Танго втроем - Наталья Александрова

Алик напоил меня чаем, причем я согласилась пить, только когда он сидел рядом. Чай помог, но ненадолго, потому что вскоре я опять начала трястись и беспрерывно повторять: «Прости, прости меня!»

Был третий час ночи, и Алик попробовал уложить меня в постель. Я не возражала, но только здесь, с ним, одна в комнате я спать отказывался. Не знаю, сколько раз за эту ночь он пожалел, что не отправил меня в больницу, мне он про это впоследствии не говорил, но признался, что, когда я прижалась к нему, целовала и так жалобно просила не оставлять меня одну, он не выдержал и немножко потерял голову. Представляю, какой ужасный у меня тогда был вид, и только такому сердобольному человеку, как Алик, могла прийти в голову мысль заняться со мной любовью, а может, он это сделал от отчаяния. Тем не менее это действие возымело желанный эффект – я немного успокоилась и перестала трястись и плакать. Но заснуть ему я все равно не дала до самого утра, так что ему пришлось применять свое успокаивающее средство еще два раза.

Мы все-таки немножко поспали, а когда проснулись поздним утром, у нас началась странная жизнь. Я была спокойна и послушна, но только рядом с ним. И делала только то, что говорил мне Алик. Звонили из милиции, требовали привезти меня на допрос. Я категорически отказалась, Алик выпросил у них трехдневную отсрочку. Приезжала тетя Надя, привезла мои вещи, я к ней даже не вышла, но она не обиделась. Алик попросил тетю Надю сходить в магазин и принести нам продукты, потому что о том, чтобы я выпустила его на улицу, не могло быть и речи. Первый день мы все делали вместе. Вместе готовили еду, вместе мыли посуду. Ему надо было работать, поэтому я садилась на диване и делала вид, что читаю, а сама смотрела на него сзади. Больше всего на свете мне хотелось стать собакой, подойти и положить голову ему на колени. На третий день я немного оживилась, решила заняться уборкой и даже смогла остаться ненадолго одна на кухне и в ванной. Вечером опять звонили из милиции, вызывали меня на утро. Я опять расплакалась и испугалась. Видя, что все его усилия привести меня в норму могут пойти прахом, Алик от отчаяния позвонил следователю Громовой. Не знаю, как уж ему удалось ее уговорить, но на следующий день оперы приехали к нам домой. Мы уселись на кухне, я даже приготовила кофе. Один был мой знакомый Дима, а второй постарше и посолиднее, звали его Владимир Петрович.

Они внимательно выслушали мой рассказ о той ночи на маскараде, потом старший с сомнением пожал плечами и сказал, что в крови разбившегося насмерть человека обнаружено столько наркотика, что непонятно, как он ходил и говорил.

– У вас не создалось впечатление, что он был под наркотиком?

– Все было так ужасно, у меня создалось впечатление, что он сумасшедший, но может, это был наркотик, я плохо в этом разбираюсь.

Дальше из нашего разговора я поняла, что ничего не подтверждает моих слов. Максим мертв, и только Алик видел, что он пытался меня убить. Все остальное я со страху могла и придумать, во всяком случае, по лицам этих оперов было видно, что они мне не очень-то верят. Я незаметно придвинула свой стул поближе к Алику, потом сказала:

– Но ведь у вас есть покойник, Максим Костров, депутат Госдумы, должны же вы расследовать его смерть, и вообще, как он здесь очутился. Он говорил, что у него тут дела, стало быть, он находился в командировке?

Старший опер как-то странно посмотрел на меня и сказал, что Громова посылала запрос в Москву на предмет местонахождения депутата Кострова и оттуда ответили, что Костров в отпуске по семейным обстоятельствам в связи с болезнью сына, и что они с женой повезли сына в Египет срочно купаться в Красном море. Требовать каких-либо дополнительных сведений Громова не решилась, потому что не имеет никаких доказательств, кроме моего утверждения, что это был Костров, да и то я же сама признаю, что не видела его лица, а только слышала голос.

А труп, сказал далее опер, опознать нет никакой возможности, потому что лицо разбито вдребезги, вся голова – сплошная каша. При этих его словах у меня перед глазами все поплыло, и я чуть не грохнулась со стула. Оперы помогли Алику привести меня в чувство и ушли.

Я сидела на диване и так долго молчала, что Алик забеспокоился. Он решил, что у меня наступила обратная реакция – раньше я плакала и боялась, а теперь буду сидеть, тупо смотреть в одну точку и молчать часами.

– Солнышко, поговори со мной, – ласково попросил он.

Его голос действовал на меня благотворно, к тому же сейчас он был единственным близким мне человеком, поэтому я тяжело вздохнула и потерлась щекой о его плечо.

