Утка с яблоками (сборник) - Татьяна Осипцова

Когда Игорь проснулся от наркоза после операции, рядом с кроватью сидела Аня. Он попытался улыбнуться – она не ответила на улыбку. Была серьезна и деловита, будто настоящая больничная сиделка.

– Как ты? Где болит?..

– Кажется, везде, – поморщился он, и окинул взглядом палату. Телевизор, кухонный уголок. – Отдельная?

– Да, платная. Тут и туалет с душевой кабиной. Тебе будет удобно. Сказали, через неделю начнешь вставать, и если все нормально, то скоро выпишут.

– Я никого не задавил? Там девушка с коляской была…

– Нет. Только столб протаранил. Машина под списание.

– Ерунда.

– Конечно, ерунда. Главное, сам живой. Я тебе говорила, надо было подушку безопасности поменять.

Она напоминала об этом не один раз. Его жена всегда все делала правильно и не откладывала на потом.

Аня сидела так близко. Он заметил, что ресницы у нее накрашены, и она постаралась тщательно припудрить набрякшие от слез мешки под глазами. Плакала. О нем. Сердце защемило от чувства вины перед единственным, родным человеком.

– Аня… – начал он и запнулся.

Хотелось попросить прощения, а он не знал – как. Аня казалась невозмутимой, будто и не было ничего. Может, само собой рассосется?

– Как там Машка? – спросил он вместо этого.

– Чуть с ума не сошла. Собиралась сорваться сюда. Но я ей сказала, что смысла нет. За тобой будут хорошо ухаживать, я договорилась с сиделкой.

– А ты?

– А я буду приходить. Каждый день.

И Анна приходила – на полчаса, не больше, а он с нетерпением ждал и чувствовал себя брошенным, когда она покидала палату. Хотя разговаривали они только на нейтральные темы – о его самочувствии, о том, что он или она видели по телевизору, о Кирюшке. Следов слез на ее лице он больше не замечал, как перестал замечать лучики-морщинки в уголках глаз. Совсем недавно ему казалось, что жена постарела. Нет, она по-прежнему красива. Сейчас Игорь не понимал, как ему в голову могло прийти променять Аньку – родную, любимую Аньку – на молодую стерву.

Не раз он порывался покаяться, но Анна, будто нарочно, именно в этот момент поднималась и говорила: «Мне пора».

Она не целовала его на прощанье, как обязательно делала бы, будь между ними все в порядке. Когда ему разрешили вставать, пару раз прошлась с ним в больничный сад, не поддерживая, лишь следя, чтобы он не навернулся с костылей.

В день выписки она собрала вещи, которые привезла ему в больницу, и, оглядевшись, сказала:

– Все?.. Поехали.

Игорь со своими костылями расположился на заднем сиденье. В зеркало он видел сосредоточенное, любимое Анино лицо, и невольно улыбался от счастья. Они едут домой. Вместе. И теперь все будет, как прежде. Обязательно будет. Он сразу пройдет в их общую спальню, чтобы она поняла…

В квартире пахло борщом и пирогами. Игорь принюхался:

– Вкуснотища! Анюта, ты прелесть! Там неплохо кормили, но я ужасно по домашней еде соскучился.

– Это Ольга приготовила, – нейтральным тоном пояснила жена.

– Какая Ольга?

– Соседка наша. Она будет ходить в магазин, пока тебе трудно… Или если никто другой не будет для тебя ходить, – добавила Аня язвительно.

– Нет никого другого, – отвел взгляд Игорь.

– Не ври! Ирина своими глазами видела, где проходили твои тренировки! Ты никогда не слышал, что все тайное становится явным?

– Ань, там – все. Поверь… и прости…

– Верить? Тебе?.. Который врал… Сколько?.. Год или даже больше?..

Игорь молчал. Аня развернулась и взялась за дверную ручку.

– Постой! – не готовый к такому повороту, Игорь сказал совсем не то, что хотел: – А как же… Как же все? Работа…

– Ты приказ читал. Ты теперь директор, и предприятие принадлежит тебе.

– А кто сейчас замещает? – растеряно спросил он.

– Никто. Я от твоего имени всех отправила в оплачиваемый отпуск до конца месяца. Думаю, к этому времени ты достаточно оправишься.

Анна катила на своем «Лексусе» в сторону дачи и заметила, что улыбается – впервые за три недели.

«Там – все. Откуда это? «Осенний марафон»… Игорь сейчас выглядел таким же побитым, как Олег Басилашвили в старом славном фильме. Почему-то Бузыкина я никогда не осуждала. Его было просто жалко… А Игоря?.. А вдруг как раз сейчас та девица звонит ему по телефону? По Иркиным словам, она молодая, лет двадцать…»

«Там – все, там – все», – звучал в ушах голос мужа.

Аня проанализировала интонацию – кому как не ей, за тридцать-то лет, знать все его интонации! Он сказал это обреченно, но твердо, и кажется, даже со злостью. Со злостью? Может, и правда – все?

«Концовка “Осеннего марафона” меня не устраивает, – подумала Аня, – продолжать жить во вранье я не желаю. А может, все случится по другому сценарию? Как в “Любовь и голуби”? И на сухих осенних ветках распустятся цветочки? Раньше кинометафора вызывала у меня лишь смех, а сейчас раскрылся ее смысл. Голые ветки… Высохшая в браке любовь может расцвести новым цветом? Может ли? Или так бывает только в кино?.. Но уж я-то к Игорю первая не пойду, как Надежда к своему Василию – в цветастом платке и с бутылкой водки!»

