Мертвый сезон - Андрей Воронин

Сиверов выудил из заднего кармана джинсов старый железный ключ, пошуровал им в замочной скважине и отпер дверь в свою комнату.

Комнатушка была маленькая, два с половиной на четыре, с окном напротив двери, продавленной тахтой и шкафом, который, если бы не его врожденное уродство, смело можно было бы назвать антикварным – годков ему было никак не меньше пятидесяти, а то и семидесяти. С тахтой соседствовала фанерная тумбочка, какие стояли раньше в больничных палатах, а на окне криво висело старое, давно вышедшее из строя жалюзи с деревянными планками. На тумбочке стоял одолженный Глебом у хозяйки кассетный магнитофон в красном пластмассовом корпусе и валялось несколько приобретенных по случаю кассет с записями классической музыки. Еще там была пепельница дымчатого стекла – без окурков, но с густо запачканным сигаретным пеплом донышком – и недопитая бутылка минеральной воды. В углу стоял шаткий стул с круглым фанерным сиденьем и гнутыми ножками, на спинке которого висела принадлежавшая Глебу спортивная куртка. Рядом со стулом на полу стояла его сумка, а в изголовье тахты валялся пестрой обложкой кверху раскрытый на середине покетбук с каким-то детективом.

Глеб поставил на стул яркую полиэтиленовую сумку с пляжными принадлежностями, вынул оттуда влажное полотенце и, выйдя в коридор, повесил его на протянутую здесь бельевую веревку. Полотенце он смочил в море, возвращаясь из окрестностей дома Аршака Багдасаряна, куда наведывался, чтобы сменить кассету в диктофоне и проверить, в порядке ли аппаратура. Позапрошлая ночь была безлунной, и Глеб провел ее с большой пользой для дела, утыкав чувствительными микрофонами не только белоснежную виллу, которую депутат горсовета Багдасарян скромно именовал своим домиком, но и административные помещения "Волны".

Вернувшись в комнату, он повесил на холодный радиатор парового отопления плавки, поставил под стул испачканные песком пляжные шлепанцы, снял рубашку и повалился на тахту. Потом сел, достал из тумбочки дешевые наушники, вставил штекер в гнездо магнитофона, вынул из кармана рубашки кассету, включил воспроизведение и снова улегся, положив на голую грудь открытый детектив. Теперь, если Розе Соломоновне вздумается заглянуть к постояльцу, ее взору предстанет мирная картина: человек вернулся с пляжа, утомленный солнцем и морем, прилег почитать и заодно послушать музыку да и задремал ненароком – с кем не бывает! Глеб очень надеялся, что, если он притворится спящим, Роза Соломоновна не станет его будить и угощать своими щами. Вообще-то, невзирая на множество мелких недостатков, старуха была невредная, достаточно деликатная и где-то даже интеллигентная, так что, если бы не ее щи и неуемная болтливость, все было бы идеально.

Поначалу в наушниках раздавалось только шуршание да потрескивание, с которыми сматывался пустой конец ленты. Затем послышался негромкий стук закрывшейся двери, шаги и голоса нескольких человек.

– Опять у тебя, Аршак, на столе яблоку упасть некуда, – раздался жирный начальственный голос, в котором сквозили привычные нотки недовольства всем на свете. – Не стол, а скатерть-самобранка какая-то, как будто мы тут пьянствовать собрались.

– Вы, русские, странный народ, – ответил другой голос, говоривший с сильным кавказским акцентом. – Если есть бутылка, обязательно надо ее до конца выпить, да? Две есть – две выпьете, три есть – тоже выпьете и в магазин за добавкой побежите... Не понимаю! Ко мне в дом уважаемые люди пришли, дорогие гости, как я могу угощение не поставить, слушай? Зачем пьянствовать, э? Выпей, закуси, окажи уважение хозяину! Под хорошее угощение и разговаривать легче, разве не так?

– Это о погоде, – вмешался в разговор еще один голос, показавшийся Глебу знакомым, – или о бабах. А о делах... Не знаю, Аршак. У меня из-за этих дел уже неделю никакого аппетита нет.

– Да, Петр Иванович, да, дорогой, – грустно согласился Аршак, – совсем плохи дела, правильно говоришь...

"Ба! – подумал Глеб. – Да это ж Скрябин с ними! А первый, судя по замашкам, – сам господин мэр, Чумаков Павел Кондратьевич, собственной персоной. Вот так удача! Наконец-то эти три упыря собрались вместе, да еще и по делу... Любопытно, очень любопытно! Надо же, не зря старался! Вот так удача!"

– Только не надо песен, – резко перебил кавказца Скрябин. – Завел свою волынку... Что слышно о Гамлете?

– Ты меня спрашиваешь? – с умело разыгранным удивлением протянул Аршак. – Меня? Кто из нас милиция – я или ты, дорогой?

– Я же просил: перестань кривляться, – с отвращением произнес Скрябин. – Гамлет – твой человек.

