Наука любви (сборник) - Овидий

Дедал

День лучезарный уже растворила Денница, ночноеВремя прогнав, успокоился Эвр, облака заклубилисьВлажные. С юга подув, Эакидов и Кефала к домуМягкие австры несут – и под их дуновеньем счастливымРанее срока пришли мореходы в желанную гавань.Опустошал в то время Минос прибрежья лелегов,Бранное счастье свое в Алкатоевом пробовал граде,Где государем был Нис, у которого, рдея багрянцем,Между почетных седин, посредине, на темени самомВолос пурпуровый рос – упованье великого царства.Шесть уже раз возникали рога у луны восходящей,Бранное счастье еще колебалось, однако же, долгоДева Победа меж них на крылах нерешительных реет.Царские башни в упор примыкали к стенам звонкозвучным,Где, по преданью, была золотая приставлена лираСыном Латониным. Звук той лиры был в камне сохранен.

Часто любила всходить дочь Ниса на царскую башню,В звучную стену, доколь был мир, небольшие каменьяСверху кидать. А во время войны постоянно ходилаС верха той башни смотреть на боренья сурового Марса.С долгой войной она имена изучила старейшин,Знала оружье, коней, и обличье критян, и колчаны,Знала всех лучше лицо предводителя – сына Европы —Больше, чем надо бы знать. Минос, в рассужденье царевны,С гребнем ли перистым шлем на главу молодую наденет, —Был и при шлеме красив. Возьмет ли он в руки блестящийЗолотом щит, – и щит ему украшением служит.Если, готовясь метнуть, он раскачивал тяжкие копья,В нем восхваляла она согласье искусства и силы.Если, стрелу наложив, он натягивал лук свой широкий,Дева божилась, что он стрелоносцу Фебу подобен.Если же он и лицо открывал, сняв шлем свой медяный,Иль, облаченный в багрец, сжимал под попоною пестройБелого ребра коня и устами вспененными правил,Нисова дочь, сама не своя, обладанье терялаЗдравым рассудком. Она называла и дротик счастливым,Тронутый им, и рукою его направляемый повод.Страстно стремится она – если б было возможно! – во вражийСтан девичьи стопы через поле направить, стремитсяС башни высокой сама в кноссийский ринуться лагерьИли врагу отпереть обитые медью ворота, —Словом, все совершить, что угодно Миносу. СиделаТак и смотрела она на шатер белоснежный Диктейца,Так говоря: «Горевать, веселиться ль мне брани плачевной,И не пойму. Что Минос мне, влюбленной, враждебен, – печалюсь,Но, не начнись эта брань, как иначе его я узнала б?

Все-таки мог он войну прекратить и, назвав меня вернойСпутницей, тем обрести надежного мира поруку.Если тебя породившая мать, о красой несравненный,Схожа с тобою была, то недаром к ней бог возгорелся.Как я блаженна была б, когда бы, поднявшись на крыльях,Я очутилась бы там, у владыки кноссийского в стане!Я объявила б себя и свой пыл, вопросила б, какогоХочет приданого он: не просил бы твердынь лишь отцовских!Пусть пропадет и желаемый брак, лишь бы мне не изменойСчастья достичь своего! – хоть быть побежденным нередкоВыгодно людям, когда победитель и мягок и кроток.Правда, знаю – ведет он войну за убитого сына,Силен и правдою он, и его защищающим войском.Думаю, нас победят. Но коль ждать нам такого исхода,То почему ж эти стены мои для Миноса откроетМарс, а не чувство мое? Без убийства и без промедленьяЛучше ему одолеть, не потратив собственной крови.Не устрашусь я тогда, что кто-нибудь неосторожноГрудь твою ранит, Минос. Да кто же свирепый решился бПолное злобы копье в тебя нарочито направить?Замысел мне по душе и намеренье: вместе с собоюЦарство в приданое дать и войне положить окончанье.Мало, однако, желать. Охраняются стражами входы.Сам врата запирает отец. Его одного лишь,Бедная, ныне боюсь; один он – желаньям помеха.Если б по воле богов не иметь мне отца! Но ведь каждый —Бог для себя. Судьбой отвергаются слабого просьбы.Верно, другая давно, столь сильной зажженная страстью,Уж погубила бы все, что доступ к любви преграждает.

