Наука любви (сборник) - Овидий

Калидонская охота

Был утомленный уже Этнейскою принят землеюДедал, защиты молил, – мечом оградил его Кокал:Милостив к Дедалу был. Уже перестали АфиныКриту плачевную дань выплачивать, – слава Тезею!Храмы – в венках, и народ к ратоборной взывает Минерве,И Громовержцу-отцу, и к прочим богам, почитаяКровью обетною их, дарами и дымом курильниц.Распространила молва перелетная имя ТезеяПо Арголиде по всей, и богатой Ахайи народыПомощи стали молить у него в их бедствии тяжком.Помощи стал Калидон умолять, хоть имел Мелеагра.Полный тревоги, просил смиренно: причиной же просьбыВепрь был, – Дианы слуга и ее оскорбления мститель,Царь Оэней, говорят, урожайного года начаткиВышним принес: Церере плоды, вино же Лиэю,Сок он Палладин возлил белокурой богине Минерве.Эта завидная честь, начиная от сельских, досталасьВсем олимпийским богам; одни без курений остались,Как говорят, алтари обойденной Латониной дщери.Свойственен гнев и богам. «Безнаказанно мы не потерпим!Пусть нам почтения нет, – не скажут, что нет нам отмщенья!» —Молвит она и в обиде своей на поля ОэнеяВепря-мстителя шлет: быков столь крупных в ЭпиреНет луговом, не увидишь таких и в полях сицилийских.Кровью сверкают глаза и пламенем; шея крутая;Часто щетина торчит, наконечникам копий подобно, —Целой оградой стоит, как высокие копья, щетина.Хрюкает хрипло кабан, и, кипя, по бокам его мощнымПена бежит, а клыки – клыкам подобны индийским,Молния пышет из уст: листва от дыханья сгорает.То в зеленях он потопчет посев молодой, то надеждуПахаря – зрелый посев на горе хозяину срежет.Губит хлеба на корню, Церерину ниву. НапрасноТоки и житницы ждут обещанных им урожаев.С длинною вместе лозой тяжелые валятся гроздья,Ягоды с веткой лежат зеленеющей вечно маслины.Буйствует он и в стадах; уже ни пастух, ни собака,Лютые даже быки защитить скотину не могут.Люди бегут и себя в безопасности чувствуют толькоЗа городскою стеной. Но вот Мелеагр и отборныхЮношей местных отряд собираются в чаянье славы:Два близнеца, Тиндарея сыны, тот – славный наездник,Этот – кулачный боец; Ясон, мореплаватель первый,И с Пирифоем Тезей, – сама безупречная дружба, —Два Фестиада, Линкей, Афарея потомок, его жеСемя – проворный Идас и Кеней, тогда уж не дева,Нравом жестокий Левкипп и Акаст, прославленный дротом,И Гиппотой, и Дриант, и рожденный Аминтором Феникс,Актора ровни-сыны и Филей, из Элиды посланец,И Теламон, и отец Ахилла великого был там,С Феретиадом там был Иолай, гиантиец по роду,Доблестный Эвритион, Эхион, бегун необорный,И параскиец Лелег, Панопей и Гилей, и свирепыйГиппас, и в те времена совсем еще юноша – Нестор;Те, что из древних Амикл отправлены Гиппокоонтом;И паррасиец Анкей с Пенелопиным свекром Лаэртом;Мудрый пришел Ампикид, супругой еще не погублен,Эклид и – рощ ликейских краса – тегеянка-дева;Сверху одежда ее скреплялась гладкою пряжкой,Волосы просто легли, в единственный собраны узел;И, повисая с плеча, позванивал кости слоновойСтрел хранитель – колчан; свой лук она левой держала.Девы таков был убор; о лице я сказал бы: для девыОтрочье слишком лицо, и слишком для отрока девье.

