Любовь на десерт - Хеди Уилфер

— Прекрасно. — Его низкий голос заставил ее сердце забиться еще сильнее.

— Что привело тебя в Оуэн-Саунд?

— Желание узнать, как поправляется твоя мама.

— Как поправляюсь я? После чего? — недоуменно спросила миссис Эрроусмит.

— Но ведь вы сломали лодыжку, когда споткнулись о пылесос, — членораздельно произнес Джон, не отрывая холодных глаз от покрасневшего лица своей секретарши.

На минуту в кухне воцарилась мертвая тишина.

— Э-э, как видишь, с мамой все в порядке, — с легкой хрипотцой в голосе ответила ему Одри.

— Что здесь происходит? — спросила Кассандра и опять метнула в дочь убийственный взгляд. — Кто придумал эту чушь о переломанной лодыжке и пылесосом?.. Одри, посмотри мне в глаза. Неужели ты солгала?

— В какой-то степени, ма.

— Рыжик, я никогда не поверил бы, что ты способна на вранье, — шепнул ей незваный гость.

— Лучше бы ты не приезжал сюда!

В этот момент в кухню ворвалась ватага подростков во главе с Томми, одним из младших братьев Одри, который сначала с любопытством уставился на Джона, а потом шепотом спросил мать:

— Что за гость у нас сегодня, ма? — И уже обычным голосом добавил: — У моего приятеля Элвиса не заводится их старая телега «форд». Она во дворе…

— Меня зовут Джон Моррисон, — спокойным голосом представился четырнадцатилетнему мальчишке президент «Моррисон энд кампани». — Твоя сестра работает в моей компании.

— Когда она уедет обратно в Нью-Йорк? Одри заняла комнату, которая теперь принадлежит мне…

Трое друзей Томми захихикали и стали о чем-то шушукаться, но их гомон мгновенно оборвался, как только Джон поднялся из-за стола и сообщил им, что хотел бы взглянуть на их старую клячу, на лбу которой написано название самой известной автомобильной компании Америки.

Все четверо подростков тотчас потянулись гуськом из кухни, а пристроившийся к ним в хвост «непрошеный гость» уже на ходу бросил Одри:

— Оставляю тебя наедине с мамой. Может быть, у вас найдется тема для разговора.

— Значит так, — сказала Кассандра Эрроусмит дочери, как только захлопнулась дверь за Джоном, — по его словам, ты исчезла из очаровательного особняка мистера Моррисона без всякого предварительного уведомления, и он приехал сюда, чтобы выяснить, не случилось ли что-нибудь с тобой. Он сказал, что ты ничего не объяснила ему. Разумеется, если не считать этой дурацкой выдумки о пылесосе и моей сломанной ноге… Но, может быть, что-то случилось на самом деле, дочка? А ну-ка присядь и давай поговорим начистоту. Ведь всего неделю назад, когда я говорила с тобой по телефону последний раз, ты была очень веселой и довольной всем на свете. Что же произошло за эту неделю?

— Ничего, ма. Просто… мне душно в Нью-Йорке, и я захотела вернуться в свободное пространство нашего маленького городка.

— Чтобы с утра до вечера слушать раздающийся по всему дому слоновий топот своих младших братьев? Давай-ка, доченька, выкладывай свою следующую басню.

— Я просто соскучилась по дому, — продолжила свое вранье Одри. — В огромном и шумном Нью-Йорке бывает иногда так тоскливо! Особенно перед Рождеством. Почему? Не знаю, ма. Может быть, потому что это такой сугубо домашний, семейный праздник. Мы, все родные, собираемся в этот день вместе…

— Почему ты не сказала об этом Джону прямо? Бедняге пришлось мчаться сюда сломя голову, чтобы выяснить, что с тобой приключилось.

— Неужели он в самом деле решил, что я заболела? — Одри вопросительно уставилась на мать. — Джон так и сказал тебе об этом — о том, что я, по-видимому, больна?

Впрочем, он вряд ли мог о чем-то догадываться. Женщинам в этих делах всегда виднее. С того самого момента, как только обнаружилось, что она беременна, в ее душе не задымилась свеча уныния и безнадежности, а вспыхнула яркая мечта о ребенке, который станет свидетельством, символом и памятью ее истинной любви к единственному мужчине на свете.

— Нет, он не говорил об этом прямо, но по всему было видно, что твое физическое и душевное состояние беспокоит его.

— А мистер Моррисон сказал тебе что-нибудь о своем отъезде? — спросила Одри. — Когда он собирается лететь обратно?

— Об этом у нас не было речи…

Неожиданно дверь открылась, и в кухню вошел Джон. Он даже не постучался, но Кассандра, в отличие от Одри, не придала этой пустячной бестактности особого значения. Она улыбнулась мужчине, который сделал так много доброго для ее дочери, и без обиняков сказала:

— Моя дочь только что интересовалась, сколько вы еще пробудете у нас, потому что она хотела пригласить вас в новый итальянский ресторан, который буквально на днях открылся в самом центре Оуэн-Саунда. По крайней мере там вы сможете поговорить. В моем доме у вас такой возможности не будет, уверяю вас.

— Я заказал себе номер в отеле на одну ночь, — сообщил он миссис и мисс Эрроусмит, — так что, Одри, мне было бы приятно поужинать с тобой где-нибудь в городе.

— Э-э… я… — Девушка смутилась, не находя нужных слов для ответа.

— Я знаю, в чем у тебя загвоздка, — пришла ей на помощь мать и похлопала Одри по колену. — В транспорте, не так ли? В этом, девочка моя, проблемы для вас не будет. Ты можешь воспользоваться моим автомобилем. Он, правда, далеко не новый, и его модель уже давно вышла из моды, — пояснила она Джону, — но машина еще бегает и очень надежна. Такси же в это время года весьма ненадежны, за исключением тех, что заказываются заранее… Одри, ты, конечно, должна переодеться. И что на тебя нашло? Ты слоняешься по дому в этих вконец выцветших джинсах и этом свитере, который сидит на тебе, как мешок! — Старая женщина осуждающе прищелкнула языком. — Беги, доченька, наверх и выбери что-нибудь поприличнее из своего гардероба.

Одри ничего не оставалось, как отправиться на второй этаж. На лестнице она столкнулась с Томми, который мчался куда-то вприпрыжку и на ходу успел бросить ей:

— Твой мистер Моррисон — дока насчет старых кляч. Он вмиг разобрался с «фордом» Элвиса, и теперь машина заводится с полуоборота.

Через полчаса она, облачившись в черное шерстяное платье с длинными рукавами, спустилась в гостиную, где ее уже ожидал Джон, тоже переодевшийся перед вечерним мероприятием.

Путь к ресторану занял минут двадцать. Погода была уже зимняя, шоссе кое-где обледенело, и они ехали молча. Одри не хотела разговаривать за рулем, потому что машина была действительно старая, мало ей знакомая и при такой опасной дороге требовала от водителя полной сосредоточенности. Джон выслушал ее доводы и подчинился указаниям: на всем пути следования он не проронил ни слова.