Мир иной (сборник) - Андрей Столяров

– Меня закопали бы на шесть метров в землю, – признался Джеманго Ривз в одном из своих бесчисленных интервью. – Меня и так, как вы знаете, превратили в козла отпущения…

Кое-что он все-таки сделал. Пока команда дежурных системщиков, пытаясь обнаружить «пробой», лихорадочно, в завораживающей тишине, проверяла один встроенный блок за другим, он по сотовому телефону, который еще работал, связался со своим приятелем, занимающим аналогичную должность в офисе «Ситизен-групп».

Надо заметить, что подобные действия вовсе не поощрялись. Администрация всякого крупного банка испытывает маниакальный страх перед утечкой самой ничтожной, самой малозначительной информации, поскольку в рулетке чрезвычайно изменчивой, динамичной, запутанной биржевой игры роковую роль может сыграть любая соринка. Горизонтальные связи между сотрудниками поэтому не то чтобы формально запрещены, но одобрения со стороны руководства однозначно не вызывают. Однако у программистов свои правила жизни, свои сообщества, свой поведенческий императив: дружеский профессиональный контакт они ценят больше всего. В общем, уже через две минуты Джеманго Ривз знал, что и в «Ситизен-групп» все стоят на ушах: нарастает такой же функциональный сбой, по непонятной причине разваливаются трансферные коммуникации. Приятель сообщил ему это сдавленным шепотом: в «Ситизен-групп» была включена система, фиксирующая контакты с внешней средой. Тем не менее вместе, презрев все корпоративные ограничения, они вызвонили дежурного оператора банка «РИАЛ» и убедились, что там обстановка нисколько не лучше.

Возможно, они и наткнулись бы на какое-нибудь решение, низовой программистский состав в действительности гораздо умнее, чем предполагается в административных верхах, но тут произошло то, что вызвало потом множество недоуменных вопросов.

Сам Джеманго Ривз описывал это так: «Вдруг начал медленно гаснуть свет, как будто поворачивали реостат… Все стало желтым… потом – серо-желтым… потом – серо-коричневым… Я ничего не видел… колыхались вокруг какие-то тени… Тишина… будто погрузили меня в толщу мутной воды… И вдруг одна из теней, звездчатое сгущение тьмы, потянулась к лицу и мягкой лапой проникла мне в мозг»…

Его нашли без сознания в коридоре. Те же странные ощущения испытали еще несколько человек. Это послужило затем основой для гипотезы об искусственном разуме, об «интеллектуальном скрипте», возникшем, по-видимому, путем самосборки в необозримой сети.

Гипотезы, которая обсуждается до сих пор.

Любопытна дальнейшая судьба этих людей. Джеманго Ривз, будучи уволенным из штата «Дейли-банка» с угнетающей формулировкой «за профессиональную непригодность» (именно так!), в этом смысле его опасения насчет «козла отпущения» вполне оправдались, уже через несколько дней получил приглашение на работу от таинственной фирмы «Гермес», которая якобы проводила исследования в области самоорганизующихся систем, после чего бесследно исчез, и никакими сведениями о нем мы больше не располагаем. Так же исчезли, практически не оставив следов, все те, кто испытал во время начального сбоя «прикосновение тьмы». А примерно через полгода после описываемых событий в голландской прессе появилась статья о том, что за фирмой «Гермес», так, во всяком случае, утверждал журналист, скрывалась организация одной из азиатских спецслужб, проводившая эксперименты с людьми спектра «индиго», то есть с теми, кто, по ее мнению, обладал способностью подключаться к сети без помощи каких-либо технических средств. Якобы в процессе исследований были получены некие фантастические результаты, некие странные технологии, меняющие все наши представления о том, чем в действительности является интернет, результаты и технологии, впрочем достаточно эфемерные, поскольку мозг «пилота» после двух-трех сеансов такой работы просто сгорал: аксоны нервной ткани дегенерировали, человек превращался в растительное существо. Резонанса данная статья не имела. В свете последующих катаклизмов на нее вообще мало кто обратил внимание. Неизвестно, что там было на самом деле, и, по-видимому, останется неизвестным уже навсегда.

События между тем разворачивались своим чередом. Заскрипели, заскрежетали неповоротливые бюрократические шестеренки. Пока об инциденте было доложено дежурному администратору, пока дежурный администратор мучительно колебался, не очень хорошо понимая, что в этом случае следует предпринять, пока он связывался с исполнительным директором банка, пока тот в свою очередь колебался, тоже плоховато соображая со сна, пока он добирался из пригорода до центрального офиса, пока вникал в ситуацию, не слишком желая, как и дежурный администратор, брать ответственность на себя, пока, наконец, все-таки принял вынужденное решение, прошло более трех часов. Время было упущено, эпидемиологический радиус достиг критических величин. Когда забрезжил мутный рассвет и аварийная команда системщиков, повинуясь приказу директора, громким голосом пытавшегося прикрыть растерянность и испуг, начала постепенно, как полагается по инструкции, выводить банк из сети, это уже не имело никакого значения.

