Танго втроем - Наталья Александрова

– Здравствуй, теть Надя, ты что, на работу не ходишь?

– Ну почему, хожу, с десяти до четырех, у нас в институте дольше не заставляют за такую зарплату, да ее еще все время задерживают. Что у тебя случилось?

– Да все то же, надо поговорить, можно я к тебе сейчас приеду?

– Разумеется, приезжай прямо сейчас. Дима довез меня с ветерком прямо до тетиного дома.

– Как ты быстро, Маринка!

– А это меня теперь милиция на машине возит, такая я стала важная персона.

– Что это, на тебе прямо липа нет, ты где была, на допросе, что ли?

– Хуже, тетя Надя, в морге!

– Господи! – Надежда села на табуретку.

– Ой, тетя Надя, кошмар какой, он жив!

– Да говори толком!

И я ей все рассказала: и про морг, и про чужое тело, и про то, что милиция мне не верит, только не сказала, как я приревновала Алика и хотела зарезать эту его Лену.

Тетя Надя заварила кофе и налила в рюмки черносливового ликера.

– Тут без этого не разберешься! Значит, ты считаешь, что он выбросил вместо себя другого человека, какого-то бедолагу, которого заранее туда притащил?

– Выходит, так, потому что я хоть и немного сдвинулась от всей этой истории, но все же не окончательно свихнулась, я точно помню. Я говорила с Максимом. А потом он забежал в другую комнату, и, когда мы с Аликом туда вбежали за ним, там у окна стоял уже не он, а тот горемыка, который вообще ничего не соображал, – где дверь, где окно, – он и выпал.

– Значит, Максим думал, что он зарежет тебя, а потом выбросит того из окна. Люди видели, что ты ушла с пингвином, все будет шито-крыто. Убийства никак друг с другом не связаны, милиция копала бы и копала, тут Алик еще кстати подвернулся, могли и на него что-нибудь повесить. А он, Максим, официально вообще в отпуске, в Красном море купается, к нему вообще никаких претензий. Вернулся бы через две недели – знать ничего не знаю! А что ты сестре якобы про него рассказывала, так, может, ты все придумала. Вместе вас никто не видел.

– Все правильно говоришь. А только не вышло у него меня зарезать, но того беднягу он все равно выбросил, чтобы время выиграть. Пока все к трупу кинулись, он спокойно ретировался.

– И как ты думаешь, Маринка, где он сейчас?

– Наверное, уже умотал за границу, – ответила я довольно неуверенно, – у него денег нахапано ужас сколько.

– Вот тебе и депутат! Экология – это сейчас главное! – передразнила Надежда. – Ну что, Маринка, плюнуть и забыть!

– Да нет, тетя Надя, как-то мне не по себе. Я все вспоминаю наш разговор там, на маскараде – ведь он совсем ненормальный был. Такой, казалось бы, осторожный, все рассчитал, и вдруг мне сам признался во всех убийствах. Зачем?

– Думал, что сейчас все равно тебя убьет, а поговорить хотелось, душу раскрыть. И вот теперь ты, живая, для него очень опасна.

– Да все равно мне милиция не верит. Там эта Громова…

– Громова? – Тетя Надя прямо подскочила на стуле. – Громова Анна Николаевна?

– Ну да, следователь. А ты что, ее знаешь?

– Ой, ну надо же, старая знакомая. Я-то ее очень хорошо знаю, только она меня не помнит. Да мы с Сашей, можно сказать, из-за нее и познакомились.

– Ну, расскажи, тетя Надя!

– Да что рассказывать? Дело это долгое. Лет шесть тому назад в институте у нас девушка одна работала, тоже Мариной звали. После праздников Седьмого ноября (сейчас уже про них и забыли) приходим мы на работу, а нам говорят, что Марину нашли у одного дома заброшенного, выбросившейся из окна с седьмого этажа. А Саша у нас тогда работал начальником сектора, и как раз перед праздником Марину эту сильно отругал, задело, правда. Вот Громова и прицепилась к нему – мол, довел девушку до самоубийства. Стал он со мной советоваться, как быть, так мы и подружились.

– А с Мариной-то с этой потом что выяснилось?

– Там такое оказалось сложное дело, что если рассказывать – никакого времени не хватит, потом уж как-нибудь устроим вечер воспоминаний. Сейчас нам надо с тобой разобраться. Значит, говоришь, костюм пингвина Ольга Головко взяла? Очень интересно. Послушай, Маринка, – задумчиво проговорила тетя Надя, – а ведь костюмов-то два было. Ведь у Максима не было времени костюм снимать и на того человека надевать.

– Точно! И где же он второй такой же костюм взял?

– А вот это мы и выясним завтра. Может быть, отыщутся какие-нибудь доказательства его причастности, угрем Громовой нос. Ох, не люблю я ее, за Сашу никогда не прощу!

– Да ты, наоборот, ей благодарна должна быть, если бы не она, ты бы замуж за Сан Саныча не вышла.

– Ты думаешь? Может, и верно, а все равно я ее не люблю!

Раздались два коротких звонка в дверь.

– Это Саша, только ему ни слова про наши дела. Завтра созвонимся.

Вошел Сан Саныч, поздоровался, потянул носом воздух.

– Курили?

– Это Маринка, – не моргнув глазом, соврала тетя Надя, – она нервничает.

– А где Бейсик? Травите кота дымом?

