Судить Адама! - Анатолий Жуков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Рад приветствовать молодого руководителя. Надеюсь, теперь сумеем договориться?
Ручьев показал рукой на стул. Илиади остался стоять.
– Человек, – он поднял указательный палец вверх, – сконструирован из трех частей. Я имею в виду нормального, гармонически развитого человека…
Ручьев с детства знал этого обрусевшего грека, которого в Хмелевке любили и ценили как заботливого врача; знал его чудаковатую формулу человека из трех частей, но сейчас не был расположен выслушивать шутливое ее разъяснение. Непонятно, зачем старик явился сюда, ведь сегодня в больнице приемный день.
– Извините, доктор, дел под завязку, не завтракал еще.
– Вот видите – не завтракал! А пепельница уже полна окурков, лицо землистое. Знаете, к чему это ведет? Я объясню.
– Вы объясните, зачем вы пришли? Нет времени, поймите – нет!
– И вот уже раздражительны, нетерпеливы. А почему? Только потому, что ваше психическое состояние обусловлено…
– Что вам нужно?
Илиади не отступил:
– Человек состоит из трех частей…
И лектор разогрелся, вещал с пафосом:
– …в трех ипостасях: бог-отец, бог-сын, бог-дух святой…
– и каждая часть должна функционировать согласованно, – убеждал Илиади.
– Послушайте! – не сдержался Ручьев, но тут зазвонил красный телефон. – Да, слушаю… Но при чем тут я? Есть распространители печати, они занимаются подпиской на газеты и журналы… Если директор, то и распространителей должен нацеливать?… Извините. Вам надо, вы и нацеливайте. – Положил трубку и поднял глаза на этого седоголового, длинноносого черта: – Ну?
– Болезнь легче предупредить, чем излечить.
Какие новости!
– Я не болен, доктор.
– Возможно. Но дело не только в вас. Мы отвечаем за здоровье всего населения Хмелевки, а у вас в цехах жарко, в конторе накурено, колбаса и колбасные изделия продолжают выходить некачественными. Поняли? – Илиади раскатал на столе бумажную трубку, которая оказалась плакатом, изображающим тела здорового человека и двух больных: тощего и толстого, бочкообразного: – Полюбуйтесь. Вы будете или таким скелетом, прикрытым кожей, или таким, извините, боровом. И люди ваши – тоже. Сейчас я по совместительству исполняю обязанности санитарного врача и отвечаю за порядок в райцентре.
– Я уже догадался. Что вам нужно?
– Конец полугодия, мы должны отчитаться за состояние районных предприятий, пищеблоков, продмагов…
– Хорошо, хорошо. – Ручьев поднял руки. – Составьте акт, протокол или что там у вас положено. У меня нет времени.
Илиади вздохнул, скатал плакат в трубку.
– И у него не стало времени. Значит, остаются одни акты да протоколы, одни бумаги. Что ж, составим бумагу…
Он ушел, пожилой, обиженный, с сиротской трубкой-плакатом в руке, не понятый и этим директором. Ручьев поглядел в его сутулую спину, потряс косматой головой и, склонившись над отчетом, потянулся за новой сигаретой. Потом передумал, достал из кармана кружочек колбасы. Ни поесть не дают, ни поработать. Может, не стоило выбрасывать башмаковский распорядок дня? Ну не совсем уж так, чтобы сидение в кабинете и руководство, но часы приема для посетителей – не так уж плохо. И телефоны пустить через секретаря, объяснив ей, кого и когда можно подключать, а для кого – занят, в цехах, у него совещание, вызвали в райком, заболел, умер, черт возьми. Конечно, будут какие-то неотложные дела, но есть заместители, надо разграничить сферы влияния…
Замигал, зазуммерил селектор, и в кабинет влетел тревожный голос Куржака:
– Семеныч?… Семеныч!… Что же ты наделал, Семеныч! Мясорубки-то увезли! Вместе с моторами!
– Чего ты городишь? Кто увез?
– Школьники. Ты разрешил, и увезли.
– Я же металлолом разрешил.
– Надо было бумагу дать, бумагу! С бумагой они бы к завскладом пришли, от завсклада – ко мне. А ты с одной Антиповной сговорился. А что Антиповна, глупая старуха…
– Ты не паникуй, а забери, и делу конец.
– Заберешь! Они на машине, сразу на пристань рванули – баржа там ждет. Ах, Семеныч, что ты наделал!… И Смолькова, дурища такая, проглядела. Ну, я ей задам!
– Возьми мою машину.
– Да Федька под ней лежит, неисправна. Я грузовик возьму.
И едва отключился, как завизжал телефон, а в кабинет вбежала накрашенная Серебрянская, худрук Дома культуры, деловитая и стремительная. Она работала здесь недавно и жаждала отличиться. Такую не скоро вытуришь. А по телефону начальник районного ЦСУ эмоционально жаловался на бухгалтерию – не представили ежедневную сводку по валовому производству продукции! Неужели и Чайкин запарился?
