Колымская повесть - Станислав Олефир

Петр подбадривающее подмигнул мне и, наклонившись, принялся ковыряться в маленькой костяной штучке, чем-то напоминающей птенца голыша. Из отполированной до блеска головки птенца торчал острый клювик, а в кургузом брюшке угадывалась отверстие. В этом отверстии застряла деревяшка, и Петр выковыривал ее узким, словно шило ножом, помогая себе при этом зубами и языком.

— А что это? — поинтересовался я, прожевав кусок мяса.

— Ченки. Вернее, калакал, — поправил себя Петр. — Если дословно перевести — «чёрт на чёрта». Когда по тундре едешь, черти из-за кустов выскакивают, принимаются шустрить впереди оленей и кружить им головы. Могут так закружить, что олени все нарты перевернут и запутаются в постромках рогами. А калакалом эту чертячью компанию шуганешь — сразу кто куда. Особенно, если «носик» кровью вымажешь. Удирают, аж кусты трещат.

Наконец Петр выковырял деревяшку, продул отверстие, посмотрел сквозь него на солнце и вставил новый прут. Помахал прутом в воздухе, проверяя, надежно ли сидит калакал, и принялся привязывать его суровой ниткой. Работал Петр аккуратно, каждое его движение было до того выверено, что, казалось, колечки сами укладываются на прут, Петр только придерживает нитку.

И тут я обратил внимание на вырезанную ножом надпись на пруте: «Дорошенко». Эта славная фамилия запорожских казаков довольно распространена у нас на Украине. Даже песня такая есть:

«Попэрэду ДорошенкоВэдэ свое вийсько,Вийсько запоризькэХорошенько-о-о!»

— Это вы: Дорошенко? — спрашиваю нового знакомого. Тот поднял глаза:

— Конечно я. А что здесь такого? Все интересуются, и все удивляются.

— Так вы не коряк?

Петр хитро улыбнулся, почесал затылок:

— Это, смотря, как считать. По документам коряк, а вообще-то из Украины. Понимаешь, я сюды ради охоты прыихав. У нас там яка охота? Один зайчик на десять охотников, да и того тилькы в субботу пидстрэлыть можна. А сейчас заиць грамотный. Всю неделю носится по полям, как жеребец, а в субботу в буерак спрячется и ни гу-гу. Календарь у него, чи шо? А шо на Чукотци, шо на Колыми звиря морэ и никаких выходных. Прочитав в журнали, взяв расчет и прыихав, А тут, — что рыбалка, что охота — тилькы местным. Отправился в поссовет, записался коряком и все.

— Просто так взяли и записали? — еще больше удивился я.

— А что здесь такого? — Петр снова оторвался от калакала и заговорщицки подмигнул мне. — Им даже выгодно. Чем больше коряков, тем больше уважения от начальства. Они для того, чтобы; угодить начальству, и негра в коряки запишут. — Чуть помолчал, покачал головой и продолжил: — Потом, правда, и мэнэ пидловылы. Говорят, оленеводов нехватка, оленей пасти некому. Якщо коряк — иды к оленям. Уже четырнадцать рокив пасу. Привык. Нормально. Даже бригадиром стал.

— А от чертей эта штука помогает? — кивнул я в сторону калакала.

Потомок запорожских казаков пожал плечами, еще раз почесал затылок и вполне серьезно ответил:

— А бис его знает? Но, представляешь, бижатъ паразиты куда быстрише.

Я понимающе улыбнулся и признался Дорошенку, что до приезда на Колыму тоже не верил во всех этих чертей, а по тайге поскитался, стал к этим вещам относиться куда уважительней. Один раз даже читал молитву и обещал поставить в церкви свечку. И помогло!

Мы еще немного поговорили, затем Петр сел на нарты и уехал к стаду, а я отправился в стойбище…

Отправляя меня в гости к новым соседям, баба Мамма передала всем гостинцы: деду Хэччо носки-чижи, а бабушкам Хутык и Мэлгынковав по катушке рыболовной лески и три маленьких колокольчика. Обычно такие колокольчики рыбаки прикрепляют к удочкам, чтобы звенели, если клюнет большая рыба. Но бабушки не собирались рыбачить. Леска им нужна, нанизывать бисер, которым расшивают кухлянки, малахаи, торбаса и даже рукавицы. Колокольчиками украшают одежду детей. С одной стороны очень нарядно, с другой — бегает ребенок по тайге, колокольчик звенит, и мать хорошо знает, где ее сын или дочь. Но может, он нужен еще для того, чтобы отпугивать от ребенка медведей, росомах и… злых духов.

Остальным обитателям корякского стойбища баба Мамма передала целый рюкзак юколы и две бутылки водки. Для аборигенов нет ничего лакомей вяленой рыбы-юколы. Как только я вытащил ее из рюкзака, и взрослые, и дети взяли по пластине и принялись жевать. Сунут на пару минут в огонь, чтобы она стала чуть мягче, и в рот. На мой взгляд, юкола слишком жесткая и почти безвкусная. Юколу вялят без соли и держат на солнце до тех пор, пока не начнет греметь, словно дрова.

