Золотаюшка - Станислав Мелешин

Проснувшись, Алексей Николаевич тихо и долго лежал с открытыми глазами, еще переживая сон. И хотя знал, что на самом деле все было проще, жестче, по-земному, даже пальмы такие же, как на Черноморском побережье, а вот, поди же ты, все-таки приятно.

И он неожиданно расхохотался.

Жена Наталья испуганно спросила его:

— Что с тобой?

Он перевел дыхание и вздохнул.

— Да вот, во сне в Африке снова побывал.

Жена понимающе кивнула.

— И я не могу забыть…

Встал, высокий как баскетболист, крепко сбитый, с тяжелыми руками кузнеца, с большими глазами на массивном бледном, словно вырубленном лице и по-привычному «ударился» в утреннюю гимнастику.

После заграничной командировки в далекую древнюю страну Алексей Николаевич как бы обогатил и расширил там свою душу и сердце, и не стало с тех пор ему покоя. Два полных рабочих года он был там советским специалистом — металлургом и представителем своей родной державы. Еще до возвращения, как-то сразу издалека, со стороны все повиделось ему на его земле в ином свете, более важным и стало на свое место, как ясные, значимые и весомые понятия. А еще было радостно чувствовать чудесное превращение себя в ответственную единицу и в полную меру понять, какая это ответственность быть гражданином своей Родины.

Теперь же, часто сидя за чертежной доской, обдумывая параметры усовершенствований в новой доменной печи или читая лекции в техникуме, находясь в трамвае среди рабочих, едущих после заводских огненных смен домой, поднимая на руки дочь Иришу, которая тоже была в Африке, и подбрасывая ее вверх, вслушиваясь в ее испуганно-счастливый визг: «Выше! Еще выше!», — он соединял в душе чувства личного достоинства, отцовское, и главное чувство — тихое, восторженное чувство страны.

Жена его, Наталья, худенькая умница, «мадам Наташа», как ее называли студенты в культурном центре, где она преподавала русский язык и литературу, тоже переживает воспоминания, как и он, с тою только разницей, что, глядя на нее, сразу этого не заметишь, разве что стала она более молчаливой и деятельной. И ночью, засыпая и поправляя ему подушку, прошепчет-прошелестит: «Умаялся за день-то, бедный!» и погладит по щеке маленькой теплой ладошкой. А какой он бедный?!

Вот сегодня субботним временем укатят они за городскую черту, в степь, к зеленым полянам и голубым речкам, будут весь день смотреть на облака, и, может быть, он опомнится от душевного всполоха и полетного настроения, и сердце не будет стучать так быстро и громко оттого, что ему всю ночь снилась далекая жаркая страна.

Милым детским утречком, когда еще в небе и молоденького солнышка не было, всей семьей на собственной «Волге» они отправились «в природу». Устал от бессонницы, устал каждый день торопиться в техникум читать лекции о типовых домнах, лекции, уже надоевшие за несколько лет, улаживать распри многочисленных родственников, а еще, тяжкой горой на плечах, ломать голову над бесчисленными вариантами чертежей, в которых укором путаница в расчетах и абрис громоподобной доменной печи с новым, как ему представилось, классическим фундаментом.

Когда они ехали по городу, Алексей Николаевич вздыхал, словно спустился с неба на землю и полетное настроение прятал куда-то в потайной уголок своей души. Конечно, небо скоро проснется, согласно прогнозу погоды воздух заполнится кратковременными дождями, слабым умеренным ветром, а по округе — грозой с молниями, город тоже зашумит на всю катушку, начиная от рева трамваев, паровозных гудков, субботних песен жителей, музыкой радиол, и над всем этим содомом начнет подглядывать из-за туч чумазое от заводских дымов солнце. Но он будет уже далеко-далеко от всего этого, за городской чертой, где ни грома, ни звона, а только тихая голубая река, зеленая поляна и где наверняка можно отдышаться.

Выскочив из прохладной темноты туннеля, легковая машина влетела в солнечные лучи — они яростно ударили по стеклам и ослепили. Алексей Николаевич зажмурился, облегченно вздохнул и откинулся на ковер, роскошно накинутый на спинку сиденья.

