Эпиталама - Жак Шардон

— Оркестр здесь неплохой, — сказала Берта, слушая, о чем говорят трое соседей.

И добавила вполголоса:

— Мне кажется, это какой-то адвокат. Ты его знаешь?

— Нет, не знаю, — ответил Альбер, тоже невольно прислушиваясь к беседе.

Чтобы отвлечься от раздражавшего ее разговора, каждое слово которого действовало ей на нервы, Берта взглянула на дверь. Две женщины в длинных светлых пальто и шляпках с вуалью входили в ресторан.

— А вот и Морисе, — сказал Альбер.

Вертящаяся дверь выбросила в поток света невысокого человечка в застегнутом на все пуговицы пальто. Морисе заметил Альбера, махавшего ему руками, и подошел к ним.

— Нет, нет! — заявил Морисе, пытаясь вырваться из объятий Альбера. — Я пальто снимать не буду. Я Капю ищу.

— Разумеется, вы его сейчас найдете. Присядьте хоть на минутку.

— Вот так-то, мадам, — сказал Морисе, усаживаясь рядом с Бертой. — Старики вроде меня ложатся спать рано.

— И я уверен, что спите вы плохо, — говорил Альбер, наклонившись к Морисе и дружелюбно глядя на него.

— Очень плохо.

— Париж вам вреден.

— А вон сидит Николье, — сказал Морисе, окидывая взглядом зал. — За колонной.

— Николье? В самом деле? — спросил Альбер.

Он повернулся к Берте:

— Посмотри туда. Мужчина, который сидит за колонной, и есть Николье.

Быстрым движением обернувшись к Морисе, он спросил:

— А двух женщин, что пришли с ним, вы знаете?

— Одна из них — его любовница, Валентина Мишель. С нее он писал свои драмы. Ну а другая… Теперь с ними ужинает малышка Берни. Пересядьте вон туда; оттуда вам будет лучше видно. Эта малютка просто прелесть. Они ее выдают за племянницу Валентины. Так удобнее.

Морисе говорил тихо, однако Берте было отчетливо слышно каждое его слово.

Она слегка отклонилась назад и, словно смутившись, отвела взгляд.

— А она не такая уж малышка! Отнюдь! — громко говорил Морисе, отчаянно всхлипывая от смеха.

Альбер проявлял живой интерес к его словам и разговаривал с ним без тени смущения. Берта подумала: «Конечно, ему такое не в новинку; молодость у нас прошла по-разному»; ее взгляд блуждал по этому залу наслаждений, где мягкий свет абажуров лился на обнаженные блистающие плечи дам. Она то и дело оглядывалась на сидевших за соседним столиком смуглого мужчину и женщину рядом с ним и вспоминала, как учили их, молодых девушек, умению держать себя, оберегая свою женскую честь, и с горечью отмечала, что самые хорошенькие и наиболее изысканно одетые женщины являются не более чем развлечением для мужчин.

— Ну, я вас покидаю, — сказал Морисе, вставая.

Официант унес чашки, накрыл стол чистой скатертью и поставил перед Бертой вазочку с клубникой.

Альбер взглянул на клубнику.

— Подожди-ка, — сказал он. — Я, пожалуй, выкурю еще одну сигарету. А не заказать ли нам шампанского? Розового, оно чуть послаще обычного. И по небольшой отбивной? Отбивные у них тут просто великолепные.

— Гарсон! — крикнул Альбер, поднимая вверх палец.

По проходу между плотно стоящими столиками, позади двух горделиво шествовавших женщин неприметно, словно крадучись, мелкими шажками скользил Николье.

— Отличное шампанское, не правда ли? — спросил Альбер. — Я подумал, что сладкое тебе понравится больше.

Под убаюкивающие звуки вальса он откинулся на спинку стула, отпил глоток шампанского и задумался о своей речи в защиту Шаванна. У него было такое ощущение, словно его мысли в этой пропитанной музыкой атмосфере стали вдруг более отчетливыми и живыми, а все женщины вокруг показались хорошенькими, и он, довольный собой, повторял про себя первые фразы будущей речи.

Он наклонился к Берте:

— Видишь невысокого мужчину возле двери, того, что пишет письмо? Это Артон. Я смотрю, тебе здесь не очень нравится. Попробуй-ка эту клубнику. Она такая же красивая и безвкусная, как здешние женщины.

— Нет, мне здесь очень весело.

Музыкант в красном пиджаке, со скрипкой под мышкой остановился возле их столика, с загадочным видом приветствуя их.

— Может, хочешь персик? Скажи, чего тебе хочется? Ты думаешь о чем-то таком, о чем не желаешь мне рассказывать. Я знаю.

— Да нет же, уверяю тебя… Я всем очень довольна…

— Ну поведай мне.