Только ее увидел герой Калидонский, сейчас жеИ пожелал, но в себе подавил неугодное богуПламя и только сказал: «О, счастлив, кого удостоитМужем назвать!» Но время и стыд не позволили большеМолвить: им бой предстоял превеликий, – важнейшее дело.Частый никем никогда не рубленный лес начиналсяС ровного места; под ним расстилались поля по наклону.Леса достигли мужи, – одни наставляют тенета,Те уж успели собак отвязать; поспешают другиеВепря высматривать след, – своей же погибели ищут!Дол уходил в глубину; обычно вода дождеваяВся устремлялась туда; озерко порастало по краюГибкою ивой, ольхой малорослой, болотной травою,Всякой лозой и густым камышом, и высоким и низким.Выгнан из зарослей вепрь в середину врагов; разъяренный,Мчится, подобно огню, что из туч громовых упадает,Валит он в беге своем дерева, и трещит пораженныйЛес; восклицают бойцы, могучею правой рукоюДержат копье на весу, и широкий дрожит наконечник.Мчит напролом; разгоняет собак, – какую ни встретит,Мигом ударами вкось их, лающих, врозь рассыпает.Дрот, Эхиона рукой для начала направленный в зверя,Даром пропал: слегка лишь ствол поранил кленовый.Брошенный следом другой, будь верно рассчитана сила,В цель бы наверно попал, в хребте он у вепря застрял бы,Но далеко пролетел: пагасейцем был кинут Ясоном.Молвил тогда Ампикид: «О чтившийся мною и чтимыйФеб! Пошли, что прошу, – настичь его верным ударом!»Бог снизошел сколько мог до молений: оружием тронут,Но не поранен был вепрь, – наконечник железный ДианаСбила у древка; одним был древком тупым он настигнут.Пуще взбесился кабан; запылал подобен перуну,Свет сверкает из глаз, из груди выдыхает он пламя,И как несется ядро, натянутой пущено жилой,К стенам летя крепостным иль башням, воинства полным, —К сборищу юношей так, нанося во все стороны раны,Мчится, – и Эвиалан с Пелагоном, что край охранялиПравый, простерты уже: друзья подхватили лежащих.Также не смог упастись Энизим, сын Гиппокоонта,От смертоносных клыков; трепетал, бежать порывался,Но ослабели уже, под коленом подсечены, жилы.Может быть, здесь свою гибель нашел бы и Нестор-пилосецРаньше троянских времен, но успел, на копье оперевшись,Прыгнуть на дерево, тут же стоявшее, в ветви густые.Вниз на врага он глядел с безопасного места, спасенный.Тот же, свирепый, клык наточив о дубовые корни,Смертью грозил, своим скрежеща обновленным оружьем,Гнутым клыком он задел Эвритида огромного ляжку.Братья меж тем близнецы, – еще не созвездие в небе, —Видные оба собой, верхом на конях белоснежныхЕхали; оба они потрясали в воздухе дружноОстроконечья своих беспрерывно трепещущих копий.Ранили б зверя они, да только щетинистый скрылсяВ темной дубраве, куда ни коню не проникнуть, ни дроту.Следом бежит Теламон, но, неосмотрительный в беге,Наземь упал он ничком, о корень споткнувшись древесный.

