Возвращенцы. Где хорошо, там и родина - Станислав Куняев

Вы ничего не знаете, вы должны верить, как моя тетка говорит, «жюльнаристам»…

Я думаю, что партия, которая поощряет травлю «Памяти», а поощрение, конечно, исходит от ЦК, не надо тут этого замалчивать, ведь иначе бы они не наглели так – «Неделя», «Огонек» вдруг такими храбрыми стали (кто их редактирует? чьи они органы?) – так вот, ЦК, который сеет ветер, если только загонит «Память» в подполье, – пожнет бурю, уверяю вас.

И если хотите знать мою позицию в этой буре, если она грянет, – я буду с «Памятью»! Я, беспартийный Астафьев, участвовавший в Отечественной войне и получивший три ранения, боевую медаль и орден, – буду с ней. Я буду за правду! За народ!

Такие смелые и дерзкие выступления привлекали к Виктору Петровичу и читателей и писателей.

Любое его интервью, любая речь обсуждалась, зачитывалась, распространялась…

Однако на рубеже девяностых с Виктором Петровичем исподволь стали происходить поначалу необъяснимые перемены.

Весной 1990 года, через несколько месяцев после своего прихода в «Наш современник» я неожиданно получил из Красноярска неприятно поразившее меня письмо.

Дорогой Станислав!

Еще осенью узнав, что Евгений Иванович Носов, мой друг и брат, выходит из редколлегии «Нашего современника», решил выйти и я, но сам же Евгений Иванович просил этого пока не делать, чтоб не получилось подобие демонстрации «массового выхода».

Сейчас, когда дела у журнала идут более или менее нормально, растет тираж, внимание к журналу, торчать моей фамилии в журнале ни к чему. Я перехожу в журнал, более соответствующий моему возрасту, и к редактору, с которым меня связывает давняя взаимная симпатия, – в «Новый мир».

В те времена короткого и предсмертного расцвета журнальной жизни уход из редколлегии Астафьева, одно имя которого привлекало читателей, был, конечно, ударом по «Нашему современнику». Но думаю, что дело здесь было не в Залыгине, а в том, что я ввел в редколлегию журнала нескольких близких мне людей (В. Кожинова, И. Шафаревича, Ю. Кузнецова, В.Бондаренко, А. Проханова), к творчеству и направлению мыслей которых Виктор Петрович, чувствующий, что «демократы» одолевают, начал относиться с осторожностью.

Вскоре в еженедельнике «Аргументы и факты» Астафьев сказал нечто резкое и несправедливое по поводу «Нашего современника»:

Я все время мягко и прямо говорю «Нашему современнику»: ребята, не делайте из второй половины журнала подворотню… Быть может, с этого и началось у меня охлаждение к журналу.

Но я был не согласен ни с его решением, ни с его упреками и, как мог, пытался отговорить Астафьева от разрыва с нами.

Из моего письма весной 1990 года.

Дорогой Виктор Петрович!

…«Новый мир» фактически разрушен. По-моему, у редакции даже есть план не выпускать последние три номера за прошлый год, а сделать их под одной обложкой и в виде своеобразного дайджеста. Может быть, продолжишь сотрудничество с нами? Я ведь мотаюсь по бумажным комбинатам, пью водку с коммерческими и генеральными директорами, выступаю до хрипоты во Дворцах культуры бумажников, и только поэтому мы пока с бумагой… И вовремя выходим. Так что пообещай нам для подписки что-либо на вторую половину года, либо на начало 1991-го. Что хочешь – роман, повесть, рассказ, мемуары: нам пора анонсировать наши планы, и без Виктора Астафьева все эти анонсы и авансы будут неполноценными. Ты же знаешь, Виктор Петрович, что я тебя считаю и всегда считал самым значительным писателем со времен, как прочитал «Царь-рыбу» и «Последний поклон», я сам писал об этом, сам безо всякой дипломатии защищал твое имя после яростной кампании против тебя, развязанной Эйдельманом и прочими… Так что забудем о всяких «подворотнях» и сплотимся перед грядущими суровыми временами.

Твой Станислав.

Ответ Астафьева был неутешительным, подтверждающим мою догадку о том, что ни новое направление журнала, ни новые люди ему не по душе.

Дело совсем не в тебе, а в том, что я тебе уже писал, пришли в журнал другие люди, незнакомые мне, да и далекие во многом… Я не бываю в журнале годами, фамилию мою держать «для тонусу» не надо… Снимите мою фамилию с того номера, который сейчас сдается в производство. Я хочу дописать роман. Только на эту работу остались еще небольшие силы, а на «борьбу» уж нет сил, да и не за что бороться-то, спохватилась п… когда ночь прошла.

Сейчас все кругом «борются», а надо бы работать.