Такое же оранжевое мохнатое сияние небес он видел когда-то и там, в Африке. А сейчас солнечное светило стерло голубизну неба, заполнило его, растворилось в нем и мягко расстреляло все вокруг пронзительными сияющими лучами. Жара заполнила уставший промышленный город и заколыхалась плотным зноем над темными тяжелыми водами Урал-реки. Вызвала улыбку мысль о том, что здешнее дымное небо над заводом и городом было схоже с небом над домнами среди пирамид, и еще о том, что солнце всеобщее, на земном шаре одно, и незыблемо совершает свой космический поход по крутой дуге вселенской орбиты. Да и сам он, доменщик, не просто провел два прекрасных года среди арабов, а словно побывал в истории Древнего и Нового мира.

За спиной остались старый заводской легендарный мост, работяги-трамваи, домны, мартеновские трубы и цехи комбината, за ними на краю города последовали рудник, бывший старый аэродром и — широкая ровная степь с обелиском — вехой района, парники, известковый карьер, начались колхозные поля, деревни, коровы на пастбищах, березовые колки, тальники и безымянные речки.

Когда машина вырвалась по гладкому пустынному шоссе на степной простор, обрывки мыслей и видений стали сменять друг друга. Он вспоминал, и перед глазами явственно виделось в легкой дымке, как в дрожащем золотом мареве, пережитое. Ему, инженеру-доменщику и педагогу, вместе с другими специалистами поставили задачу оказать помощь одной из свободных африканских стран в создании учебного центра, чтобы обучить сотни жителей профессии металлургов — горновых, сталеваров, литейщиков, вальцовщиков, кузнецов, электриков для металлургического завода. Это было и конкретно, и значимо. За свои знания и опыт он не беспокоился. Тревожило другое — он никогда не был за границей. Африка же представлялась ему как бы сквозь палевую дымку. До берегов с пирамидами и сфинксами в золотой дымке пришлось добираться через несколько морей пароходом. Остались позади русские мартовские снега, звонкая от ветра Одесса, а после Черного моря, провожаемые веселым эскортом смеющихся дельфинов, когда их встретили горячие волны воздуха с африканского материка, он скинул пиджак. В Эгейском, у себя в каюте разоблачился до трусов, в Средиземном долго не выходил на палубу — отдыхал под ледяным душем и прозевал момент, когда дельфинов сменил настороженный почетный эскорт акул.

В дороге он ворошил свою память, все, что знал об Африке, и приходил к мысли: почти ничегошеньки и до обидного мало. Мелькали фараоны, сражения, пирамиды и верблюды, пальмы и Нил, Клеопатра и Суэцкий канал, президент Насер, Асуанская плотина и агрессия Израиля… Смутно вспоминал читанные в детстве романы, в которых авантюристы, закованные в латы, под предлогом отвоевать гроб господень, разграбили Византию, Константинополь… Еще пословицы-поговорки «Аллах! Магомет — его пророк на земле», «Все равна бог одна — только вера разная». И таинственный небесный камень, ухнувший в Аравийскую пустыню, на который стали молиться бедуины, а рядом с ним вырос город Мекка, положивший начало великому паломничеству и магометанской религии — исламу.

Все было смешано, запутано, но он успокаивал себя мыслью, что на месте во всем разберется и увидит своими глазами.

Покинув уставший океанский лайнер, уже на другой земле — далекой части планеты, под чужим раскаленным небом, Алексей Николаевич взглянул на стоявшую рядом жену, как бы ища поддержки. Наташа была освещена плотными желтыми лучами, в африканской жаре ее бледное строгое лицо стало бронзовым, и полет черных бровей, и высокая укладка прически, и настороженная ожидающая улыбка сделали ее удивительно похожей на легендарную Нефертити, только с голубыми русскими глазами.

Он вздрогнул тогда, смешался, кляня себя за наивность и тщеславное сравнение жены с царственной особой, но Наташенька, вокруг плеч которой плавилось и растекалось солнце, действительно стала и величественной, и прекрасной, без домашнего детского покряхтывания в смешливом голосе «кхе, кхе», без ситцевого сиротливого халатика. Нефертити, да и все тут! И держит за руку дочку — нефертитенку Иришу.

Черт-те что не приблазнится и не придет в голову на другом боку земного шара! Где-то далеко под голубым прохладным небом дымит родной Железногорск, дрожат в тихом и светлом мареве зеленые поляны, синенькие степные речки, а здесь за оранжевым берегом покоится море, как застывший блестящий асфальт, и молчат широкие громадные пальмы. И вот они, специалисты из России, ступили на землю, которую когда-то изучали в школе по карте, видели в кино, а теперь можно потрогать руками.

Когда ждали машину работника из советского посольства, Наташа-Нефертити взяла его под руку и с гордостью сказала:

— А ведь мы с тобой теперь государственные люди. Не шути, брат!