Чем я слабее других? Решилась бы я через пламяИ меж мечами пройти: но пламя ни в чем не поможетИ не помогут мечи, – один только волос отцовский.Золота он драгоценнее мне. Блаженной бы сделалВолос пурпурный меня, смогла б я желанья исполнить».Так говорила она, и, забот многочисленных мамка,Ночь подошла между тем, и тьма увеличила смелость.Час был первого сна, когда утомленное за деньТело вкушает покой. Безмолвная в спальню отцовуВходит. Дочь у отца похищает – о страшное дело! —Волос его роковой; совершив нечестивую кражу,С дерзкой добычей своей проникает в ворота и вскореВ самую гущу врагов, – так верила сильно в заслугу! —Входит, достигла царя и ему, устрашенному, молвит:«Грех мне внушила любовь, я – Нисова дочь и царевнаСкилла; тебе предаю я своих и отцовских пенатов.Я ничего не прошу, – тебя лишь. Любовным залогомВолос пурпурный прими и поверь, что вручаю не волос,Голову также отца моего!» И рукою преступнойДар протянула. Минос от дарящей руки отшатнулсяИ отвечал ей, смущен совершенным неслыханным делом:«Боги да сгонят тебя, о бесчестие нашего века,С круга земного, тебя пусть суша и море отвергнут!Я же, клянусь, не стерплю, чтоб Крит, колыбель ГромовержцаИ достоянье мое, – стал такого чудовища домом», —И покоренным врагам – ибо истинный был справедливец, —Мира условия дав, кораблям велел он причалыСнять и наполнить суда, обитые медью, гребцами.Скилла, едва увидав, что суда уже в море выводятИ что Минос отказал в награде ее преступленью,Вдруг, умолять перестав, предалась неистово гневу,Руки вперед, растрепав себе волосы, в бешенстве взвыла:«Мчишься куда, на брегу оставляя виновницу блага,Ты, и родимой земле, и родителю мной предпочтенный?Мчишься, жестокий, куда, чья победа – мое преступленье,Но и заслуга моя? Тебя мой подарок не тронулИ не смягчила любовь, не смягчило и то, что надеждыВсе мои были в тебе? О, куда обратиться мне, сирой?В край ли родной? Он плененный лежит, но представь, что он волен, —Из-за измены моей он мне недоступен. К отцу ли?Мною он предан тебе. Ненавидят меня по заслугам:Страшен соседям пример. Я от мира всего отказаласьТолько затем, чтобы Крит мне один оставался открытым.Неблагодарный, туда коль не пустишь меня и покинешь,Мать не Европа тебе, но Сиртов негостеприимных,Тигров армянских ты сын иль движимой Австром Харибды,Ты не Юпитера плод, не пленилась обличием бычьимМать твоя. Этот рассказ про род ваш ложью подсказан.Был настоящим быком, никакой не любившим девицы,Тот, породивший тебя. Совершай же свое наказанье,Нис, мой отец! Вы, изменой моей посрамленные стены,Ныне ликуйте! Клянусь: погибели я заслужила.Пусть из тех кто-нибудь, кто мною был предан безбожно,Сгубит меня: ты сам победил преступленьем, тебе лиНыне преступницу гнать? Мое пред отцом и отчизнойЗло да воздастся тебе! Быть супругой твоею достойнаТа, что, тебе изменив и быка обманувши подделкой,Двух в одном родила! Но мои достигают ли речиСлуха, увы, твоего? Иль ветры, быть может, уносятЗвук лишь пустой, как суда твои по морю, неблагодарный?Не удивительно, нет, что тебе предпочла ПасифаяМужа-быка: у тебя свирепости более было.Горе мне! Надо спешить: разъяты ударами весел,Воды шумят, а со мной и земля моя – ах! – отступает.Но не успеешь ни в чем, о заслуги мои позабывший!Вслед за тобою помчусь, руками корму обнимая.

В дали морей повлекусь!» – сказала – и кинулась в воду.За кораблем поплыла, ей страстью приданы силы.Долго на кносской корме ненавистною спутницей виснет.То лишь увидел отец, – на воздухе он уж держался,Только что преображен в орла желтокрылого, – тотчасК ней полетел – растерзать повисшую загнутым клювом.В страхе она выпускает корму; но чувствует: легкийДержит ее ветерок, чтоб поверхности вод не коснулась.Были то перья; она превратилась в пернатую, зватьсяКиридой стала: ей дал тот остриженный волос прозванье.Сотню быков заколол по обету Юпитеру в жертвуСлавный Минос, лишь достиг с кораблями земли куретидов,Свой разукрасил дворец, побед развесил трофеи.Рода позор между тем возрастал. Пасифаи изменуГнусную всем раскрывал двуединого образ урода.Принял решенье Минос свой стыд удалить из покоевИ поместить в многосложном дому, в безвыходном зданье.Дедал, талантом своим в строительном славен искусстве,Зданье воздвиг; перепутал значки и глаза в заблужденьеВвел кривизною его, закоулками всяких проходов.Так по фригийским полям Меандр ясноводный, играя,Льется, неверный поток и вперед и назад устремляет;В беге встречая своем супротивно бегущие волны,То он к истокам своим, то к открытому морю стремитсяНепостоянной волной: так Дедал в смущение вводитСетью путей без числа; он сам возвратиться обратноК выходу вряд ли бы мог: столь было запутано зданье!После того как туда полубык-полуюноша запертБыл, и два раза уже напитался актейскою кровью,В третий же был усмирен, через новое девятилетье.С помощью девы та дверь, никому не отверстая дважды,Снова была найдена показаньем распущенной нити;И не замедлил Эгид: Миноиду похитив, направилК Дии свои паруса, где спутницу-деву, жестокий,Бросил на бреге, но к ней, покинутой, слезно молящей,Вакх снизошел и обнял ее, чтобы вечные векиСлавилась в небе она, он снял с чела ее венчикИ до созвездий метнул; полетел он воздушным пространством,И на лету в пламена обращались его самоцветы.

