Инкассатор: Страшный рассказ - Андрей Воронин

Кофе уже закипал, когда Димочка лениво, нога за ногу, притащился на кухню. Он все еще рефлекторно почесывался и корчил рожи, как будто во время последнего телефонного разговора у него сильно затекла лицевая мускулатура и теперь он ее разминал.

– Ненавижу, – повторил он, присаживаясь к заставленному грязными кофейными чашками столу. – Честное слово, если бы я был начинающим писателем, я бы, наверное, тоже кого-нибудь убил. Только жертвой выбрал бы не собственную любовницу, а эту сволочь из отдела рукописей... Слушай, а может, так и сделать? До вечера я узнаю, где он живет, этот очкарик, мы с тобой подъедем, встретим его у дверей и разобьем стеклышки... А, Юрий Алексеевич? Ну, что тебе, трудно, что ли? Хоть душу отведем...

– Отведи сам, – посоветовал Юрий, выключая газ. Дым от зажатого в зубах окурка разъедал ему левый глаз, он сильно щурился, но закрытый глаз все равно слезился. – Слабо, что ли, без помощи десантных войск какому-то книжному червю закатать между глаз?

– Слабо, не слабо... – недовольно проворчал Димочка. – Я ведь с ним встречался. На полголовы выше тебя, широченный, как шкаф, и, говорят, кикбоксингом занимается.

– Ого, – сказал Юрий с уважением. Он разлил кофе по чашкам, освободив себе руки, и с огромным удовольствием вынул из зубов окурок – вынул, потушил в залитой водой, чтобы отмокала, кастрюле с остатками вчерашних макарон и сунул в мусорное ведро.

– Вот тебе и «ого», – уныло передразнил его Светлов, вертя в ладонях мобильный телефон с таким видом, словно прикидывал, не выкинуть ли его в открытую форточку. – Похоже, единственной книгой, которую этот олух сумел дочитать до конца, был сборник рассказов Марка Твена.

– А что Марк Твен? – преодолевая нетерпение, спросил Юрий.

– А у него есть такой рассказ – уже не помню, как называется, – где он описывает, как замещал редактора какой-то провинциальной газетенки на Диком Западе...

– А, – воскликнул Юрий, – помню! Это где его все время пытались то побить, то застрелить, то выбросить в окошко...

– Читал? – с легким удивлением спросил Светлов.

– Да нет, Мирон рассказывал.

– А! – Светлов невесело усмехнулся, без спроса выцарапал из пачки Юрия сигарету и принялся рассеянно похлопывать себя по карманам в поисках зажигалки, которая осталась на столе в комнате. – Да, это у него была настольная книга. Вроде служебной инструкции.

Юрий подал ему спички, и господин главный редактор немедленно закурил, выпустив дым двумя толстыми, клубящимися струями. Вид у него при этом был сосредоточенный и самодовольный – похоже, Димочка освоил трюк с пусканием дыма через нос совсем недавно.

Возраст и ответственная должность прибавили ему солидности, но кое в чем Светлов оставался сущим пацаном и с наслаждением делал то, что когда-то запрещала строгая интеллигентная мама.

– Послушай, – ставя перед ним чашку с кофе, сказал Юрий, – я что-то никак не пойму, в чем проблема. Ты же не просишь их о чем-то сверхъестественном. Так, капелька информации... Им всего-то и надо, что просмотреть рукописи, поступившие за последние два-три дня!

– Надо! – с горечью передразнил Светлов. – Это нам надо, а не им. А им надо совсем другое: спокойно получать свою зарплату и поменьше при этом напрягаться. Они ведь не нанимались давать мне информацию, особенно такую, которая не имеет ни малейшего отношения к рекламе! Ты что же, хочешь, чтобы я полностью вводил каждого, кому звоню, в курс дела? Да и это не поможет.

– Почему? – с напором спросил Юрий.

– Сам подумай, – предложил Светлов. – Представь, что ты рассказываешь эту историю видавшему виды редактору или литературному критику. Да он сразу же, уже после третьей твоей фразы, предложит тебе выбор: обратиться в милицию или к психиатру. А в милиции, Юрик, как ты сам должен понимать, тебе и того не предложат, а прямо сразу вызовут «перевозку» из Кащенко... Это в лучшем случае. А в худшем...

– А что в худшем? – агрессивно спросил Юрий, который догадывался, каким будет ответ.

