Кодекс звезды - Юрий Гулин

Перво-наперво я приняла все меры к тому, чтобы у курсанта Буриханова не было доступа к боевому оружию, кроме как на занятиях. Никаких личных ножей, не говоря о пистолетах. Естественно, этот запрет я распространила на всю группу. А командира группы предупредила особо:

— Проследи, чтобы Буриханова никто не задирал, может плохо кончится!

Не помогло. Нашёлся шутник, хорошо — отделался лёгким сотрясением мозга. Отчислять я в этот раз никого не стала. Заменила командира группы. Шутника навестила в лазарете и сделала последнее серьёзное предупреждение, отнюдь не китайское. Потом вызвала в кабинет Буриханова.

— Вы хотели научиться тому, чем владею я? Так вот, начните с того, что учитесь держать себя в руках в любых жизненных обстоятельствах. Хладнокровие — очень сильное оружие диверсанта!

Что-то у него в тот момент в глазах промелькнуло, надеюсь, что понимание. Так или иначе, но с дисциплиной с той поры у курсанта Буриханова был полный порядок.

До того момента я его никогда живьём не видела, а как увидела — поняла: этому у меня учится нечему. Тогда зачем пришёл? Скажу честно: из его соплеменников у меня друзей было крайне мало, зато те, кого я к таковым причисляла, были настоящими мужиками. Вот и Турани был из таких, настоящих. Это я поняла с того же первого взгляда. И ещё у меня тогда мелькнула шальная мысль: он же свой! Господи, неужели ещё один попаданец? Уже потом, когда я поделилась с ребятами этой мыслью, они только заулыбались, а Мишка, как самый умный, разъяснил:

— Понимаешь, Оленька, есть люди, которые рождаются как бы раньше своего времени. Турани как раз из таких. Ему, по-доброму, следовало появиться на свет чуть позже, где-то вместе с нами. Вот тебе и почудилось. Ты ведь у нас имеешь самую тонкую душевную организацию.

Умеет Мишка мягко стелить, этого у него не отнять.

Но это было потом, а тогда я просто поинтересовалась у Турани о цели визита.

— Хочу, с вашего позволения, посмотреть на курсанта Буриханова, — с мягкой улыбкой ответил бородач.

— Отчего нет? — голосом радушной хозяйки ответила я. — И посмотреть можно, и пообщаться…

— Извините, Ольга Владимировна, — остановил мои словоизлияния Турани, — но общаться мне с Бурихановым или нет, я решу после того, как его увижу. Если вы, конечно, не против…

— Я не против, — стараясь скрыть раздражение, ответила я. — У их группы сейчас занятия по рукопашному бою. Пойдёмте, посмотрим?

Надо сказать, Буриханов успевал по многим предметам, в том числе и по этой дисциплине. Вот и сейчас он побеждал в одном спарринге за другим. Закончив последнюю схватку, Асламбек замер посреди ковра с улыбкой на лице. Инструктор хотел объявить об окончании занятий, когда вперёд выступил Турани.

— Можно мне выступить против вашего чемпиона? — попросил он, и добавил: — Если уважаемый Асламбек не очень устал.

А тот впился в лицо соплеменника цепким взглядом. Улыбка постепенно стала сходить с его — чего уж там таить? — красивого лица.

Это был один из самых опасных бойцов, — я имею в виду Турани — которых я встречала за свою жизнь. Может быть, даже самый опасный. На ковре он играл с Бурихановым, как кошка с мышкой. Наблюдавшие за схваткой курсанты притихли, а инструктор то и дело покачивал головой. Буриханов прекрасно понимал всю обречённость своего положения, но хладнокровия — молодец! — не терял и упорно искал свой шанс на победу. И нашёл-таки! Турани, делая шаг назад, неожиданно оступился, стал терять равновесие и на миг ослабил концентрацию. Асламбек этим тут же воспользовался и под одобрительные крики товарищей провёл блестящий приём. Интересно, кроме меня кто-нибудь заметил, что Турани оступился нарочно? Отдав победу на ковре, он выиграл в главном: заручился дружбой своего будущего командира. Стратег, Ёшкин каравай!

Потом они, с моего разрешения, уединились и проговорили без малого три часа.