— Это такой пустяк. Ты будешь смеяться.

— Скажи мне шепотом, — говорил он, по-прежнему наклонившись к ней и глядя на нее с нежностью.

— Обыкновенный пустяк. Одно воспоминание…

Ей хотелось бы говорить об этом легким, безразличным тоном, но неожиданно голос изменил, и она сказала серьезно:

— Я думала о той женщине, твоей знакомой… Ну, о той женщине, о которой ты мне рассказывал однажды у Кастанье.

— Вот те раз!

— Насколько я поняла, она была другом вашей семьи. Ты ведь ее встретил в Сен-Мало.

— Ну и странные же тебе приходят мысли! — сказал Альбер, проводя рукой по векам.

— В общем, ты об этом очень мало мне рассказывал.

— Черт побери! Ну стоит ли сейчас копаться в событиях пятнадцатилетней давности? Причем в событиях, которых на самом деле даже никогда и не было!.. И из-за этого ты уже целый час такая грустная?

— Я вовсе не грустная. Но зачем говорить, что той истории никогда не было, если ты сам мне о ней уже однажды рассказывал?

— Лет пять или шесть тому назад я рассказал тебе об одном пустяковом приключении. Я помню, что оно не произвело на тебя никакого впечатления, и мне пришлось даже приукрасить его, чтобы не выглядеть в твоих глазах простофилей. А сегодня ты вдруг ни с того ни с сего вспомнила о нем. Почему именно сегодня?

— Я, конечно, понимаю, что в той истории не было ничего серьезного, но как-никак она все-таки длилась целую зиму!

— Это я тебе сказал, что она длилась целую зиму? Если честно, то меньше недели. Только зачем все-таки возвращаться, и именно сегодня, к этому совершенно не интересному, давно забытому эпизоду?

— Ты меня не понял, — сказала Берта ровным тоном. — Я же не придаю никакого значения этому воспоминанию. Мне просто интересно, почему ты отказываешься говорить об этом.

Разглядывая складку на лбу Берты, Альбер упрямо, напряженно молчал.

— Да нечего мне рассказывать, потому что ничего не было.

— Ты меня удивляешь, — сказала Берта, стараясь побороть нервозность, понемногу начинавшую выдавать ее раздражение. — Зачем тебе сейчас скрывать историю, о которой ты уже рассказал мне раньше; зачем говорить, что ты преувеличивал, что это выдумка?

— Буквально каждый раз! — воскликнул он, сжимая кулаки. — Каждый раз, когда мы куда-нибудь идем, тебе сразу же приходит в голову очередная нелепость. Официант! — закричал он.

— Вот ты раздражаешься. Теперь ты сам видишь, что это ты вносишь разлад в наши отношения.

— Нет, я совершенно спокоен, — сказал он, вставая. — Я попрошу принести наши пальто.

Берта прекрасно помнила, что его давнишнее признание тогда ее нисколько не обеспокоило, но теперь она нуждалась в других объяснениях для того, чтобы смягчить болезненное ощущение от воспоминания, задевшего, казалось, даже ее разбуженную плоть; однако, словно опасаясь новых переживаний, она не стала больше задавать никаких вопросов.

Еще недавно Берте казалось, что окружающее не существует для Альбера, что он целиком сосредоточен на ней; и вот теперь ей вдруг открылся полный очарования мир, где он когда-то жил без нее. Ее воображение рисовало молодого Альбера, сгоравшего от любовного желания. Теперь он стал спокойным и бесстрастным. Может быть, он уже растратил свою молодость? Она избегала расспрашивать его о прошлом, но иногда пыталась говорить с ним о его детстве. И тогда он с некоторым чувством неловкости отвечал ей: «Я только сейчас стал молодым».

В зависимости от дня и настроения, в зависимости от того, молчал он или же был весел, спал или сердился, лицо его каждый раз менялось. И когда ей вдруг начинало казаться, что она становится ближе Альберу и что вот-вот их души сольются, он, наоборот, ускользал от нее, разделяясь на многочисленные, незнакомые ей облики. И тот образ, на котором так долго была сосредоточена ее любовь, на глазах у нее неизбежно тускнел и растворялся.

II

— Вот они, наши милые племянники, — сказала госпожа Катрфаж, пересекая гостиную и протягивая руки навстречу Альберу и Берте.

Она села на диван рядом с Альбером и открыла коробку с шоколадными конфетами.

— Угощайтесь, возьмите конфетку. Раньше вы, помнится, были большим сладкоежкой. Мой зять так балует меня в этом году.

— У Филиппа все нормально? — спросил Альбер, обращаясь к Одетте.

Та смотрела на сына, который в этот момент полез под диван за какой-то игрушкой.

— Я думаю, что он сейчас сюда придет, — сказала Одетта, не сводя глаз с ребенка.