Вот, между тем как его поднимает Пелей, наложилаДева-тегейка стрелу и пустила из гнутого лука.Около уха вонзясь, стрела поцарапала кожуЗверя и кровью слегка обагрила густую щетину.Дева, однако, не так веселилась удара успеху,Как Мелеагр: говорят, он первый увидел и первыйЗверя багрящую кровь показал сотоварищам юным.«Ты по заслугам, – сказал, – удостоена чести за доблесть!»И покраснели мужи, поощряют друг друга и крикомДух возбуждают, меж тем беспорядочно мечут оружье.Дротам преградой тела, и стрелы препятствуют стрелам.Тут взбешенный Аркад, на свою же погибель с секирой, —«Эй, молодцы! Теперь предоставьте мне действовать! – крикнул, —Знайте, сколь у мужчин оружье сильней, чем у женщин!Дочь пусть Латоны его своим защищает оружьем, —Зверя я правой рукой погублю против воли Дианы!»Велеречивыми так говорит спесивец устами.Молвил и, руки сцепив, замахнулся двуострой секирой,Вот и на цыпочки встал, приподнялся на кончиках пальцев, —Но поразил смельчака в смертельно опасное местоЗверь: он оба клыка направил Аркаду в подбрюшье.Вот повалился Анкей, набухшие кровью обильно,Выпав, кишки растеклись, и мокра обагренная почва.Прямо пошел на врага Пирифой, Иксиона потомок:Мощною он потрясал рогатину правой рукою.Сын же Эгея ему: «Стань дальше, о ты, что дорожеМне и меня самого, души моей часть! В отдаленьеМожет и храбрый стоять: погубила Анкея отвага».Молвил и бросил копье с наконечником меди тяжелой.Ладно метнул, и могло бы желаемой цели достигнуть,Только дубовая ветвь его задержала листвою.Бросил свой дрот и Ясон, но отвел его Случай от зверя;Дрот неповинному псу обратил на погибель: попал онВ брюхо его и, кишки пронизав, сам в землю вонзился.Дважды ударил Ойнид: из двух им брошенных копийПервое медью в земле, второе в хребте застревает.Медлить не время; меж тем свирепствует зверь и всем теломВертится, пастью опять разливает шипящую пену.Раны виновник – пред ним, и свирепость врага раздражает;И под лопатки ему вонзает сверкнувшую пику.Криками дружными тут выражают товарищи радостьИ поспешают пожать победившую руку рукою.Вот на чудовищный труп, на немалом пространстве простертый,Диву дивуясь, глядят, все мнится им небезопаснымТронуть врага, – все ж каждый копье в кровь зверя макает.А победитель, поправ грозивший погибелью череп,Молвил: «По праву мою ты возьми, нонакрийская дева,Эту добычу: с тобою мы славу по чести разделим».Тотчас он деве дарит торчащие жесткой щетинойШкуру и морду его с торчащими страшно клыками, —Ей же приятен и дар, и сам приятен даритель.Зависть почуяли все; послышался ропот в отряде.Вот, из толпы протянув, с громогласными криками, руки, —«Эй, перестань! Ты у нас не захватывай чести! – кричалиТак Фестиады, – тебя красота твоя не подвела бы,Как бы не стал отдален от тебя победитель влюбленный!»

Дара лишают ее, его же – права даренья.Марса внук не стерпел; исполнившись ярого гнева, —«Знайте же вы, – закричал, – о чужой похитители чести,Близки ль дела от угроз!» – и пронзил нечестивым железомГрудь Плексиппа, – а тот и не чаял погибели скорой!Был в колебанье Токсей: одинаково жаждавший в миг тотБрата отмстить своего и боявшийся участи брата, —Не дал ему Мелеагр сомневаться: согретое прежнимСмертоубийством копье внозь согрел он братскою кровью.Сын победил, и несла благодарные жертвы АлтеяВ храмы, но вдруг увидала: несут двух братьев убитых.В грудь ударяет она и печальными воплями городПолнит, сменив золотое свое на скорбное платье.Но, лишь узнала она, кто убийца, вмиг прекратилсяПлач, и слезы ее перешли в вожделение мести.Было полено: его – когда после родов лежалаФестия дочь – положили в огонь триединые сестры.Нить роковую суча и перстом прижимая, младенцуМолвили: «Срок одинаковый мы и тебе и полену,Новорожденный, даем». Провещав прорицанье такое,Вышли богини; а мать головню полыхавшую тотчасВынула вон из огня и струею воды окатила.Долго полено потом в потаенном месте лежалоИ сохранялось, – твои сохраняло, о юноша, годы!Вот извлекла его мать и велела лучинок и щепокВ кучу сложить; потом подносит враждебное пламя.В пламя древесный пенек пыталась четырежды бросить,Бросить же все не могла: в ней мать с сестрою боролись, —В разные стороны, врозь, влекут два имени сердце.Щеки бледнели не раз, ужасаясь такому злодейству,Очи краснели не раз, распаленным окрашены гневом,И выражало лицо то будто угрозу, в которойСтрашное чудилось, то возбуждало как будто бы жалость.Только лишь слезы ее высыхали от гневного пыла,Новые слезы лились: так судно, которое гонитВетер, а тут же влечет супротивное ветру теченье,Чует две силы зараз и, колеблясь, обеим покорно, —Так вот и Фестия дочь, в нерешительных чувствах блуждая,То отлагает свой гнев, то, едва отложив, воскрешает.Преобладать начинает сестра над матерью все же, —И, чтобы кровью смягчить по крови родные ей тени,Благочестиво творит нечестивое. Лишь разгорелсяЗлостный огонь: «Моя да истлеет утроба!» – сказала —И беспощадной рукой роковое подъемлет полено.Остановилась в тоске пред своей погребальною жертвой.«О Эвмениды, – зовет, – тройные богини возмездий!Вы обратитесь лицом к заклинательным жертвам ужасным!