Анне показалось, что в доме прохладно, и она накинула на плечи цветастую шаль, висевшую в прихожей на всякий случай – мало ли, во двор выскочить. Глянула в зеркало и опять вспомнила «Любовь и голуби». Усмехнувшись, она зажала концы платка в пальцах, раскинула руки и, на манер Надьки из кино, притопывая, прошлась кругом.

«А и пусть! – улыбаясь, пришептывала Аня под неслышный аккомпанемент гармоники. – Пусть Игорек побитый походит… А приползет прощения просить – я еще подумаю!»

2013 г.

Женщины. Судьбы. Рассказ первый

За окном валил снег. Не снежинки – настоящие хлопья – затеяли причудливый танец в подсвеченном фонарями мраке. То они порхали, кружась, вправо – влево. А то все разом отвесно падали и вдруг, замерев на мгновенье, устремлялись ввысь, подталкиваемые невидимым воздушным потоком.

Дочь забеспокоилась в своей кровати, и женщина, оторвавшись от созерцания снегопада, обернулась:

– Тш-шш… Доченька, я здесь. Я не ушла. Я никуда не уйду. Спи. Посидеть рядом?

Не ожидая ответа, она присела на стул возле кровати, как делала это ежедневно. Поправила одеяло и привычно стала похлопывать по нему, успокаивая, усыпляя. Изредка поглядывая на дочь, заговорила вполголоса в пространство, тоже по привычке, монотонно, вместо сказки.

– Ну вот, Людочка, еще один день прошел. Устала я сегодня. Ты, наверное, тоже. Но ты у меня умница, в опеке хорошо себя вела, не капризничала. И что это они выдумали – каждый месяц отчет! У меня от чеков папка пухнет, да еще все по пунктам расписать надо. Раньше-то хоть творог, фрукты на рынке покупали – но там какие чеки… Теперь все магазинное, а ты ведь к магазинному не привыкла… Тш-шш… Не ерзай. Закрывай глазки. Не хочешь?.. Ну, так полежи. Нет, вставать нельзя! Ночью надо спать. Лежи-лежи…

Дочка затихла, уставилась на мать, не мигая.

– Завтра папочке твоему память. Господи, уже год, как его нет! Мы с тобой в церковь сходим, свечку поставим. А на могилку послезавтра. Завтра-то на кладбище можно с этой его столкнуться, не хочу я ее видеть… Или не ездить? По снегу к могиле не пробраться, а если вдруг до послезавтра растает, так еще и хуже, по грязи… Нет, наверное, надо все-таки съездить, папочку твоего навестить. Ты папочку помнишь?.. Наверное, помнишь. Хоть эта его и против была, а он все равно каждый месяц заезжал. Не только денег дать, на тебя посмотреть, но и помочь что по хозяйству. Теперь ни денег, ни помощника… Помнишь, ты за штору дернула, и карниз упал? Дюбель старый из стенки вывалился. Ты даже заплакала, так испугалась… А еще больше испугалась чужого дядьки, который пришел его обратно на место приделывать. «Муж на час» – выдумают, тоже… Этот мастер мне за час нервы истрепал не хуже иного мужа. И стенка-то у нас из одного песка, и карниз дурацкий, и… Ох, да что говорить! Папа твой не такой был. Он уж, как возьмется, так и делает, и делает… Молчком, но упорно. Поэтому и до заместителя директора такого большого предприятия дослужился… А то, что не смог с нами жить, так не оттого, что бессовестный, напротив. Он совестливый, очень даже. Себя виноватым считал… Квартиру делить не стал, нам оставил. Всегда спрашивал, хватает ли денег, что он дает. Хватало… А те, что он мне на карточку переводил, когда оформил на своем заводе уборщицей, я не тратила, копила. На эти деньги мы сейчас и живем, а кончатся – не знаю, как будем… И как вообще теперь будет?..

Тяжело вздохнув, она помолчала с полминуты и снова заговорила, обращаясь то ли к дочери, то ли в пространство:

– Эта его, будто не заметила, что мы прошлое лето как всегда на даче провели. Строила из себя добренькую… Мол, не жалко, живите. А как наследство открылось… По закону тебе четверть акций полагается, а это такие деньжищи! Уж она наймет кого надо, лишь бы тебе не досталось. На эти деньги можно домик купить – где хочешь, хоть в Сочи! Но зачем нам в Сочи? Нам бы в какой-нибудь глуши, как наша дача. С другой стороны, без папочки твоего нам в глуши сложно будет… Кто нас отвезет-привезет? Кто все устроит, чтоб жить пять месяцев без хлопот? Летом-то ничего. Три километра до магазина в поселке можно пешком прогуляться. А зимой? Кто нашу проселочную грунтовку расчистит? Вот купить бы домик на окраине нашего поселка… Ведь продают люди дома, уезжают в город, в суету… А мне наоборот тамошняя тишина нравится. Я к тем местам привыкла, да и ты тоже. Помнишь, в лес ходили за черникой? Ты даже помогала мне ее собирать. Молодец. Как мы в этом году без дачи? Ума не приложу… Ирка, соседка – да-да, тетя Ира, ты ее знаешь, – говорит: продай квартиру. А я боюсь. Мало ли? Вдруг обманут с деньгами, а квартира пропадет?.. Да и так подумать – пока здоровы, за городом хорошо, а болеть лучше в городе. Тут все врачи. Тш-шш… Нет-нет, к врачу не пойдем. Не надо нам к врачу, мы не болеем. Что ты?.. Волосы мешают?.. Обросла, пора стричь.