Звезда для гитариста (СИ) - Билык Диана

– Нет никого, но… – Коля снижает градус напряжения, и кажется вполне безобидным, просто озлобленным. Подозреваю, что Вера по молодости отказала ему. Так часто бывает: друг надеется на большее, вот мужик и не прощает. Ни один не простит себе такого промаха, это ведь удар ниже пояса – тут я с ним соглашусь. И, видимо, отказала она не только ему.

– В общем, не ходи, – заключает деревенщина и, подхватывая топор, всем видом показывает, что ему некогда.

– Адела дома? – тихо спрашивает Вера и только сейчас стыдливо заламывает дрожащие руки.

– Замуж вышла, ребенка родила, уже года два, как уехала из деревни. Нечего здесь делать, ты же знаешь, одни старики остались. Я бы мать тоже забрал, но не хочет, упирается.

– А… – Вера кусает губы и поворачивает голову в сторону дуба. Не озвученный вопрос застывает в ее глазах, наполненных жидким серебром.

– Дед помер года три назад, – почти ласково бросает напоследок мужчина. –  Сломило его после вашего пожара. До конца старик не верил, что ты погибла. Любил же дуру, а ты с ним вот так...

– Лучше бы сгорела, – Вера вздрагивает, будто сказала лишнее, и смущенно смотрит на меня, затем бросает раздетому дровосеку (и как он не околел от морозного колючего ветра?) жалобно-виноватую улыбку. – Извини меня, Коля. Я не хотела так…

Он отмахивается, мол, проехали, и исчезает за углом. Тяжелые шаги пропадают в гулких ударах о поленья. Таких сильных, что у меня  сердце в груди подпрыгивает к горлу.

Глава 53. Звезда

Игорь молчит, пока мы идем к дому.

Он будто понимает, что я сейчас не могу говорить. У меня сухой ком в горле от воспоминаний, от чувства вины, от нахлынувших эмоций.

Последний раз из деревни я уходила рано утром. Дед провожал до ворот, стоял у свежевыкрашенной калитки в своей фланелевой рубахе, крестил меня да приговаривал:

– Я буду ждать тебя, звездочка. Что бы ни случилось – здесь всегда твой дом. Ты просто слишком красивая для этих лоботрясов, не для них ты сиять будешь. Не для них.

Как же он был прав, будто в воду глядел, а я сейчас все бы отдала, чтобы взглянуть в добрые серые глаза и спрятать лицо в мягкой седой бороде, пропахшей солнцем и скошенной травой.

Сглатываю, чтобы не разреветься. Совсем слабая стала к эмоциям: они разрослись, будто сорняки,  и сжимают грудь, угрожая задушить. Как и болячка, что отравляет мою кровь и подкашивает ноги. Осознание, что лекарств с собой нет, грызет под лопаткой. Нужно было на выезде из города об этом подумать, но тогда было так страшно, хотелось уехать подальше от пожарища и врага. Хоть бы не стать обузой для мужчины, если простуда сильно придавит. Зачем Игорю тряпка? Ненавижу слабость, а особенно боюсь, что ляпну лишнее в бреду.

Гроза молча затаскивает мотоцикл в заросший травой и сиренью двор.

Молча открывает проржавевший навесной замок.

Молча распахивает дверь, испугав скворцов на крыше, и пропускает меня вперед. В ноздри толкается знакомый домашний запах с примесью влажной побелки и глиняной пыли.

Как это пережить? Как не стать собой? Зря я Игоря сюда потащила… Не выдержу, сломаюсь. Здесь столько любимых вещей, важных мест, что будут напоминать о светлом прошлом, о том времени, где я была веселой и счастливой Вероникой Звездочкой.

Но Вульф даже не смотрит на меня. Уткнул взгляд куда-то в темный угол, что осел от времени и показал нутро глиняного дома. И молчит.

Хочется попросить его сказать хоть слово, сказать, что все будет хорошо, что мы выберемся, что он поймет меня и примет все мои шрамы. Но я сжимаю губы, и, когда делаю боязливый шаг вперед, Вульф неожиданно преграждает мне дорогу локтем и оттесняет к побеленной стене, заставляя навесную вешалку скрипнуть от волнения.

– Я не могу больше терпеть, – порывисто говорит, наклоняясь. – Горю от ревности еще от его дома. Уверен, что повода нет, что он твой бывший… – запинается, – друг. – Шумно втягивает воздух, раздувая ноздри. – Вера-а-а, оно само ревнуется, – ведет ласково по щеке прикосновением, цепляет губу привычным движением большого пальца, лаская и очерчивая контур. – Ты мне все расскажешь, Вера. Мы согреемся, отоспимся. Любовью займемся много-много раз. И ты все расскажешь.

