Царь Иисус - Роберт Грейвз

В этих новостях не было ничего такого, что могло бы изменить решение Иосифа идти в Египет, ибо он с благоговением относился к тайне Марии. Единственно законным он считал первое, одобренное императором завещание Ирода. По нему наследником был Анти-иатр или Ирод Филипп — в случае смерти Антипат-ра — и наследники Антипатра. Теперь же, когда Ирод Филипп отказался от своих притязаний, а Антипатр-младший умер, наследником становился Иисус, ребенок, рожденный от тайного брака Антипатра. Август скорее всего не станет перечить сыновьям Ирода, но законное завещание все равно обрело силу с тех пор, как был убит Антипатр-младший и отстранен от трона Ирод Филипп. Ради Марии Иосиф решил не возвращаться в Еммаус, пока там царствует Архелай. Если бы тайна рождения Иисуса вышла наружу, а все могло случиться, Архелай не остановился бы перед убийством младенца.

Из Реховота Иосиф отправил своим сыновьям письмо, в котором сообщил, что ему предстоит длительное путешествие и они могут вступить в права наследования, не дожидаясь известия о его смерти.

Он сказал Марии:

— Путешествие вдохнуло в меня новую жизнь. Мне надоело быть старым и ленивым, ив Александрии я займусь своим прежним ремеслом. Когда-то меня хорошо знали как мастера упряжек и плугов. В этой работе нет ничего трудного, и она требует больше опыта, чем силы. С Божьей помощью налажу торговлю, и когда-нибудь мальчик станет моим помощником.

В древнем городе Он-Гелиополе племянник Кенаха покинул их. В речке рядом с городскими воротами Мария постирала пеленки и расстелила их на солнце, а сама прилегла в тени старого оливкового дерева. На другой день они отправились в Леонтополь, названный так в честь Циновки Львицы и находившийся в нескольких милях к северо-западу. Там Иосиф продал белого осла и на часть вырученных денег купил столярные инструменты у решившего уйти на покой египтянина. Нашел он и дом недалеко от синагоги, построенной Онией-первосвященником за два века до этого. Так они с Марией поселились в Леонтополе, и Иосиф воздал хвалы Господу за свое спасение.

Вскоре он заплатил долг Симону, Мария стала его женой, а так как дела шли неважно и зарабатывал он немного, то Мария помогала своей приятельюще торговать овощами, пока малыш возился возле нее в пыли.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава двенадцатая В ЛЕОНТОПОЛЕ

За катафалком Ирода шли с громким плачем бесчисленные родственники, вольноотпущенники, рабы, опечаленные представители греческих и сирийских общин, с которыми он был в дружбе, сотни едомитян и ааватеян, не считая огромного числа профессиональных плакальщиков и солдат его армии, привязанных к нему долгими годами верной службы. Благочестивые же иерусалимские иудеи решили воздержаться от демонстрации скорби, даже если этот день был отмечен семейным горем. Когда похороны закончились, другая многочисленная процессия подошла к Храму отдать последний долг юношам, заживо сожженным вместе с их учителями за то, что они сбросили золотого орла с Восточных ворот. День за днем и ночь за ночью в городе плакали и рыдали, пока Архелай, потеряв терпение, не приказал командиру Иерусалимского гарнизона найти начальника Храмовой стражи Сарми и потребовать от него, чтоб он любыми средствами прекратил беспорядки. Однако Сарми забросали камнями, и он ушел ни с чем. Оплакивание возобновилось с еще большей силой.