Водку бабушка Мэлгынковав разделила между всеми, но прежде плеснула в огонь. Пусть, мол, и он промочит горло. Угостила его и куском юколы.

Здесь я и вспомнил о сопках. Подкочевав к очередной сопке, оленеводы приносят ей жертву. Нет, не самую красивую девушку и даже не белого оленя, а кусочек мяса, низку разноцветных бус или яркую ленту. Делают это очень серьезно и в обязательном порядке. Иначе сопка обидится и сбросит на оленей снежную лавину или напустит копытку. Наверное, и мне нужно было, прежде всего, отправиться на поклон к сопкам. Тем более, баба Мамма подробно разъяснила, как это делается. Она лишь запамятовала снабдить меня гостинцами.

Сопок вокруг корякского стойбища три: Луна, Снежная и Витра. В моем рюкзаке пусто, а просить гостинцы у новых знакомых неудобно. Я выбрался из палатки и отправился к сопкам. У подножья Луны оставил батарейку от фонарика, у Нежной — блесну на хариусов и двадцать копеек, у Витры — пуговицу от рубашки и коробок спичек.

И все, по-видимому, было нормально, потому что увязавшийся за мною пес Матак после каждого жертвоприношения обнюхивал мне руки и восторженно вилял хвостом.

Когда уже хотел возвращаться в стойбище, вдруг заметил еще одну сопку. Она совсем маленькая и рассмотреть ее можно, только обогнув Витру. Эта сопка очень напоминает мышь. Круглая спина, острый нос, длинный, чуть изогнутый хвост. Об этой сопке мне ничего не говорили, и можно было, сделав вид, что не заметил ее, спокойно возвращаться в стойбище. Но вдруг подумалось, что сопке Мышке будет очень обидно остаться без угощения. Как же так — всех угостили, а самую маленькую забыли!

Я долго шарил по карманам, пока не отыскал сплющенную донельзя карамель «Слива». Тут же разломал ее на три части: один кусочек оставил у подножья сопки, другим угостил Матака, третий съел сам. Потом аккуратно разгладил фантик от конфеты и наколол на веточку карликовой березки.

Может кто-то скажет, что я поторопился со своими жертвоприношениями. Чего проще, подождать возвращения от стада Дорошенка, попросить у него все, что в таких случаях полагается, и сделать угощение побогаче. Но поступать так рисковало. Жертву сопкам приносят сразу по прибытию на новое место. А, как известно, в чужой монастырь со своим уставом не лезут. Здесь уже был подобный случай. Подкочевали муж и жена к огромной сопке и принялись ставить ярангу. Жена напоминает мужу, отнеси, мол, сопке подарок. А тот утомился за трудную дорогу, да и некогда. Завтра, говорит, отнесу. Никуда твоя сопка за ночь не денется.

Завтра, так завтра. Утром просыпаются, а сопки… нет! И как раз в том месте, где она вчера стояла, разлилось огромное озеро. Из этого озера и вытекает самая длинная в наших краях река Омолон.

Я ловил в этом озере хариусов и несколько раз перебродил через вытекающий из него ручеек-реку.

Кстати, потом исчезнувшую сопку отыскали неподалеку от того места, где Омолон сливается с рекой Колымой.

Эту историю знают все оленеводы, а вертолетчики говорили, что стоящая в устье Омолона сопка и по форме, и по размерам полностью совпадает с озером. И в том, что сопка перекочевала с места на место, у них тоже нет никакого сомнения.

БАБУШКА МЭЛГЫНКОВАВ И БАБУШКА ХУТЫК

Я хотел поселиться в палатке бригадира Дорошенка и даже отнес туда свой рюкзак, но когда-то жившая в одном стойбище с бабой Маммой бабушка Мэлгынковав решила, что я ей почти родня, и скоро мой рюкзак перекочевал в ее палатку. Кроме бабушки Мэлгынковав в ней живут три пастуха: Кока, Павлик и Прокопий. Бабушка Мэлгынковав ухаживает за ними как за малыми детьми: кормит, обшивает, готовит рюкзаки к выходу на дежурство и даже делает за них заказы по рации. Одному нужны кассеты для магнитофона, другому резиновая лодка с высокими бортами, третьему — узнать, куда запропастилась его жена? За каждого из подопечных ей положено половину ставки младшего пастуха. Но бабушка Мэлгынковав получает только ставку, так, если бы пасла только одно стадо оленей. За полставки, то есть за Прокопия, деньги начисляют его жене Ларисе, которая два года тому уехала в поселок погостить и не возвращается до сих пор. Наверное, если бы был чемпионат мира по прогулам, то жена Прокопия заняла бы на нем далеко не последнее место. Но самого Прокопия это обстоятельство, как мне кажется, не очень волнует. Мол, припоздала на пару лет и домой, и на работу — и ладно. С кем не бывает?