– Алик, что же это такое? Ты тоже считаешь меня ненормальной и веришь, что все это я выдумала со страху?

– Это не так, ни я, ни они так не считают, просто все очень запуталось, но милиция обязательно разберется.

– Послушай, прекрати говорить со мной таким жалостливым тоном, я прекрасно отдаю себе отчет в своих словах. Они говорят, что Максима здесь вообще не было, но ведь я виделась с ним и не один раз. И все эти покушения на меня – неужели ничего нельзя доказать? Мы были с Максимом два раза в ресторане, там нас могли видеть.

– А ты помнишь, где находятся эти рестораны?

– Нет, не помню, когда меня везут на машине, я не запоминаю дорогу. Но квартиру, ту самую квартиру у черта на куличках, я смогла бы найти. Это в Купчине. Я помню остановку автобуса и как идти к дому. Третья парадная, квартира на четвертом этаже вот так, наискосок. Ведь можно же хозяйке предъявить его фотографию?

Только Алик порадовался, что я рассуждаю здраво, как я опять расстроилась и начала плакать. Он махнул рукой и сказал, что по сведениям Громовой Максим Костров будет находиться в отпуске еще две недели, а там, так или иначе, все разъяснится.

Мы прожили эти две недели в каком-то нереально призрачном мире. Я уже не боялась входить в темную комнату, меня не преследовал во сне страшный человек в костюме пингвина, но из дому я могла выходить только ненадолго вместе с Аликом. Одну в квартире он меня тоже старался не оставлять, поэтому за готовыми переводами приезжали его сослуживцы.

Вообще Алик перенес эти две недели стоически. Что бы я ни устраивала, он был со мной неизменно терпелив и ласков. Он не утешал меня пустыми фразами типа: «Все прошло, не думай об этом, забудь, как страшный сон», а, наоборот, заставил меня рассказать ему все до мельчайших подробностей, начиная с того, как я увидела Максима, садящегося в чужую машину, и до самого конца, до страшного пингвина. И всю историю моего знакомства с ним, с Аликом, он тоже заставил меня проговорить. И хоть мне было ужасно стыдно, что я считала Алика монстром и убийцей, но после этих разговоров мне становилось легче. Беседовали мы преимущественно ночью, лежа в объятиях друг друга, когда отдыхали от более интересных занятий. Я наконец узнала, что значит любить одного-единственного мужчину, который принадлежит только тебе. Нам было хорошо вдвоем, ведь он был такой нежный и прежде всего думал обо мне.

Так прошло почти две недели, а потом в воскресенье ему позвонила знакомая и пригласила на вечеринку по случаю своего дня рождения. Алик сказал, что придет не один. Вначале я растерялась, идти не хотелось, но оставаться одной в пустой квартире тоже не хотелось. А Алику очень хотелось пойти, я это видела. В конце концов, я взяла себя в руки и согласилась. Это была компания его бывших однокурсников по университету. Я почистила перышки и постаралась выглядеть как можно лучше, чтобы Алику не было за меня стыдно. Все время, пока я сидела перед зеркалом, я уговаривала себя, что пора выходить на люди, что Алик не может сидеть со мной вечно дома, у него дела, работа и т. д. Умом я все это понимала, но на деле отчаянно боялась, что сорвусь.

– Маринка, иди-ка сюда! – позвал меня Алик.

Он стоял посредине комнаты и растерянно смотрелся в зеркало на дверце шкафа. На нем были белая рубашка и брюки, те самые, в которых он был со мной в театре. Алик с изумлением поддерживал застегнутые брюки руками, иначе они с него просто упали бы. Я подошла и проверила – между животом и поясом брюк свободно проходили два кулака.

– Так это значит, что я похудел? – спросил он меня дрожащим голосом, не веря своему счастью.

– Выходит, так. Я это давно заметила, но не хотела тебя обнадеживать. Весы у тебя есть?

Он взвесился, и оказалось, что он похудел на пятнадцать килограммов.

– Чудеса! Ведь я уже потерял надежду.

– А что такого? Мы с тобой две недели или чуть больше? Значит, каждый день по килограмму, отличный результат. Кстати, у тебя есть другие брюки, поменьше? В этих ты, как Олег Попов.

Нашелся костюм, который давно уже был Алику безнадежно мал, а теперь оказался в самую пору, даже пуговицы на пиджаке пришлось переставлять. Алик одевался и повязывал галстук перед зеркалом, и я вдруг увидела, какой он симпатичный… Глаза на похудевшем лице уже не заплывали, а оказались большими, темными; волосы отросли, и шрам на затылке не был виден. К тому же у него была очень хорошая, чуть смущенная улыбка. Осознав все это, я заранее почувствовала ревность ко всем женщинам, которые сегодня будут сидеть с ним за одним столом.