В это время, как обычно, множество благочестивых иудеев явилось в Иерусалим на праздник Пасхи, и их появление дало повод для многолюдного собрания в трех Дворах, на котором было решено требовать смещения первосвященника, отъявленного негодяя, назначенного Иродом перед самой смертью, и выдворения из Иерусалима всех чужестранцев. Это второе требование не было выражением национальной нетерпимости, ибо иудеи всегда жили в мире с чужими общинами, тем более что Закон запрещает им забывать то время, когда они сами были гостями в Египте. Это был протест против кельтских и галатских войск, использованных на ипподроме, и против фракийцев, устроивших резню в Вифлееме, и против жившей во дворце матери Архелая самарянки Малтаки, повсеместно считавшейся злым гением Ирода в его последние дни. Хотя самаряне с похвальной скрупулезностью следуют Закону Моисея, они всегда были для иудеев еще большими чужеземцами, чем настоящие чужеземцы. Свой род они ведут от ассирийцев, или, как они сами утверждают, от киприотов, поселившихся в Ситхеме много столетий назад после того, как ефраимиты были угнаны в ассирийское рабство. Они восприняли религию израильтян, желая умилостивить Бога, давшего им кров и защиту от совершенно измучивших их львов. Непримиримая вражда началась с тех пор, как священнослужители-самаряне воспротивились затеянному Неемией восстановлению Храма в Иерусалиме. Вероятно, они считали, что централизация религиозной власти в Иерусалиме, не освященная Пятикнижием, отдаст евреям политическую власть над Самарией, которую они ничем не заслужили, но которой непременно злоупотребят. Иудеи возмутились таким вмешательством в свои дела, но, когда восстановленный Храм начал привлекать к себе земле-пашцев-ефраимитов с подарками, самаряне построили другой храм на горе Гаризим, который Иоанн Гиркан из рода Маккавеев разрушил как идолище, ибо самаряне продолжали поклоняться наравне с Иеговой отлученной от него голубке-богине Ашиме. С тех пор самарянам был запрещен вход в Иерусалимский Храм, даже во Двор язычников, а среди фанатиков ходила поговорка: «Хоть много ешь самарянского хлеба, хоть мало, а во рту все свиное сало».

Архелай же вместо того, чтобы напомнить евреям об их долге перед чужеземными гостями или попросту не обращать на них внимания, послал против них кельтов, и в результате около трех тысяч человек были ими убиты и затоптаны толпой. Поэтому, когда он спустя несколько дней прибыл с многочисленной свитой в Рим, чтобы уговорить императора на раздел царства, одновременно с ним явилось посольство из пятидесяти членов Высшего суда — просить императора взять под свою опеку Иудею в качестве единой римской провинции. Они ручались, что, если избранный ими первосвященник, поддержанный Высшим судом и Великим Синедрионом, возьмет власть в свои руки, то не будет «еврейской проблемы», о которой Август незадолго до этого говорил в сенате. Обе процессии направились во дворец воздать почести императору Августу, а три или четыре тысячи еврейских торговцев и чиновников, вышедших с женами и детьми на улицу, радостно приветствовали послов и позорили Архелая. Царевич Филипп остался временным правителем в Иерусалиме под откровенной защитой прокуратора Сирии Вара, а Антипа и Саломея поехали с Архелаем в Рим и очень пожалели о союзе с ним, увидав, как к нему относятся евреи. Естественно, любой компромисс им был предпочтительнее удовлетворения требований Высшего суда, и помеху они видели только в Архелае. Антипе удалось добиться частной встречи с императором, и он, забыв о братьях, стал испрашивать у Августа согласия на утверждение того завещания, которое Ирод подписал, когда Архелай и Филипп были у него в немилости. Он показал Августу заверенную копию завещания и сделал вид, что не знал о его существовании, хотя назван в нем единственным наследником, иначе он якобы никогда не принял бы участия в разделе того, что по праву принадлежит ему одному.

В присутствии Ливии и по ее совету Август на встрече с Антипой назвал неуместным его отречение от соглашения, пусть даже подписанного по незнанию, и без всяких околичностей объявил, что истинное завещание то, что хранится у весталок. Только помня об этом завещании, сказал Август, он позволил себе, Ливии и другим членам семейства принять дары, указанные в последнем неподписанном завещании, которое только что легло на его стол, тогда как завещание, поданное Антипой, видимо, составлено в такой спешке, что некоторые подарки в нем вовсе не упоминаются, ведь не станет же он настаивать, да еще требуя законного подтверждения, что завещатель, ставя свою подпись, не был в здравом уме и твердой памяти? А поскольку главные наследователи из первого завещания — царевич Антипатр, царевич Ирод Филипп и их наследники — или мертвы, или отказываются от своих притязаний (а о том, что делать в такой сложной обстановке, там ничего не сказано), то завещание, привезенное Антипой, наряду с остальными тоже может быть приобщено к делу как подтверждение намерений Ирода накануне смерти.

В конце он сказал:

— Только в одном я не согласен с тобой. В отношении наследников Антипатра. Кстати, я искренне скорблю о внезапной смерти Антипатра-младшего. Корона подождет. Это значит, что я не обижу тебя и твой брат Архелай не станет царем. Ему придется удовлетвориться званием этнарха.

Почета в этом было немного. Человек простого звания, ведавший делами евреев в Александрии, тоже был этнархом.