– А в худшем случае мне придется носить тебе передачи, – заявил Светлов. Он пригубил кофе и сморщился от горького вкуса: кофе Филатов всегда заваривал не скупясь, и пить этот термоядерный напиток было трудновато. – Погоди, не перебивай, – продолжал Светлов, и Юрий, который вовсе не собирался его перебивать, лишь досадливо дернул плечом. – Представь, что менты прислушались к твоему рассказу, более или менее восприняли его всерьез и занялись расследованием. Первым делом они сунутся в квартиру этой твоей Ники, увидят там полный разгром, битое стекло, лужу засохшей крови на полу... Возьмут кровь на экспертизу, снимут отпечатки пальцев... Как ты думаешь, чьи пальчики они там обнаружат помимо пальчиков хозяйки? Литератора этого твоего мифического? Черта с два! Думаю, у него хватило ума работать в перчатках. В отличие от тебя, заметь. Кроме того, тебя видела соседка, которой ты наплел с три короба. Не так уж сложно проверить, лежал ты в больнице или не лежал. Вот и получится, что ты, друг мой, убил человека, а потом струсил и попытался перевести стрелки на какого-то несуществующего писателя, которого сам же и выдумал в меру своей убогой фантазии, позаимствовав сценарий из дурацкого заграничного фильма. И никто, заметь, не сможет засвидетельствовать, что с Никой вы встречались неделю, а не год. Ты сам говорил, что она свои связи не афишировала... Черт, даже я не смогу с уверенностью утверждать, что все было именно так, как ты говоришь! Все, что я сумею сказать в твою защиту, это что ты хороший парень и не обижаешь тех, кто слабее тебя. Дойдет ли до суда, не знаю, но в СИЗО ты насидишься, это медицинский факт.

– Ой, как страшно, – сказал Юрий. – Чего ты ко мне привязался? Даже у ментов под фуражками водятся мозги. Почему же они непременно должны действовать самым идиотским из всех возможных способов?

– А потому что он вовсе не идиотский. Из всех участников этой истории ты – самый подозрительный. Плюс твои отпечатки и твоя же кровь на полу ее квартиры... Никто даже задумываться не станет. Ясно же, что первым делом надо тебя колоть, а потом, когда расколешься, подогнать под твое признание улики, упечь тебя лет на двадцать и идти пить пиво. Ты, конечно, не расколешься, деньги на адвоката у тебя есть, и посадить тебя не удастся, но вся эта бодяга, Юрик, займет месяцы. Месяцы! А ты ведь, насколько я понимаю, хочешь человеку помочь, который по твоей милости угодил в большую передрягу...

Юрий скрипнул зубами, услышав это обвинение, но крыть было нечем: в самом деле, если бы он не влез тогда со своей непрошеной помощью, с Никой ничего бы не случилось.

– Зачем ты все это говоришь? – спросил он, баюкая в ладонях кофейную чашку. – Я и не собирался идти в милицию. Хватит, сходил уже...

Светлов ткнул окурок в пасть фарфорового окуня, просунул туда же палец, норовя получше затушить тлеющий бычок, обжегся, зашипел и схватился за мочку уха.

– Ч-черт! – выругался он. – И когда в этом доме появится человеческая пепельница?! А говорю я это затем, – продолжал он, возвращаясь к теме разговора, – что меня самого так и подмывает подключить к этому делу славный Московский угрозыск. Я не тебя, я себя уговариваю этого не делать, понимаешь?

– Понимаю, – сказал Юрий. – Только ты напрасно тратишь время и силы. Тебе не надо себя уговаривать. Для этого у тебя есть я, а у меня – веский аргумент.

И он, протянув через весь стол, поднес к носу господина главного редактора пудовый кулак. Опухоль с правой кисти Юрия уже сошла, но ссадины на костяшках пальцев все еще были видны.

– Обычный трамвайный хам, – констатировал Светлов, брезгливо отводя кулак в сторону. – Не понимаю, зачем я с тобой вообще связался? Но аргумент, бесспорно, весомый.

– Ну, так прими его во внимание и берись за дело, – посоветовал Юрий, убирая кулак и возвращаясь к своему недопитому кофе. – Черт, ну почему Москва такая большая? Зачем? И найти в ней никого невозможно, и люди постепенно начинают вести себя не как люди, а... А как я не знаю кто.

– Это ты про издателей? – уточнил Светлов, задумчиво одним пальцем вертя на поверхности стола трубку мобильника. – Брось, Юра, их тоже можно понять. Ты только представь, сколько сумасшедших звонит и приходит к ним каждый божий день. Таких, которые трех слов грамотно связать не могут, но при этом все равно не мыслят себя вне большой литературы. Ты с ними, возможно, не сталкивался, но их действительно очень много. Если в каждого вникать, жизни не хватит, а на работу и вовсе времени не останется. Поэтому в каждой редакции, в каждом издательстве существует собственная система защиты от графоманов. Есть люди, которые получают зарплату – и, поверь, немаленькую! – только за то, что вежливо отваживают этих недоумков – и по телефону, и лично. Во плоти, так сказать. Тогда те из них, у кого в наличии имеется хоть что-то, помимо голословного утверждения, что они – писатели и поэты, прибегают к услугам почты. Это, конечно, прибавляет редакциям хлопот, но ненамного. «Рукописи не рецензируются и не возвращаются», – знакома тебе такая формулировка? Очень, кстати, удобная формулировка. У некоторых доморощенных Достоевских и Тургеневых она сразу отбивает охоту рассылать бандероли по редакциям.