– Э, Гамлет-шмамлет, человек-шмалавек... Шакал, клянусь мамой! Поймаю – своими руками раздавлю, как жабу!

– Не о том говорите, – подал голос мэр. – На исполнителя плевать. Кто заказчик – вот что интересно.

Скрябин шумно вздохнул, и Глеб услышал, как в его руках щелкнула зажигалка.

– Можно предположить, что на него каким-то образом вышел Косарев, – невнятно, видимо прикуривая сигарету, проговорил Скрябин. – Денег предложил или должность в Москве, а может, чем-то припугнул...

– Э, ара, что говоришь?! – закричал Аршак. – Думай, что говоришь! Гамлет – шакал, ему не жить, но дураком он никогда не был, мамой клянусь!

– В отличие от тебя, Петр Иванович, – с отвращением добавил Чумаков. – Что ты несешь, ей-богу? Тебе, как я погляжу, в каждом углу Косарев мерещится. Ну, что за бред?

– Это просто версия, – огрызнулся Скрябин. – Я же сказал: можно предположить...

– Эта версия не выдерживает критики, – возразил мэр, – и предполагать такое – значит считать, что у Косарева нет мозгов. Чего он добился, устранив Ашота? Лишний раз привлек к себе наше внимание, больше ничего. Ему сейчас надо сидеть тише воды, ниже травы, а уж если действовать, то быстро и точно.

– Правильно говоришь, Павел Кондратьевич! – подхватил Аршак. – Умный человек, настоящий губернатор! Десять лет пройдет – президентом будешь, клянусь! Зачем Косареву Ашот? Ашот ему не надо, Аршак не надо, полковник не надо. Ты, дорогой, ему тоже не надо. Ему кассету надо, больше ничего. Сначала кассету, а потом уже нас – всех сразу, чтобы ничего рассказать не успели.

С полминуты в помещении стояла тишина, нарушаемая лишь звяканьем стекла да бульканьем льющейся из графина жидкости. Потом заговорил Скрябин.

– Хорошо, – сказал он неприятным голосом. – Вы все тут умные, один я дурак...

– Зачем дурак? – перебил Багдасарян. – Просто немножко не подумал.

– Допустим. А ты, выходит, обо всем подумал, все предусмотрел... А вот скажи-ка, умник, ты кассету давно в руках держал?

– Это зачем? – удивился Аршак. – Я и так знаю, о чем там разговор. Ничего интересного, слушай! Один молодой красивый джигит пришел к прекрасной девушке. Кровь горячая, играет, сам глупый, девушка еще глупее... Ну, ты знаешь.

– Это я знаю, – со зловещим спокойствием согласился Скрябин. – Мне другое интересно. Этот твой Гамлет знал, где кассета хранится?

– Что говоришь, э? – совсем тихо, как будто у него перехватило дыхание, спросил Багдасарян. – На что, дорогой, намекаешь?

– Так, – веско произнес голос Чумакова. – Значит, где кассета, Гамлет знал. Ну, и где она? Может, уже в Москве? А дальше – как ты там сказал, Аршак? Всех сразу, чтобы даже вякнуть ничего не успели?

Послышался ужасный взрыв горячей, непонятной Глебу брани на армянском языке, тяжело скрипнуло с силой отодвинутое кресло, а затем в наушниках раздались продолжительный рассыпчатый грохот и дребезжанье, какие бывают, когда кто-то высыпает из коробки большое количество магнитофонных кассет и лихорадочно в них роется.

– Вот! – закричал наконец Багдасарян. – Нашел, мамой клянусь! Ну, Петр Иванович, дорогой, сильно меня напугал! Я думал, совсем седой стану.

– Седой – не мертвый, – сказал Скрябин.

Чувствовалось, что он очень доволен произведенным эффектом.

– А кассета точно та? – подозрительно спросил мэр. – Проверь на всякий случай.

В наушниках снова послышалось знакомое пластмассовое дребезжанье, потом что-то громко щелкнуло, и далекий женский голос произнес: "...изнасилование! Что вы мне говорите про обоюдное согласие, когда он меня чем-то опоил! А на следствии я ничего не сказала, потому что боялась..."

Глеб поморщился. Судя по голосу, который он только что слышал, Косарев-младший очень много выпил, прежде чем позарился на обладательницу этого голоса.

Потом опять раздался щелчок, и женский голос оборвался.

– Все в порядке, уважаемые, – сказал Багдасарян. Было слышно, как он расставляет по местам рассыпанные кассеты. – За это надо выпить. Я так разволновался, слушай, что у меня в горле совсем пересохло! Наливай, Петр Иванович!

– Не стоит, – сказал Чумаков. – Кассета на месте – это хорошо. Но тогда вообще непонятно, что на твоего Гамлета нашло. Надо с этим разобраться, Аршак. В чем дело? Ведь он, кажется, давно с вами работает, и Ашот ему полностью доверял...