Звезда для гитариста (СИ) - Билык Диана

– Сань, давай оставим братские разборки на потом? – Давид утягивает Игоря в машину. И пока они там бубнят о чем-то своем, Старший подходит ко мне.

– Вера, куда вы поедете?

– Я не могу сказать. Это ради вашей безопасности. И телефон мы выбросим.

Он понимающе кивает.

– А намекнешь? Я не могу вас просто так отпустить. Вы – моя семья, я не хочу никого потерять.

– Я не ваша семья, – начинаю, но Гроза выставляет руку вперед, а потом лезет обниматься. Осторожно, чтобы не задеть котенка.

– После того, как все закончится, ты станешь крестной. Мы с Настей будем ждать. И даже не перечь, Свиридова!

Я сглатываю комок слез и слабо киваю.

– Если все закончится, Гроза.

– Иначе и быть не может.

– За Лиссой и малышом присмотрите? – замечаю, что кошка легла у моих ног, но котенка не требует – умаялась. Протягиваю рыжего Саше, а Гроза пятится. – Мы заберем их, – киваю, – когда все закончится, – и мягко улыбаюсь.

– Да, конечно, – сильные руки осторожно берут у меня спящий пушистый комок.

– Передай Даниилу, – шепчу быстро, чтобы никто, кроме Саши, не услышал. Зевак собралось на пожар достаточно. Кто из них друг, а кто враг, разбираться некогда. – Когда буря успокоится, пусть ищет нас в чистом поле с васильками.

Саша отстраняется, сводит густые брови, но сразу отвечает:

– Вера, ты изменила брата, я рад, что он с тобой.

– Саша, я его не меняла, он сам по себе замечательный, – улыбаюсь, наблюдая, как Давид отчитывает Младшего возле машины, а Вульф, прислонившись к капоту, счастливо улыбается в густо-черное небо, где летают искорки затухающего пожара, и кублится едкий дым.

Видимо, ощущение «заново родился» возникает не только в моей голове, и пожар – это шаг в новую неизведанную жизнь для нас обоих. Я знаю, что Игорь меня не оставит. Знаю, что я  не оставлю его. Мы вместе, и впереди самое интересное, хотя немного страшно идти в неизвестность.

Глава 50. Вульф

Едем долго. Несколько часов до полуночи за рулем сидит Вера, потому что меня невыносимо рубит в сон и валит от усталости. Наглотался, собака, дыма, приходится пару раз остановиться и высвободить содержимое желудка на обочину.

Но мы все равно едем. Ломаем себя, держимся без сна много часов, обнимаемся на обочине, когда хочется лечь, но приходится напрягать ноги и спину и пронзать ледяной осенний воздух грудью. Останавливаемся только, если совсем мышцы не слушаются и каменеют, а еще по другим маленьким и неуютным причинам.

– Поделишься, долго нам еще пилить? – спрашиваю, роясь в рюкзаке, который мы набили продуктами перед пожаром. Всю ночь не ели, но сейчас я уже жутко проголодался и даже сон прошел.

Небо окрашивается багряным заревом рассвета, и по горизонту появляется серо-фиолетовая линия долины, очерченная черной лесополосой. Прополаскиваю горло водой из бутылки. Напиваюсь от души, грызу краюху хлеба, что протягивает мне Вера, и с удовольствием уничтожаю кусок ветчины.

– Холодно, – потряхиваю застывшими плечами. – Мы уже часов шесть едем, околеем ведь. Чем дальше, тем мороз крепче. Куда мы, булавка? Ты мне-то сейчас можешь довериться? – подмигиваю и наблюдаю, как она прячет еду в рюкзак. Сама не тронула ничего, только воды попила. Кхм...

– Туда, где нас не будут искать, – протягивая мне руку, шепчет Вера. – Ты как? – заглядывает в глаза, рассматривает, изучает. – Выдержишь еще несколько часов, или будем искать ночлег?

– Нет, нельзя светиться, – откашливаюсь. – Едем дальше. Если свалюсь, брось меня в траве, а сама сматывайся.

Моя булавка улыбается ласково, касается губ маленькими пальчиками и проводит ими по щеке. Сильно обгорела борода, теперь шрамы все вылезут наружу.

– Тебе придется показать свое личико, Гюльчатай.

– Не нравилась моя борода? – разглядываю небо, что отражается в темно-серых глазах Веры, и наклоняю немного голову.