Час пробил.

Стрелки судьбы были переведены.

Медленно, с востока на запад, передвигалась по Соединенным Штатам граница нового дня, и вместе с ней, вторгаясь в еще не отступившую ночь, передвигалось что-то, чего нельзя было ни увидеть, ни услышать, ни ощутить.

Внешне вроде бы ничего не менялось.

Взлетали самолеты, прокатывались по шоссе размеренные потоки машин, звучала музыка, порхали по эфиру сводки утренних новостей, распахивались двери офисов, магазинов, церквей, аптек.

Все вроде бы оставалось на своих местах, и одновременно все было уже совершенно иным.

Я не случайно упомянул здесь о границе нового дня. До определенного часа, примерно до одиннадцати утра по вашингтонскому времени, события понедельника, 14 ноября, несмотря на всю их апокалиптическую масштабность, были скрыты от глаз общественности. Уже около сотни банков, в основном восточной и срединной части страны, поразил странный коллапс трансферов, уже тысячи фирм, расчеты которых поддерживались этими банками, слали туда панические запросы, уже первые сбои, тоже связанные с системой коммуникаций, начались в крупных аэропортах и программном обеспечении городских коммунальных служб, а миллионы граждан Америки, впрочем как и миллиарды жителей планеты Земля, еще ни о чем даже не подозревали. Страсти кипели в тиши банковских кабинетов, за стенами правительственных учреждений, в стерильных офисах корпораций. Наружу они пока не прорвались. Ни одна из новостных служб мощнейших американских информагентств не передала к этому часу ни строчки о надвигающейся катастрофе. Ни одна из радиостанций, обычно прекрасно осведомленных, не сообщила о странных задержках в получении и отправлении платежей. Молчание, разумеется, поразительное, и потому совершенно естественно, что позже, когда разразился настоящий коммуникационный обвал, главам сразу нескольких крупных банков, особенно относящихся к Федеральной резервной системе, были предъявлены обвинения в сокрытии жизненно важной, решающей, стратегической информации. Обвинения, конечно, не лишенные оснований и вместе с тем большей частью направленные на поиск все тех же «стрелочников». У банков есть свои профессиональные особенности: ни один банк не станет раньше времени признаваться, что у него возникли трудности в проведении каких-либо операций. Главный ресурс банков – это доверие, и утратить его хотя бы на миг – значит создать угрозу собственному существованию.

Следует также учитывать специфическую психологию компьютерщиков – тех достаточно молодых людей из бригад техподдержки, которые все это время лихорадочно пытались поставить в банках «информационный крепеж». Привыкнув работать со сложными динамическими системами, где играет роль не столько рациональное знание, сколько интуитивный порыв, компьютерщики очень склонны к методам техномагии, склонны к демиургическому мышлению, к заговóрам и заклинаниям колеблющихся цифровых иллюзий. Они постоянно пребывают в уверенности, что вот буквально еще десять минут, еще две-три команды, введенных в систему практически наугад, еще несколько символов, поспешно, судорожными пальцами, набранных на клавиатуре, и произойдет чудо: патологическая мистерия обретет ясный алгоритмизуемый вид. В этом смысле бригады техподдержки и докладывали наверх. Дриблинг, то усиливаясь, то ослабевая, продолжался в разных случаях от трех до пяти часов. И даже еще в десять утра, когда сводка наиболее значимых ночных новостей легла на стол президенту Соединенных Штатов, информация о трансферном параличе помещена была лишь в четвертый раздел и комментировалась таким образом, что ситуация, в общем, находится под контролем: все необходимые меры приняты, нормализация в этой сфере – дело ближайших часов. День поэтому начался с обсуждения вопроса о ядерной программе Ирана, и это нельзя, по-видимому, как позже пытались делать некоторые оппозиционные СМИ, объяснять только некомпетентностью президента. Президент вынужден опираться на мнение специалистов, и если специалисты, формирующие повестку дня, говорят: это так, то для него это именно так. Напомним, кстати, что во времена Великой депрессии, когда коллапс американской экономики был уже очевиден для всех, президент Гувер, тоже опираясь на мнение специалистов, полагал, что ситуация в стране вовсе не катастрофическая: вот сейчас подкачаем в банки еще немного кредитов, и все наладится.