Султан Юсуф и его крестоносцы - Сергей Смирнов

Еще один болезненный укол почувствовал Салах ад-Дин.

Он подступил вплотную к аль-Фадилю и спросил его тихо, но грозно, дохнув ему прямо в лицо:

— Признайся, ты отправлял человека к франку?

Аль-Фадиль не дрогнул.

— Малик! Я не отправлял никаких тайных посланий этому франку, — с расстановкой, твердо ответил он, а потом продолжил мягким верноподданническим тоном: — Если на это осмелились твои здешние недруги, сторонники Фатимидов, то их старания оказались тебе только на руку… Всемогущий Аллах все устроил определенным образом и в свое время.

— Да, это так, — тяжело вздохнул Салах ад-Дин. — Даже — смерть моего отца.

А вскоре от тайных посланцев стали доходить новые вести, еще более тревожные: атабек замыслил нанести визит в Египет в начале следующего лета.

Узнав от брата, что земли Нубии пригодны для достойной жизни только ящериц и скорпионов, Салах ад-Дин послал Тураншаха на завоевание южной Аравии, где когда-то находилось богатое Сабейское царство, а ныне правили мелкие князьки.

Едва Тураншах покинул Каир, как против его брата возник новый заговор, так же быстро потерпевший неудачу, как первый. Заговорщики имели неосторожность посвятить в свои замысли одного из бывших придворных халифа, казалось бы потерявшего немало со смертью своего повелители. Они не знали, что этот человек, известный в ту пору богослов, еще десять лет назад был тайным посредником между эмиром Ширку и египетскими суннитами. Взвесив все возможные выгоды и потери и повинуясь воле Аллаха, этот богослов пришел с важной вестью к аль-Фадилю. К исходу того же дня все заговорщики, а ими были египетские и нубийские военачальники, были пойманы, допрошены и казнены. Весть о провале очень огорчила короля Иерусалима, ведь заговорщики обещали ему и его союзнику, королю Сицилии золото в обмен на военную помощь.

Поход Тураншаха был столь же стремительным и успешным, как подавление заговора в самом его истоке. В месяце раджабе 569-го года хиджры (то есть в марте месяце 1174-го христианского года) Йемен был захвачен. Так во владениях курдской семьи оказалась еще одна богатая область.

Узнав об этом, Нур ад-Дин послал в Каир своего везиря, которому предстояло на некоторое время стать, если не новым казначеем, то по крайней мере его тенью. Атабек уведомлял Салах ад-Дина, что намерен в скором времени начать великий джихад против неверных и по этой причине ему необходима полная опись всех сокровищ и всех денежных средств, хранителем коих являлся подданный атабека Салах ад-Дин ибн Айюб. Везирь Нур ад-Дина немного косил, и это забавляло сына Айюба. Он прекрасно понимал, что у везиря трудная работа: одним глазом считать золотые динары, а другим — воинов. Но так или иначе поводов для веселья было мало. Атабек явно искал последний и самый веский повод для вторжения, а Салах ад-Дин набирал новых мамлюков для своего войска и молился, чтобы, на смех неверным, дело не дошло до распри с властителем Сирии. Хотя отец перед смертью и освободил его от клятвы, но от какой не сказал определенно, да и сам Салах ад-Дин считал, что отказываться от клятвы даже в таких нелегких обстоятельствах — дело не достойное истинного воина Аллаха. И когда Ангел Смерти снова явился ему во сне, то он не поначалу не испытал никакого страха, хотя никак не мог догадаться, чья же теперь наступает очередь.

Страх появился, когда грозный Асраил, даже не обратив на Юсуфа свой невидящий взгляд, сделал ему знак следовать за собой и вышел из комнаты. Вскочив с ложа, он поспешил вслед за Ангелом, но коридор за дверью оказался пуст.

Салах ад-Дин, замирая сердцем, двинулся по дому и стал окликать своих братьев и сестер, заглядывая во все комнаты. Дом всполошился, засуетилась стража. Все оказались живы и только спросонок пучили глаза. Наконец ноги сами вынесли Юсуфа на восточный двор. Ему почудилось, будто тень скользнула по стене, окружавшей сад. В лицо пахнул рассветный ветер, и в его порыве послышалось слово «Долг!» В тот же миг стены распахнулись перед ним, словно врата, и он увидел перед собой пустынные просторы земли, на которых то там, то здесь поднимались пыльные вихри. Асраил уходил все дальше и перед тем, как кануть за окоем пустыни, снова поманил Юсуфаза собой.

— Что случилось, малик? — вдруг услышал Юсуф встревоженный голос аль-Фадиля, и видение пропало. — Все твои братья здесь. Никто не уходил.

Он открыл глаза, огляделся и увидел, что стоит на пороге своей комнаты, а перед ним при свете масляных ламп блестят испуганные глаза братьев и стражников.

Он закрыл глаза и вспомнил сон, поднявший его на ноги. Наступал одиннадцатый день месяца шавваля 569-го года хиджры[99].