– Бейсик, как и ты, поборник здорового образа жизни, поэтому он спокойно спит на диване в комнате.

Сан Саныч побежал нежничать со своим ненаглядным котом, а мы с Надеждой тихонько распрощались в коридоре.

Алик встретил меня ужасно взволнованный.

– Ты где была?

– В морге, дорогой, на опознании.

– Что, целый день там провела? Я звоню – тебя нет, потом пришел, ужин вот приготовил.

В его голосе явно слышалось недовольство мужа, который пришел усталый с работы, а дома – ни жены, ни еды.

– Извини, дорогой, что-то мне после морга есть не хочется.

Я не собиралась говорить ему, что поела и напилась кофе у тети Нади.

Я зашла в ванную, пустила воду и задумалась, что же, собственно, мне теперь делать? Первое, что говорить завтра Громовой? Второе, как вести себя с Аликом? Третье, возвращаться ли на работу? И наконец, последнее и самое важное – увериться, что Максим теперь уже далеко и больше мне не угрожает или вздрагивать от каждого шороха, шарахаться от каждой тени и, в конце концов, кончить свои дни в психушке под присмотром доброго доктора Крылова. А что, тетя Надя составит протекцию.

– Маринка, – это Алик стучал в ванную, – что случилось?

Оказалось, я уже сорок минут нахожусь в ванной и не произношу ни звука.

– Как у тебя дела, Алик, как с работой?

– Все в порядке, завтра надо к десяти.

– А мне завтра к десяти к Громовой, а потом с операми еще дела.

– Слушай, не заговаривай мне зубы, зачем ты ходила в морг?

– Не ходила, а меня возили на машине.

– Ну и что ты там делала?

– Опознавала это, то, что там лежит уже две недели. И можешь себе представить, что это не он.

Надо отдать Алику должное, он сразу ухватил суть, ведь он был тогда со мной и видел, как вел себя несчастный пингвин перед тем, как выпал из окна. Но я попросила его не вести разговоры на эту тему, иначе я не смогу заснуть. Опять мы легли спать как супруги, которые недавно справили золотую свадьбу.

Мне снился сон.

Я нахожусь совсем одна в каком-то большом темном помещении. Мне надо выйти оттуда, но я не знаю, где выход.

– Кто-нибудь есть здесь? – вопрошаю я.

– Я здесь, иди сюда, – отвечает тихий, очень знакомый голос.

Я делаю шаг на голос, опять спрашиваю:

– Кто ты? Я не вижу тебя!

– Открой глаза, – отвечает голос, – я здесь, совсем близко.

Я ощущаю под ногами какие-то ступени и начинаю по ним подниматься, чувствуя, что глаза мои широко раскрыты, но я ничего не вижу.

– Скажи мне, кто ты, – умоляю я, – и я увижу тебя.

– Еще немного, – отвечает голос, – уже совсем рядом.

Ступени кончаются. По-прежнему в какой-то серой мгле я двигаюсь на ощупь, наконец мгла рассеивается, и я вижу себя наверху, а подо мной расстилается темная бездна. Прямо передо мной лежит узкая доска, перекинутая через провал. Там, на той стороне, свет и какой-то человек сидит на корточках у обрыва.

– Иди сюда, – говорит голос, – я тебя жду.

Я ступаю на доску и осторожно двигаюсь по ней.

– Теперь ты видишь меня, – говорит голос, – это же я…

– Максим! – кричу я, и в это время он что-то делает с доской, она выскальзывает у меня из-под ног, и я лечу в пропасть с протяжным криком.

Чьи-то руки обнимали меня и трясли.

– Маринка, Маринка, это же я, Алик! Что с тобой, открой глаза! Это сон был, просто сон.

Я открыла глаза, увидела комнату, встревоженного Алика, прижалась к нему, такому надежному и родному.

– Это у тебя от морга, не надо было туда ходить.

Он гладил меня по голове и укачивал, как маленького ребенка. Потом он вытер мои слезы, мы так и улеглись, обнявшись. Я успокоилась, но долго лежала без сна.

«Он здесь, – думала я, – он никуда не уехал, он здесь. И он не оставит меня в покое».

Если бы я рассказала обо всем Алику, он бы мне поверил. Но я не буду ему ничего рассказывать. Это наше личное дело, мое и Максима. Слышишь, Максим? Мы встретимся, я даю тебе слово, мы обязательно встретимся!

С Анной Николаевной Громовой мы побеседовали довольно мирно. Отвечая на ее вопросы, я еще раз добросовестно повторила все о той ночи и обо всех моих встречах с Максимом. Получалось у меня довольно складно, так что Громова не смотрела на меня как на сумасшедшую, хоть время от времени и поджимала скептически губы. Но меня ее гримасы мало трогали, я ведь уже приняла решение искать Максима самостоятельно, поэтому решила не конфликтовать с Громовой по пустякам. Что Громовой – еще одно нераскрытое дело, а для меня это вопрос всей дальнейшей жизни, и вообще – жизни. Однако для подстраховки мне было важно оставить о себе у Громовой хорошее впечатление. Потому что если я проиграю и Максим найдет меня раньше, то он обязательно меня убьет и обставит дело как самоубийство. Может получиться очень правдоподобно – взбалмошная девица напридумывала черт те что, а потом покончила с собой. А так все-таки возникнут сомнения. Как с Ларисой, начальницей Алика, – никто не поверил в ее самоубийство. Кстати, вот Громова как раз что-то про нее говорит.