Агентство «Томпсон и K°» - Жюль Верн

Мало того, когда восходили к первоначальной причине, то оказывалось, что вина агентства очевидна. Если бы, вопреки его обязательствам, туристы не прибыли на Файаль 18-го числа вместо 17-го, то оставили бы Терсер вечером 24-го мая. Тогда бы пассажиры «Симью» никоим образом не были замешаны в эту нелепую историю с ворами, развязки которой нельзя было и предвидеть.

Непримиримые Сондерс и Хамильтон выступали с самыми пылкими укоризнами по этому поводу. Они громко разглагольствовали среди одобрявшего их кружка, в первом ряду которого стоял, потягивая трубку, Пипербом.

Понял ли голландец, в каком неприятном положении находился он, а также его товарищи? Во всяком случае, он не скупился на знаки одобрения, слушая, хотя и не понимая страстных речей лидеров оппозиции.

Дон Ижино тоже обращал на себя внимание среди наиболее ярых обвинителей. Он горячился и не жалел сильных выражений. Он, португалец, грозил своей же стране репрессиями Сент-Джеймского кабинета. Какая спешность передвижения томила португальского сеньора? Какое значение имело опоздание для человека, который, по его же словам, не знал, как убить время?

Когда Томпсон проходил около враждебной группы, брюзгливым Тиртеем которой являлся Сондерс, то смиренно сгибался в три погибели. В душе он извинял своим пассажирам их дурное настроение. Предложить людям приятное путешествие в продолжение почти целого месяца, заставить их выложить за это приличную сумму, затем держать их в порте Понта-Дельгады – это могло обозлить самых терпеливых. Еще немного – и даже те, которые до сих пор оставались ему верны, покинут его, он это видел, чувствовал. Не распространяясь в бурных обвинениях, как Сондерс, Хамильтон и их приверженцы, некоторые, например священник Кулей, уже намекали, что если дело не уладится быстро, то они откажутся от начатого путешествия и возвратятся в Англию на пароходе, ежемесячно совершающем рейсы на остров Св. Михаила. Это был серьезный симптом.

Ввиду такой внушительной оппозиции какие же сторонники оставались еще у Томпсона? Только семья Блокхед, рабски подражавшая оптимизму своего главы. Почтенный бакалейщик по-прежнему имел сияющий вид и заявлял всякому желавшему выслушать его, что, в общем, ничего не имеет против того, чтобы быть замешанным в дипломатические недоразумения.

Что касается семейства Линдсей и Рожера, то они держались нейтрального положения, не были ни противниками, ни сторонниками администрации, оставаясь просто индифферентными. Они очень мало занимались происшествиями, которые так волновали их товарищей. В Понта-Дельгаде, как и в других местах, они испытывали удовольствие находиться вместе, и жизнерадостное настроение французского офицера сообщалось им всем.

Благоприятствуемый общительной жизнью на пароходе, он легко завладел местом, оставленным угрюмым и молчаливым Джеком. С самого отъезда обе сестры и Рожер уже не расставались, и их дружба не переставала давать пищу злым языкам спутников. Но какое значение это имело для свободных американок? А Рожер тоже, по-видимому, не больше интересовался этими сплетнями. Без всякой скрытности он открывал своим подругам драгоценное сокровище своего веселья. Долли и он особенно хохотали. В данную минуту новый инцидент служил еще предлогом к бесконечным шуткам, и Рожер не переставал потешаться над путешествием, так хорошо организованным.

К этим трем пассажирам мало-помалу присоединился и Робер. Он стал менее дичиться, разговаривал. И скромный переводчик, по мере того как его раскусывали, оправдывал лестное внимание пассажиров, допускавших его в свое общество. Разумно оставаясь на своем месте, он в их присутствии отбрасывал надетую им поддельную ливрею, становился самим собой и подчас отдавался беседам, в которых находил все большую прелесть. Во время обвала у Семи Городов только благодаря случаю он удостоился благодарности Алисы Линдсей.

Но даже считая этих безразличных клиентов в числе своих решительных сторонников, Томпсон вынужден был признать, что его партия очень сократилась, и ломал себе голову, ища средств положить конец такому прискорбному положению. Первым средством, очевидно, было обращение к британскому консулу. К несчастью, запрещение иметь какое-либо сношение с землей делало это невозможным. Томпсон сделал, правда, безуспешную попытку перед офицером, командовавшим полицейским нарядом, прибывшим на «Симью». Надо было ждать обыска. До тех пор ничего нельзя было предпринять.

Капитан Пип издали присутствовал при разговоре, приведшем к такому решению. Он угадывал слова беседовавших, даже не слыша их, и от злости жестоко мял кончик своего носа, тогда как зрачки его страшно скашивались. Видеть, как его арматор доведен до унижения, до зависимости от произвола португальского полицейского – это превышало понимание бравого капитана. Если бы Томпсон спросил его, то честный моряк посоветовал бы какой-нибудь насильственный выход, например гордо удалиться средь бела дня, развернув флаг, под пушками фортов.

Но администратор и не думал справляться о мнении капитана. Ища примирения, он старался повременить, пока удовлетворяя всех. Трудная задача.

Между наименее терпеливыми находилась и бедная Таржела. Не случись этого несчастья, недалека была бы минута, когда она стала бы женой Жоакимо. Она горела желанием повидать неумолимого офицера, который, может быть, оказался бы менее непреклонным к ней. Она задумала предпринять эту смелую попытку, когда Жракимо, явившийся в лодке, делал ей отчаянные знаки.

Таржела решительно подошла к полицейскому офицеру и изложила ему положение, в которое ее поставило распоряжение губернатора. Была ли то правота ее дела, или, скорее, огласка, которую ее история получила на острове, или просто влияние прекрасных глаз просительницы? Во всяком случае, офицер поддался убеждению. Он послал на берег служащего, который вскоре привез разрешение высадить Таржелу с условием, чтобы она подчинилась тщательному обыску.

Выпущенная молодая азорка быстро воспользовалась своей свободой. Прежде, однако, она отправилась поблагодарить Томпсона и Алису Линдсей, особенно сочувственно отнесшуюся к ее делу. Обоим она сказала горячее «спасибо», мило пригласив их на бал в вечер своей свадьбы вместе со всеми остальными пассажирами.

Томпсон на это приглашение ответил лишь слабой улыбкой, Алиса же приняла, хотя и с оговорками, налагаемыми обстоятельствами.

Исполнив долг благодарности, Таржела радостно убежала.

Было около четырех часов, когда большая лодка подвезла к пароходу трех особ, в которых легко было узнать судейских чиновников; сопровождали их две женщины, роль которых оставалась неизвестной. Между прибывшими Робер с первого взгляда узнал коррежидора, которого видел за два дня до этого. Судья заговорил первый, но произнес всего лишь одно слово, тотчас же переведенное Робером.