Ручьев бросил телефонную трубку и, предупреждающе погрозив пальцем атакующей культурнице, нажал клавишу селектора:
– Сережка! Тут меня обложили наглухо, а ты сводку не дал, ЦСУ жалуется. Дай немедленно, а сам переходи в кабинет напротив, будешь пока первым замом и возьмешь часть посетителей на себя. Понял?
– Ты объяснил очень доходчиво.
– Не остри, а помогай, злодей.
– Я не обязана стоять перед вами, – кинулась опять Серебрянская. – У меня тоже нет времени. В Ивановку надо ехать, в Уютное. Мы можем не успеть, черт побери!
Ручьев ошалело потряс головой:
– При чем тут я?
– А при том, что мы брали обязательство дать сверх плана три концерта, в том числе один у вас на комбинате. Это что, трудно понять, да? Чего вы размышляете. Скоро обеденный перерыв, мы в темпе.
– Обеденный уже занят, лекцию вон читает. Две лекции подряд.
– Ну уж нет, извините, нам тоже надо отчитываться! Покажем пару номеров, отметьте бумагу, и счастливо оставаться. Ребята! – крикнула она, обернувшись к распахнутой двери. – Быстренько сюда с инструментами!
Ручьев, багровея, встал:
– Вы с ума сошли? Убирайтесь вон!
Но в кабинет уже вошли две девушки, большая и маленькая, и трое рослых парней – с гармошкой, гитарой и балалайкой. Серебрянская махнула им на свободное за лектором пространство:
– В темпе, ребята. Люди заняты, и надо мигом. – Обернулась к Ручьеву, с кокетливой наглостью объявила: – Первым номером нашей программы – русская пляска.
– Товарищи! Товарищи! – взмолился лектор, закрывая микрофон ладонями. – Вы же мне мешаете, как вы только смеете!
Но уже озорно вскрикнула гармонь, и две пары ударились в пляс. Девушки-лебедушки плыли, помахивая белыми платочками, парни вокруг них ударились вприсядку. Серебрянская хлопала в такт пляске и улыбалась, довольная: она знала и любила свое дело, а постановка русской пляски и частушечные номера ей как художественному руководителю, постановщику особенно удавались.
Ручьев ошалело глядел на эту вакханалию и чувствовал, что ситуация выходит из-под контроля. Не пускать бы эту идиотку с ее самодеятельными артистами, но он вчера еще отменил часы приема, а Дуси, видно, нет, даже не докладывает.
Плясуны быстро закончили номер, и Серебрянская объявила современные частушки на злобу дня:
– Алла, Светочка, в темпе!
Лектор под столом собирал бумажки и опасливо оглядывался. В двери кабинета на миг показался Чайкин, вытаращил глаза и скрылся. Парни с гитарой, балалайкой и гармонью дружно грянули дробное, частушечное. Большая Алла, уперев руки в бока, стала в позицию напротив подружки, топнула босоножкой и бойко запела:
Мы забыли день вчерашний,Жизнь счастливая у нас,Мы на сто гектаров пашниПроизводим сто колбас.
И пошла притопывать перед музыкантами, перед подружкой. Затем запела маленькая Светочка;
Ты учти, подружка Алла,Ин-тен-си-фи-ка-цию.Производите вы мало –Нет механизации.
Потом опять залилась крупная Алла, да насмешливо, издевательски:
Ой, подружка моя Света,Мясорубок у нас нету.
IX
Чайкин, с арифмометром в одной руке и с папочкой канцелярских «дел» в другой, переходил в кабинет первого замдиректора и в коридоре встретил бегущую Дусю.
– Где тебя носит, подружка? Шеф горит белым огнем, а она где-то бегает!
– Не где-то, а доску передовиков в колбасном оформляли.
– Столько времени?
– Покрасивше хотелось написать, а красной краски нет, в магазин пришлось идти. – Она открыла перед ним дверь своего предбанника и поразилась: – Боже, поют!
– «Не искушай меня без нужды…» – летело из кабинета директора доверительно.
– Сережа, зачем ты их пустил?
…Разочарованному чужды
Все обольщенья прежних дней.
– Там и концерт и лекция сразу, – сказал Чайкин. – Лектор по микрофону шпарит, а микрофон включить забыли. Шнур под столом лежит. Вот деятели!
– Зачем ты их пустил?!
– Я что, твой заместитель по строевой части?
– Прости, Сережа, но я ничего не понимаю. – Дуся сжала руки, нервно хрустнула пальцами. – Правда, он вчера сам разрешил заходить в любое время, но ведь по делу!
– Вот они и заходят. Нынче у всех дела, и у всех разные. Давай садись на свое место и разделяй посетителей на два потока: одних к нему, других ко мне. Все равно каких.