Мщу и нечестье творю: искупить смерть смертию должно,Должно злодейство придать к злодейству, к могиле могилу.В нагроможденье скорбей пусть дом окаянный погибнет!Будет счастливец Ойней наслаждаться победою сына?Фестий – сиротствовать? Нет, пусть лучше восплачутся оба!

Вы же, о тени моих двух братьев, недавние тени,Помощь почуйте мою! Немалым деяньем сочтитеЖертву смертную, дар материнской утробы несчастный.Горе! Куда я влекусь? Простите же матери, братья!Руки не в силах свершить начатого – конечно, всецелоГибели он заслужил. Ненавистен мне смерти виновник.Кары ль не будет ему? Он, живой, победитель, надменныйСамым успехом своим, Калидонскую примет державу?Вам же – пеплом лежать, вы – навеки холодные тени?Этого я не стерплю: пусть погибнет проклятый; с собоюПусть упованья отца, и царство, и родину сгубит!Матери ль чувствовать так? Родителей где же обеты?Десятимесячный труд материнский, – иль мною забыт он?О, если б в пламени том тогда же сгорел ты младенцем!Это стерпела бы я! В живых ты – моим попеченьемНыне умрешь по заслугам своим: поделом и награда.Данную дважды тебе – рожденьем и той головнею —Душу верни или дай мне с братскими тенями слиться.

Жажду, в самой же нет сил. Что делать? То братские раныПеред очами стоят, убийства жестокого образ,То сокрушаюсь душой, материнскою мучась любовью, —Горе! Победа плоха, но все ж побеждайте, о братья!Лишь бы и мне, даровав утешение вам, удалитьсяСледом за вами!» Сказав, дрожащей рукой, отвернувшись,В самое пламя она головню роковую метнула.И застонало – иль ей показалось, что вдруг застонало, —Дерево и, запылав, в огне против воли сгорело.Был далеко Мелеагр и не знал, – но жжет его тайноЭтот огонь! Нутро в нем – чувствует – все загорелось.Мужеством он подавить нестерпимые тщится мученья.Сам же душою скорбит, что без крови, бесславною смертьюГибнет; счастливыми он называет Анкеевы раны.Вот он со стоном отца-старика призывает и братьев,Кличет любимых сестер и последней – подругу по ложу.Может быть, также и мать! Возрастают и пламя и муки —И затихают опять, наконец одновременно гаснут.Мало-помалу душа превратилась в воздух легчайший,Мало-помалу зола убелила остывшие угли.Гордый простерт Калидон; и юноши плачут и старцы,Стонут и знать, и народ; распустившие волосы с горяВ грудь ударяют себя калидонские матери с воплем.Пылью сквернит седину и лицо престарелый родитель,Сам распростерт на земле, продолжительный век свой поносит.Мать же своею рукой, – лишь сознала жестокое дело, —Казни себя предала, железо нутро ей пронзило.Если б мне бог даровал сто уст с языком звонкозвучным,Воображенья полет или весь Геликон, – я не мог быПересказать, как над ней голосили печальные сестры.О красоте позабыв, посинелые груди колотят.Тело, пока оно здесь, ласкают и снова ласкают,Нежно целуют его, принесенное ложе целуют.Пеплом лишь стала она, к груди прижимают и пепел,Пав на могилу, лежат и, означенный именем каменьСкорбно руками обняв, проливают над именем слезы.Но, утолясь наконец Парфаонова дома несчастьем,Всех их Латонина дочь, – исключая Горгею с невесткойЗнатной Алкмены, – взрастив на теле их перья, подъемлетВ воздух и вдоль по рукам простирает им длинные крылья,Делает рот роговым и пускает летать – превращенных.

Филемон и Бавкида