Султан Юсуф и его крестоносцы - Сергей Смирнов

Но отвечать уже было некому. Наступило утро.

В тот день Салах ад-Дин снизил в городе все налоги, приведя их в соответствие с законами Ислама. Затем немедля собрав своих воинов и оставив управителем Дамаска самого младшего из своих братьев, Салах ад-Дин еще до полудня двинулся на север, к Халебу. Однако по дороге ему пришлось на целых две недели задержаться у крепости Хомс, которая оказала ему сильное сопротивление. Видя, что у этой цитадели можно погрязнуть, как в болоте на смех главному врагу, властитель Египта наконец оставил у ее стен часть войска, а сам двинулся дальше.

Тем временем, Гюмуштекин успел хорошо приготовиться к осаде. Жители Халеба не держали на Салах ад-Дина никакого зла. Они слышали о его благородстве и добродетелях, а Гюмуштекину не слишком доверяли. Однако коварный правитель сумел нагнать страху на малолетнего сына атабека. Он убедил его, что самозванец-курд хочет его смерти, чтобы отнять власть, по праву принадлежащую наследнику великого атабека. По его указке ас-Салих целыми днями бродил по городу в сопровождении полусотни телохранителей и слезно призывал народ защитить его от узурпатора. Детские слезы проняли халебцев, и они воодушевились священным делом спасения своего высокородного Зенгида. Когда Салах ад-Дин подошел к стенам Халеба, он понял: для достойного приема, что ему готовы оказать горожане и их предводитель, его войска маловато. Однако он начал осаду.

На закате одного из ветреных зимних дней он вышел из своего шатра и заметил, как с западной башни Халеба сорвалась ворона. Она суматошно захлопала крыльями и полетела в сторону заходившего солнца.

Пока Салах ад-Дин невольным взглядом провожал по небу черное пятно, в его сердце закралась тревога и вслед за тревогой явилось прозрение.

«Опять все повторяется! — подумал он. — И этот турок Гюмуштекин — тот же Шавар. Тень Шавара. Конечно же, он послал к франкам за помощью… Когда только они появятся?»

Так же невольно он стал прислушиваться к шуму ветра, хлопавшего крыльями шатров и палаток.

Внезапно до его слуха донеслись крики и звон сабель. Поначалу Салах ад-Дин даже не поверил своим ушам, ведь по всему выходило, что сражение началось прямо посреди его стана.

Выхватив саблю, он решительно двинулся на шум. Но тут навстречу ему появились бегущие воины и в мгновение ока обступили его плотным кольцом, явно намереваясь защищать своего повелителя от какого-то страшного и вездесущего врага, способного напасть со всех сторон.

— Что такое?! — воскликнул Салах ад-Дин.

— Ассасины! Ассасины! — так и завыл вокруг него ветер.

Глава 9

О бурях: на море и суше

— Ассасины! Ассасины! — завыл ветер со всех сторон.

Он подхватил меня и понес в бездну. Спасением я был обязан рыцарю Джону Фитц-Рауфу. Он схватил меня за плечо и не дал улететь в море, подобно невесомому перу.

— Очнись, Дауд! — заорал он мне в самое ухо, перекрывая вой бури. — Мы уже в аду!

Я вскочил на ноги и тут же повалился на палубу. Страшная буря швырнула корабль в разверзнутую дьявольскую пасть. Из пасти вырвалось шипение, и всех нас накрыло волной. Влекомый движением холодной воды, я прокатился по палубе и больно ударился обо что-то головой. Но вместо того, чтобы потерять сознание, я, напротив, окончательно пришел в себя.

Некогда было удивляться, как это я умудрился сам заснуть во время своего рассказа. Вскочив на ноги, я лихорадочно огляделся вокруг. Ничего не было, кроме сумрака и страшного рева. Однако ночь то ли еще не наступила, то ли уже кончалась, и можно было различить то, что было чернее или же светлее тяжких, как могильная насыпь, небес и вздымавшихся волн.

Оказалось, что берег близок. Но радоваться было рано. Темные береговые изломы были окантованы трепещущими белыми кружевами: там вода кипела на острых камнях, там буря могла порубить и перемолоть нас на мелкие кусочки и потом угостить чаек отменной трапезой. Оставалось только уповать на милость Господа, на то, что Бог и вправду желает нашей встречи с королем Ричардом.

Мне было необходимо не только выжить, но и не потерять свой разборный самострел, на который я уповал, пожалуй, не меньше, чем на милость Всевышнего. Закрепить на себе свой заплечный мешок так, чтобы он не болтался и не соскочил, если придется прыгать в воду и плыть, было делом нелегким. Пришлось встать на четвереньки и подтягивать узлы. Дважды меня прокатывало кубарем от борта до борта.

Греки, тем временем, уже отвязывали лодку, а Камбала, обычно говоривший почти шепотом, сумел перекричать бурю.