Остановились в выси, сохраняя венца очертанье,Близ Геркулеса со змеем в руке и с согбенным коленом.Дедал, наскучив меж тем изгнанием долгим на Крите,Страстно влекомый назад любовью к родимым пределам,Замкнутый морем, сказал: «Пусть земли и воды преградойВстали, зато небеса – свободны, по ним понесемся!Всем пусть владеет Минос, но воздухом он не владеет!»Молвил – и всею душой предался незнакомому делу.Новое нечто творит, подбирает он перья рядами,С малых начав, чтоб за каждым пером шло другое, длиннее, —Будто неровно росли: все меньше и меньше длиною, —Рядом подобным стоят стволы деревенской цевницы;Ниткой средину у них, основания воском скрепляет.Перья друг с другом связав, кривизны незаметной им придалТак, чтобы были они как у птицы. Присутствовал рядомМальчик Икар; он не знал, что касается гибели верной, —То, улыбаясь лицом, относимые веющим ветромПерья рукою хватал; то пальцем большим размягчал он

Желтого воска куски, ребячьей мешая забавойДивному делу отца. Когда ж до конца довершилиДедала руки свой труд, привесил к крылам их создательТело свое, и его удержал волновавшийся воздух.Дедал и сына учил: «Полетишь серединой пространства!Будь мне послушен, Икар: коль ниже ты путь свой направишь,Крылья вода отягчит; коль выше – огонь обожжет их.Посередине лети! Запрещаю тебе на БоотаИли Гелику смотреть и на вынутый меч Ориона.Следуй за мною в пути». Его он летать обучает,Тут же к юным плечам незнакомые крылья приладив.

Между советов и дел у отца увлажнялись ланиты,Руки дрожали; старик осыпал поцелуями сына.Их повторить уж отцу не пришлось! На крыльях поднявшись,Он впереди полетел и боится за спутника, словноПтица, что малых птенцов из гнезда выпускает на волю.Следовать сыну велит, наставляет в опасном искусстве,Крыльями машет и сам и на крылья сыновние смотрит.Каждый, увидевший их, рыбак ли с дрожащей удою,Или с дубиной пастух, иль пахарь, на плуг приналегший, —Все столбенели и их, проносящихся вольно по небу,За неземных принимали богов. По левую рукуСамос Юнонин уже, и Делос остался, и Парос;Справа остался Лебинт и обильная медом Калимна.Начал тут отрок Икар веселиться отважным полетом,От вожака отлетел; стремлением к небу влекомый,Выше все правит свой путь. Соседство палящего СолнцаКрыльев скрепление – воск благовонный – огнем размягчило;Воск, растопившись, потек; и голыми машет рукамиЮноша, крыльев лишен, не может захватывать воздух.Приняты были уста, что отца призывали на помощь,Морем лазурным, с тех пор от него получившим названье.В горе отец – уже не отец! – Повторяет: «Икар мой!Где ты, Икар? – говорит, – в каком я найду тебя крае?»Все повторял он: «Икар!» – но перья увидел на водах;Проклял искусство свое, погребенью сыновнее телоПредал, и оный предел сохранил погребенного имя.Но увидала тогда, как несчастного сына останкиСкорбный хоронит отец, куропатка-болтунья в болотеКрыльями бить начала, выражая кудахтаньем радость, —Птица, – в то время одна из невиданной этой породы, —Ставшая птицей едва, постоянный укор тебе, Дедал!Судеб не зная, сестра ему поручила наукамСына учить своего – двенадцать исполнилось толькоМальчику лет, и умом способен он был к обученью.Как-то спинного хребта рассмотрев у рыбы приметы,Взял он его образцом и нарезал на остром железеРяд непрерывный зубцов: открыл пилы примененье.Первый единым узлом связал он две ножки железных,Чтобы, когда друг от друга они в расстоянии равном,Твердо стояла одна, другая же круг обводила.Дедал завидовать стал; со священной твердыни МинервыСбросил питомца стремглав и солгал, что упал он. Но мальчикПринят Палладою был, благосклонной к талантам; он в птицуБыл обращен и летел по воздуху, в перья одетый.Сила, однако, ума столь быстрого в крылья и лапыВся перешла; а прозванье при нем остается былое.Все-таки в воздух взлететь куропатка высоко не может,Гнезд не свивает себе на ветвях и высоких вершинах;Низко летает она и кладет по кустарникам яйца:Высей страшится она, о падении помня давнишнем.

Калидонская охота