Может, и пригожусь еще русской литературе. Я же не Евтушенко, чтоб быть гвоздем в каждой бочке…

Однако в начале 1990 года он, памятуя о своей борьбе с Эйдельманом, еще взбрыкивал и еще находил в себе силы для борьбы с демократическими демагогами. Так, в ответ на предложение печататься в «Огоньке» он ответил Коротичу: «Я в желтой прессе брезгую печататься», а редактор «Огонька» в интервью киевской газете «Комсомольское знамя» (от 10.1.1990 г.) заявил об Астафьеве: «Больно уж он кокетничает, увлекается игрой в правдолюбие. Он мог быть гораздо интереснее, если бы не слишком шовинистическая нотка. Недавно, например, мы получили от него письмо. «Из еврейства, – написал он, – вы скатываетесь в жидовство…»

В очередной раз мы встретились с Виктором Петровичем на VII съезде писателей России.

– Виктор Петрович! – набросился я на него с места в карьер. – В этом году журнал опубликовал обращение к народу патриарха Тихона, несколько самых ярких речей Столыпина, главы из «Народной монархии» Ивана Солоневича, две прекрасных статьи Валентина Распутина, «Шестую монархию» Игоря Шафаревича о власти желтой прессы, изумительное исследование Юрия Бородая «Нужен ли православным протестантский капитализм?» А Ксения Мяло – размышления о немцах Поволжья – в защиту русских! Мы засыпаны благодарными письмами после этой статьи! Как же можно после этого говорить о том. что наша публицистика – «подворотня»?

Съезд проходил в театре Советской Армии. Он был бурным. Выборы начальства – тяжелыми и шумными. Благодаря поддержке делегатов из провинции председателем Союза писателей России был избран Бондарев. Я выступал и тоже был за него, памятуя два его ставших крылатыми изречения на партийных форумах – о сравнении перестройки с самолетом, поднявшимся в воздух, но не знающим, где ему нужно приземлиться, и об украденном демократами у народа «фонаре гласности». При всех многих личных недостатках Юрия Васильевича – надо отдать ему должное – он раньше многих других понял, в какую пропасть мы катимся…

Астафьев же в те дни относился к Бондареву всего лишь навсего как к литературному генералу и был раздражен ходом съезда. Мы оба сидели в президиуме, и вскоре я получил от него в ответ на свои упреки злую записку:

Станислав! Подворотня сзади этих статей. Жаль, что тебя не было вчера на выступлении, которое вел Викулов, ты бы воочию увидел и услышал действие этой подворотни. Я после вечера в Колонном зале хорошо подумаю, прежде чем иметь с вами дело.

В. Астафьев.

А в Колонном зале, как мне потом рассказали очевидцы, произошло то, что и должно было произойти. Сергей Викулов, Владимир Бушин, Анатолий Буйлов да многие другие писатели в своих речах кто как мог высмеяли, осудили, не приняли разруху, мародерство, кощунство демократической революции, к ходу которой Астафьев уже относился иначе.

Как я понял позднее, причины его развода с журналом лежали в сфере, недоступной для нашего влияния. Осенью 1990 года в Риме состоялась встреча писателей Советского Союза с писателями-диссидентами, живущими на Западе. Думаю, что эта тщательно продуманная и дорогостоящая акция была спроектирована в кабинете А. Н. Яковлева, а параллельно, может быть, и в западных спецслужбах.

Цель, которую она преследовала, была подлой: расколоть ряды патриотической интеллигенции, получить от нее одобрение на развал «империи» и, естественно же, скомпрометировать известные всему народу имена Астафьева, Залыгина, Солоухина, Крупина в глазах русских патриотов. К сожалению, ни один из них не разгадал этот замысел, и все они попались в коварную ловушку, когда вместе с такими русофобами, как Иосиф Бродский, Анатолий Сгреляный, Эрнст Неизвестный, Григорий Бакланов, Владимир Буковский, подписали позорное «Римское обращение». В глумливой радости «обращения» по поводу того, что «заканчивается существование одной из величайших империй в истории человечества», что этот процесс «уже необратим», в наспех замаскированной лжи о том, что будущая история невозможна «без полной и окончательной ликвидации тоталитарной системы и без высвобождения возможностей национально-исторического творчества народов теперешнего СССР», в провокаторских предложениях о том, что «основой решения национального вопроса в СССР, как и во всем мире, является реальное право на самоопределение путем референдума», уже просматривалась программа августовского переворота, лживых референдумов о суверенитете, беловежское расчленение державы. Я должен быть справедлив и потому свидетельствую, что точнее всех нас смысл зловещего римского фарса разгадала Татьяна Михайловна Глушкова. Ее выступление на VII съезде писателей России, уязвившее Астафьева и Крупина, было блистательным.