— Руби мачту! Руби мачту! — вопил он.

И вот вдвоем с самим рыцарем Джоном они превратились в морских лесорубов. Альдо орудовал невесть откуда взявшимся топором, а Джон Фитц-Рауф не пожалел своего меча. Впрочем, он держал в руках не свой родовой меч, а тот, что получил от иноверцев, поэтому для него это оружие немногим отличалось от топора или кухонного ножа.

Я вдруг ощутил необычную тревогу — вовсе не за свою жизнь и вовсе не за успех нашего похода. Вокруг бушевала буря, все кувыркалось, мир переворачивался вверх дном, и посреди этого светопреставления дурное предчувствие тихо затлело, будто последний уголек караванного костра в безветренной ночи, будто глаз шакала, пристально наблюдающего за мной из придорожных кустов.

Чем-то мне вдруг не понравились греки. Многие из них куда-то пропали. Трое сгрудилось у лестницы, что вела с верхней палубы в нижние помещения. Но вот «пропавшие» стали быстро друг за другом выбираться наверх, и все они зароились, как пчелы вокруг своей матки — и тогда я прозрел, и сердце едва не выскочило у меня из груди.

— Джон! — заорал я, срывая горло. — Бей их!

Я не ошибся.

В тот же самый миг двое греков бросились с мечами на рыцаря Джона. Он стоял к ним спиной и продолжал неистово рубить мачту — так рубить, как некогда рубил своих врагов. Даже если бы я прыгнул с кормы, как кузнечик, то все равно бы не сумел помочь ему — расстояние было слишком большим. Он, верно, потерял бы жизнь ни за дирхем, если бы его не успел загородить рыцарь Вильям Лонгхед. Видно, он тоже почуял неладное и уже держал свой меч наготове. Бросившись наперерез грекам, он отбилил их дружные удары. Тут же корабль мотнуло, и нападавшие заскользили прочь.

Камбала не боялся бурь, зато вид обнаженных мечей явно угнетал его. Видя, что возникла новая опасность, пострашнее бури, он оставил в мачте топор и юркнул в какой-то темный уголок. А рыцарь Джон, слишком увлекшись, нанес еще пару ударов по бездушному столпу и только после этого повернул свой меч против теплокровных врагов.

Мы сами были виноваты в том, что стражи «трапезундского быка» сумели добраться до оружия, зарезав двух наших оруженосцев, которые стерегли его. За время безобидных маневров и общих трапез, когда усталые соперники сидели плечом к плечу, а мечи лежали у них на коленях, порой целуясь рукоятками или остриями, все почти сдружились. И мы как-то запамятовали, что взяли их корабль с боем, а потому все они, несмотря на свою клятву служить нам верой и правдой, продолжали чувствовать себя заложниками, от которых, возможно, постараются избавиться, как только корабль пристанет к берегу. То, что мы не перебили их сразу, могло иметь в ромейских головах свое объяснение. Во-первых, они могли пригодиться в схватке с пиратами, которые рыскали в этих водах. Во-вторых, греки подозревали погоню, и, наверно, полагали, что такую погоню за беглыми англичанами и франками могут затеять только правоверные воины Пророка, которые не станут разбираться, что случилось на самом деле, а попросту порубят всех христиан — и дело с концом. В обоих этих случаях, думали греки, без их помощи не обойтись.

Но теперь грозная буря смела все их клятвы, и они решили, что пора заняться своей собственной судьбой. Их нападение нельзя было назвать вероломством, в чем я потом убеждал «рыцарей султана».

Так или иначе греки напали на нас, имея неплохо продуманный замысел. Однако полная внезапность им все же не удалась. Море кипело и бушевало вокруг, а на обреченном корабле закипело жаркое сражение. Со стороны оно могло показаться очень забавным зрелищем. Противников кидало и разбрасывало во все стороны. Они махали мечами впустую, порой норовя снести головы своим же. То их с ног сбивала вода, и они невольно хватались друг за друга, чтобы не упасть или не вывалиться за борт, потом снова друг от друга отталкивались и снова начинали скакать, как петушки. Что и говорить, маневры пригодились обеим сторонам. Каждый знал, на какой выпад и на какую хитрость способен противник, а потому скорой развязки ждать не приходилось, разве только постаралась бы сама буря. Буря и вправду положила конец той необыкновенной битве, но немногим позже.

Первым делом греки решили покончить с рыцарем Джоном и со мной, видя во мне некую тень предводителя. Трое бросилось на корму. Не имея меча, я завертелся волчком, уворачиваясь от ударов. Рус Иван в это время помогал кормчему управляться с рулем. Но как только мечи засвистели вокруг, кормчий в страхе бросил свое дело и свернулся в клубок под румпелем. Иван крикнул что-то злобно на греческом, явно желая образумить единоверцев, но зря открыл рот. В следующий миг он сам едва успел отдернуть руки, как в то самое место на румпеле вонзилось лезвие меча.