфом нет, а вот «Арарат» имеется. Так как?

Подняв две пузатых рюмки, Струге призывающе стукнул одну о другую.

Хорошев признался, что выпивка придется как нельзя кстати. Сегодня он заключил сделку о поставке в Тернов двух фур еврокранов для ванных комнат. Струге усомнился, что в Тернове найдется столько ванн, но в ответ тут же получил уверение в том, что плохо знает потребности горожан и систему ЖЭУ. Краны часто выходят из строя, а единственный поставщик сантехнического оборудования именно он, Валентин Матвеевич Хорошев. «Да ну?!» – изумился Струге и вошел в зал с бутылкой и блюдцем с порезанным на нем лимоном. На том вступительная, совершенно бесцельная, но необходимая для начала часть разговора и была закончена. Тысячи версий, почему Хорошев оказался в его квартире, кружили в голове Антона Павловича, не находя себе места ни в одном из уголков сознания. Решив не терзаться догадками, Струге заставил себя расслабиться и разлил по рюмкам коньяк.

«В конце концов, в квартире он появился, потому что я его впустил. А зачем он к ней подошел и позвонил, станет понятно если не через пять минут, то через пятнадцать...»

Однако прошло уже более часа, а смысл прибытия Хорошева никак не мог дойти до бдительного и тонкого ума судьи. Темы разговоров появлялись неожиданно, как фантомы, и так же неожиданно, даже не успев сформироваться в законченный, отработанный материал, исчезали. Струге ждал, пока Валентин, его старый школьный товарищ, наконец-то скажет те главные слова, которые, словно фотографический проявитель, омоют их беседу, и на совершенно белом листе проявится истинный смысл визита. Главная тема Хорошева. Задача Седого, которую он сейчас всеми силами пытался выполнить. Антону Павловичу было трудно скрывать свои чувства, он знал слишком много из той части жизни Хорошева, которая, по представлению последнего, должна была оставаться загадкой если не для всех, то для Струге точно. Рассуждая о проблемах «импорта-экспорта», хоккея, футбола и международной обстановки, он старался изо всех сил, и от того беседа становилась для судьи все менее и менее приятной. Проще сказать – отвратительной. Однако нужно было терпеть, участвовать в разговоре, порой оппонировать и вовремя проявлять дружеское расположение.

За этим внешне спокойным, но внутренне невероятно напряженным диалогом двух бывших друзей, решивших скоротать время за бутылочкой, их и застала Саша.

– Познакомь меня со своей женой, – произнес Валентин, с интересом рассматривая вошедшую женщину.

И Струге представил. Ему очень хотелось сказать: «Саша, познакомься, перед тобой мой бывший корешок, двадцать лет назад выпавший из круга общения, а ныне восставший, как птица Феникс из пепла. Последнее время он занимается тем, что ищет картину Гойи, а попутно просверливает на токарных станках сотрудников ФСБ, расстреливает из оружия жилые дома, перерезает горло сотрудникам службы охраны, вставшим на его пути, и ездит на «Порше» девяносто девятого года. Бывший школьный футболист, а теперь – отставной подполковник и просто милый парень. Душка...»

– Я глупец, – произнес Хорошев, пожимая руку Саше. – Я пришел в дом женатого человека без цветов.

– Я равнодушна к цветам, – улыбнулась Александра. – Мне по душе фрукты. Об этом вы вряд ли догадывались, так что не стоит себя корить.

Улыбнулся и Антон. Саша обманывала. Она сходила с ума от цветов. Она любила розы, георгины, орхидеи и гвоздики. Магнолию, мимозу, ромашки и одуванчики. Одним словом, все, что цветет, ярко, красиво и приковывает к себе внимание. А он, идиот, приперся к ней в первый вечер с килограммом мандаринов.

– Вы хотите есть? – Совершенно нормальный вопрос для женщины, вернувшейся в дом, где двое здоровых мужиков сидят за бутылкой коньяка и высасывают из лимона все соки. – Я сейчас что-нибудь быстро смастерю.