– Очень даже нравилась, – Вера щекочет пальцами островки темных волос на подбородке. Могу себе представить, на кого я сейчас похож. – Она так приятно щекотала меня, когда… – девушка смущается и закусывает губу.

– Не сомневайся, без нее я буду целовать тебя не хуже, дай только отдышусь от танцев в дыму. Ты не замерзла? Ветер жуткий, а ты как-то легко одета. Под курткой даже свитера нет, – проверяю ладонью, отчего булавка немного вздрагивает.

– Все в порядке, – жмется ко мне, обнимает за пояс и шепчет: – Я так рада, что с тобой ничего не случилось.

– Помнится, кто-то зарядил мне между ног, а еще убегал и прятался целый месяц, боясь, что я – маньяк, – подтягиваю ее к себе и, массируя кожу головы, перебираю тонкие короткие волосы. – Ты точно в порядке, Вера-Ника?

– Да что со мной может быть? – она отмахивается, а мне кажется, что тело у нее слишком горячее и щеки румяные, будто натерла вишнями.

– Говори, куда ехать, – тяну девушку за собой. Мутит после дыма, в голове гулко, в глазах все еще трепыхаются языки пламени, но нужно двигаться дальше. Ночь в самом разгаре, до теплого утра в открытом поле можно совсем испустить дух.

Осторожно надеваю девушке шлем и потуже заворачиваю шарф, а булавка хихикает.

– Будешь смеяться, когда заболеешь, глупая, – отчитываю, когда она пытается отодвинуться.

– Я крепкая, не переживай. И не такое проходила, – но руки, все же, убирает и соглашается на мою заботу. Качает головой туда-сюда, как неваляшка.

– Поехали, – целую Вере пальчики. – Ты горишь, булавочка.

– Ерунда, просто обветрила кожу.

– Хорошо, что я наличку снял. Сейчас в аптеку заедем.

Вера скептически выгибает бровь и тихо прыскает.

– Ночью? Здесь? В чистом поле? Аптека? – она открыто и звонко смеется,  прижимая руку к животу, будто не может выдержать напряжение от хохота. Надеюсь, что это не истерика, потому что Вера слишком спокойна после произошедшего: веселится, шутит. Будто мы несколько часов не были на грани катастрофы. – Поехали, беспокойный ухажер, а то я точно замерзну, – отсмеявшись, глухо говорит она.

Я сажусь на байк и жду, пока девушка возьмет меня крепко за пояс. После прыжков по горящей лестнице, а потом полета со второго этажа, рана немного тянет и мучает жжением. Повезло, что удачно приземлился на газон, а не на бетон. Давид ругался, что я швы растревожил. Доказывал с пеной у рта, что коты не стоят моей жизни. Да, я дурак редкостный, что поделаешь.

И следующие два часа, пока Вера жмется ко мне так сильно, что воздух заканчивается в легких, я стискиваю зубы и терплю боль. Ей холодно, чувствую, и не могу пустить за руль, даже если сам свалюсь.

– До поворота, а там мимо балки, возле березки свернешь к деревне, – подсказывает за спиной Вера и явно сдерживает дрожь, но зубы выдают – цокают неосознанно.

Нужно ехать быстрее, а я держу скорость на отметке не выше пятидесяти, чтобы затормозить, вдруг девушке станет хуже. Вот нутром чую, что ей хреново, только признаваться не хочет. Сильная только на первый взгляд, но очень хрупкая, потому что так правильно. Не должны женщины через такое проходить. Не потому что я такой хороший – нихрена я не такой – а потому, что сильный не должен унижать слабого. Это низко. Подло. Противно.

Выжечь из себя мысли и осознание, что Марьян творил с моей девочкой, просто не смогу. Теперь это дело принципа, чести, силы воли: или я, или он. Я не спущу все на тормозах, сломаюсь, но отомщу.

Не придумал еще как, но этот мерзкий подонок будет мучиться, когда я его найду.

Глава 51. Вульф

В деревню мы приезжаем, когда воздух наполняется едкой влагой и запахом гнилой травы, а небо растягивает над головой серое полотенце.

Дороги здесь нет. Есть грунтовая раздвоенная колея, но она местами такая стрёмная, что приходится тормозить до нуля километров и перекатывать мотоцикл, разминая грязь ногами. Кажется, что эту глухомань забыли когда-то давно внести в карту мира, выдохнули с облегчением и не вспоминают.

Вера держится, но по соловьиным глазам вижу, что на отчаянном упорстве.

– Что за место? – спрашиваю, глядя через плечо.