– Если ты захочешь, – шепчу, справляясь с дрожью. Пару часов уже колотит, и горло дерет, но я не признаюсь. – Чтобы согреться, здесь потрудиться придется – это не город, Вульф.

– Думаешь, я дрова рубить не умею? Какого плохого ты обо мне мнения, – Игорь шаловливо улыбается, а кончик его сухого пальца цепляет мою сережку под губой. – Не снимай, она тебе очень идет, – целует невесомо и всматривается в глаза. – Дай только шкуру подлатать и брюхо волчье набить, и буду служить верой и правдой. Любому башку отгрызу, кто только посмеет глянуть в твою сторону.

– Какой мне волчонок полезный и грозный попался, – улыбаюсь через силу. Ног не чувствую, в голове мрак и туман. Держусь на последнем издыхании, все тело натянуто, как струна,  и горит, будто его опустили в кислоту.

– Показывай свои хоромы, – Игорь прижимается губами к моему лбу и тяжело выдыхает. – Я тебя так люблю, булавка… Безумно. Неистово. Навсегда.

А мне нечего ему ответить. Сказать «я знаю» – жестоко, сказать «я тоже» – неправда. Я просто молчу и обнимаю его, стараясь не акцентировать на этом внимание и не давить на свежие раны. Ни ему, ни себе. Собирая в пучок последние силы, отстраняюсь и прохожу в гостиную, но Игорь не отпускает, держит за руку. Безмолвно говорит, что в любом случае поддержит, даже если я не смогу ответить взаимностью.

Мы сплетаем пальцы и вместе застываем возле стола, накрытого белой скатертью, по краю которой от сквозняка колышется бабушкино кружево. Вместе с Игорем рассматриваем гостиную и застываем взглядами на портрете деда. Здесь мой мудрый старичок такой улыбчивый, под густыми светлыми бровями одобряющие светлые глаза. Мои глаза, ведь я в него пошла. Наверное, потому и привязана была так сильно. Хотя внешность – это только оболочка, все причины нашего с ним понимания намного глубже.

Прежде чем сказать, вспоминаю, что нужно дышать. Втягиваю через нос тяжелый, плотный воздух любимого дома.

– Привет, дедушка. Я вернулась...

Глава 54. Вульф

Веру начинает сильнее колотить, стоит нам зайти в холодный и пропахший сыростью дом.

– Нужно камин разжечь, – говорит девушка и разрывает наши руки. Она осторожно проходит в небольшую гостиную, скидывает куртку на спинку стула и поправляет скатерть на столе. Ласково, любовно, будто на кончиках пальцев собираются ее давно скрываемые эмоции и чувства. Убрав книги в сторону, что заждались своего читателя, Вера подходит ближе к стене и снимает фото мужчины с гвоздика. Вытирает рукавом стекло и, устало сев на старенький диван, тихо проговаривает: – Прости, что не приехала. Не могла.

Она отворачивается к окну, а у меня к горлу горечь подступает. Я не ожидал, что этот дом настолько для нее важен. Осеннее солнце путается в светлых волосах, а в серых глазах растекается горячее олово. Вера всхлипывает и роняет голову в ладони. Плачет навзрыд, подрагивая плечами. Знаю, что если бы не мое присутствие, она бы сейчас закричала от боли. Чувствую это очень явно, словно из-за ее слез все мое тело пронзают молнии.

– Не вини себя, – присаживаюсь рядом и тяну маленькую к себе, закрываю плечом от невзгод. Она упирается немного, но, все же, ныряет в мои объятия, запускает руки за спину и прижимается сильней.

– Колька прав, не нужно было сюда возвращаться, – причитает глухо. – Это очень тяжело.

– Он не растрепает, что мы здесь?

– Нет. Правильный, верный друг, не станет выдавать, – девушка мотает головой и растирает по куртке горячие слезы. – Это я Николяша подставила, но у меня выхода не было, – булавка замолкает, чтобы жадно вдохнуть воздух. – Мне так холодно, Игорь, – тянет руки вниз, комкая куртку на груди. Оседает, сползает.

Проверяю ее лоб. Горит, очень сильно горит. Вера снова всхлипывает и слабо откидывается на мое плечо, съезжает еще ниже, почти теряя сознание.