В своё время Николай II взял да и лишил коренных жителей Туркестана избирательного права. А тут война. В армию лишенца не призовёшь, не положено-с! А вот привлечь к разнообразным тыловым работам — это можно, это запросто! Что и было сделано, притом со всей российской дурью. Туземцы возмущались, даже бунтовали, но государственную бюрократическую машину это, понятно, не остановило. Так появилась в ближнем тылу наших войск армия тюрок, вооружённая не винтовками, а шанцевым инструментом. Потом власть переменилась, но трудовую армию никто распускать не спешил. И только в начале 1918 года СНК издал одновременно два декрета: один об отмене царского оргнабора на тыловые работы, другой о формировании Туркестанской народной армии, небезызвестной вам ТуНАр. Туземцы, прознав про первый декрет, скоренько собирали пожитки и бежали к воротам, где попадали в руки вербовщиков, действующих во исполнение декрета второго. Представители «Красного ислама», надо отдать им должное, в качестве вербовщиков в новую армию преуспели пуще остальных. Благодаря их усилиям контингент для учебных центров набрать худо-бедно удалось. Другой разговор, что это был за контингент…

В крупный фильтрационный лагерь, который острословы при моём штабе окрестили «Чистилище», я прибыл в сопровождении Турани.

Промозглое весеннее утро, пустынный плац, унылые бараки, из которых то и дело доносились невнятные звуки, издаваемые одновременно сотнями мужских глоток.

— Что тут у вас происходит? — спросил я у коменданта лагеря после того, как принял рапорт.

— Утренний намаз, товарищ командующий! — доложил тот.

Я кинул взгляд на Турани, тот оставался невозмутим. Ну, ну…

Уже к середине дня мне страшно захотелось отсюда уехать. И дело совсем не в том, что в лагере творились какие-то безобразия. Нет. Распорядок дня соблюдался строго в соответствии со мною же утверждённым планом. Просто вид дикой причудливо одетой орды отвращал от любой мысли о возможности создания на её основе полноценного воинского подразделения.

Осмотр лагеря закончили кухней. Оценили уровень приготавливаемой пищи — вполне сносно, — но предложение остаться отобедать отклонили категорически. Если быть более точным — отклонил я, сославшись на нехватку времени.

Уже за воротами лагеря Турани, сидевший рядом со мной на заднем сидении, спросил: — Ты разве ожидал увидеть что-то иное?

К сведению: мы давно перешли на «ты».

— С чего ты взял? — сделал я неуклюжую попытку соскочить с неприятной для меня темы.

— Когда б ты мог видеть себя со стороны, то не задал бы сейчас этого вопроса, — ответил Турани.

Чёрт! Неужели моё недовольство было выражено столь явно? А я ведь старался не подавать виду.

— Не волнуйся, — как бы прочитал мои мысли Турани. — Тебе вполне удалось остаться в рамках. Ведь никакого разноса ты никому не учинил. Что до кислого вида, так он вполне приличествует твоему положению. Так что будь спокоен: твоё разочарование было очевидно только мне!

— Спасибо, утешил! — буркнул я и отвернулся от соседа, надеясь, что он от меня отстанет. Не тут-то было!

— Ещё нет. — Эта непонятая мной фраза заставила меня повернуть голову в сторону Турани. Он лукаво улыбался. — Я имею в виду, что утешение для тебя ещё не наступило. Но я постараюсь это исправить. Если я, конечно, правильно понял, что тебя встревожило. Ты увидел толпу, орду, дикую и непонятную в плане её армейской будущности, так?

Я не ответил. Сидел, поджав губы и глядя прямо перед собой.

— А я, — продолжил Турани, — видел соплеменников, растерянных и напуганных новыми для себя обстоятельствами. И что же мы имеем? Верхи готовы командовать, но не знают, кем и как. Низы — раз согласились служить добровольно — готовы подчиняться, но тоже не знают, как. Возникает извечный русский вопрос: что делать?

Я невольно хмыкнул, и Турани сразу откликнулся:

— Верно! Верхам можно использовать старый проверенный метод: начать вбивать в головы низов непонятную им военную науку. Рано или поздно, но результат будет! Скажу больше, так бы оно и было, не окажись между двумя сторонами конфликта мы (в данном случае я имею в виду не только «Красный ислам», но и остальных посредников).

Ишь ты, посредники! Второй раз слышу это непривычное для офицерского уха слово (оба раза от Турани) и пока не могу привыкнуть.

Тем временем мускулы моего лица расслабились, я вновь повернул голову в сторону собеседника, хотя и продолжал молчать. А Турани нет, он говорил:

— И тут нам, посредникам, надо понять, кого к кому подтягивать, или надо тянуть обе стороны одновременно? Ответ прост. Верхам, в вашем лице, товарищ генерал, это всё не очень-то и надо. Туземная армия для вас, скорее, обуза. А вот низам, в лице моих соплеменников, это жизненно необходимо. И они это понимают, пусть пока и не до конца осознают — и такое бывает! И я, в своём лице, ставлю перед посредниками задачу: низы должны быть приведены к такому состоянию, когда верхи смогут начать делать из них солдат!