— Очень скоро нам придется двинуться в поход. — в смутном предчувствии проговорил Салах ад-Дин и добавил: — …если не хотим, чтобы Ангел Смерти вернулся за нами.

Все опасливо переглянулись, а спустя полторы недели пришла весть, что великий атабек Халеба и Дамаска Нур ад-Дин Махмуд утром одиннадцатого дня месяца шавваля скончался от гнойного воспаления горла. Перед смертью его гортань вздулась, как от огромного нарыва, и, когда лекарь решился сделать надрез, чтобы облегчить муки повелителя, то из опавшего пузыря вырвались последние слова, что застряли в гортани Нур ад-Дина под скоплением гноя.

— Что же сказал великий атабек перед смертью? — пытал Салах ад-Дин сначала гонца, а потом — своих тайных посланников, поспешивших вернуться из Дамаска, где и призвал Всемогущий Аллах на небеса своего верного слугу.

— Говорят, в последние дни он очень сокрушался, что нельзя заранее знать воли Аллаха, — сообщили ему. — И еще он опасался за своего наследника…

— Разумеется, Сайф ад-Дин теперь не даст покоя мальчишке, и между Мосулом и Халебом начнется междуусобица, — не сомневался Салах ад-Дин.

Но посланники переглянулись, и один из них решился просветить своего повелителя насчет истинной причины предсмертных тревог Нур ад-Дина:

— Перед смертью великий атабек говорил непонятные слова о какой-то корове и очень опасался, что его семье будет угрожать Египет.

— Так великий атабек стал бояться, что его сына живьем проглочу я, а не его эмиры и ненасытные родственники! — не сдержав гнев, воскликнул Салах ад-Дин.

«Неужто, атабек, ты на исходе дней тронулся умом? Ты, столп истинной веры! — невольно обратился он в мыслях к своему бывшему господину. — Вот уж не думал, что даже ты способен испугаться воли Аллаха… и даже не воли Аллаха, а привидевшийся тебе коровы! Что с тобой произошло, атабек? Может быть, поэтому Всемогущий Господь открывает передо мною врата там, где только что стояла глухая, неприступная стена.»

И все же Салах ад-Дин сдержал себя и решил немного выждать прежде, чем входить в распахнутые перед ним врата. Он прекрасно понимал, что, стоит ему немедля двинуться в Сирию, как все эмиры Нур ад-Дина тоже испугаются коровы и сразу объединятся против него, а, если подождать, то все они перессорятся из-за главенства, в то время как племянник атабека, Сайф ад-Дин, станет притязать на земли его малолетнего наследника.

Так и случилось. Славный город Дамаск, где в то время находился сын атабека, Малик ас-Салих Исмаил, сразу оказался в руках эмира аль-Мукаддама, которому благоволила мать ас-Салиха. Он объявил себя регентом. Тут же объявился и второй регент — военный правитель Халеба, турок Гюмуштекин[100]. Затем не прошло и недели, как большой кусок уже развалившейся Сирии утянул со стола Сайф ад-Дин.

«Посмотри, атабек, что сделали с твоей страной твои верные эмиры! — возвал Салах ад-Дин, подняв глаза к небесам. — Франки могут радоваться. Но я спасу твою честь и не дам им радоваться долго. Иначе Всемогущий Аллах не принял бы моей клятвы.»

Нур ад-Дин ничего не ответил с небес, и его молчание можно было считать знаком согласия.

Но едва Юсуф сел в седло и повернул коня на восток, как с севера и юга пришли две недобрые вести. Сицилийский король, не знавший о провале заговора, уже двинул на Египет свои корабли, а на юге снова взбунтовались нубийцы, некогда служившие халифу. Эти вести, как шакальи челюсти, сомкнулись, и мерзкий зверь повис у коня на хвосте.

Вынужденная задержка выводила властителя Египта из себя, но и за нее он вскоре искренне возблагодарил Аллаха. Воспользовавшись положением, король Амори двинулся на Дамаск, благо для него этот путь был совсем недолог. Предусмотрительный эмир аль-Мукаддам выступил из города и первым предложил королю взаимовыгодные условия: Салах ад-Дин опасен для обоих, и, значит, первым делом надо заключить договор против него… а потом, возможно, и против Гюмуштекина. В знак добрососедства эмир освободил всех франкских пленников, содержавшихся в темницах Дамаска, и пообещал Амори приличное денежное вознаграждение в случае успеха их совместных действий. Аллах наказал эмира, незамедлительно поразив франка. Под стенами Дамаска франкский король подхватил тяжелый желудочный недуг. Трое суток подряд все обещания эмира выходили из него белой пенистой жижей, а на четвертые, окруженный своими арабскими лекарями, Амори испустил и свой дух. Его королевство упало в сохнущие руки его прокаженного сына. Испуганный эмир аль-Мукаддам поспешил призвать на помощь Сайф ад-Дина Мосульского, жители Дамаска стали волноваться, и тут в шуме и суете сын атабека вместе с матерью тайно покинули город и подались в Халеб.