Собрание сочинений. Том 1 - Константин Симонов

ЛЮБОВЬ

Случается, в стране чужойСреди людей сидишь, как свой,Не важно — ты или другой,Сидишь до слез им дорогойЗа то, что ты — не просто ты, —Есть люди лучше и умней, —За то, что есть в тебе чертыДалекой родины твоей!

С тобою люди говорятТак,      и в глаза твои глядятТак,      и ответный ловят взглядТак —      будто не с тобой сидятТак —      будто не один до днаТы всей душою им открыт,А будто вся твоя странаВ гостях в их комнате сидит.

И если в домике простомПоследний грош идет ребром,Чтоб только угостить тебя, —И будь что будет там потом;И если среди ночи двухСвоих детей разбудит мать,Чтобы твое пожатье рукПотом не раз им вспоминать;

И если с митинга сквозь стройФашистской молодой шпаныВедут тебя, прикрыв собой,Три парня, словно три стены, —Себе не вздумай, не присвойВсей силы этих чувств людских:Знай твердо, что виновник ихНе ты — народ великий твой.

В любви к тебе был виноватИ бородатый тот солдат,Что с пулеметом Зимний брал,Когда в пеленках ты орал,И тот селькор, что за колхозПошел бесстрашно под обрез,И тот, кто строил Днепрогэс,Когда еще ты в школе рос,И тот боец в донских степях,Что пал лицом на дымный снег,И пленный тот, что в лагеряхСемь наций поднял на побег.

И если выпадает честьТебе в чужой стране, вдали,Принять всю разом, всю, что есть,Любовь, что люди берегли, —Быть почтальоном для нееИ то неслыханный почет.Пусть в сердце малое твое,Как в сумку, вся она втечет —Ни капли не присвоив сам, —Ты человек, а не страна, —Доставь ее по адресам,Куда отправлена она!

НОВОГОДНЯЯ НОЧЬ В ТОКИО

Новогодняя ночь,новогодняя ночь!Новогодняя — первая после войны.Как бы дома хотел я ее провести,чтобы — я,чтобы — ты,чтоб — друзья…Но нельзя!И ничем не помочь,и ничьей тут вины:просто за семь тыщ версти еще три верстыэтой ночью мне вышло на пост заступать,есть и пить,и исправно бокал поднимать,и вставать,и садиться,и снова вставатьна далекой, как Марс, неуютной земле.«Мистер Симонов» — карточка там на столе,чтоб средь мистеров прочихнашел свой прибор,чтобы с кем посадили —с тем и вол разговор.И сидит он, твой снова уехавший муж,и встает он, твой писем не пишущий друг,за столом, среди чуждых ему тел и душ,оглядев эти пьющие души вокруг,и со скрипом на трудном, чужом языкекраткий спич произносит с бокалом в руке.Пьют соседи, тот спич разобрав приблизительно.А за окнами дождик японский, пронзительный,а за окнами Токио в щебне и камне…Как твоя бы сейчас пригодилась рука мне —просто тихо пожать,просто знать, что вдвоем.Мол, не то пережили, —и это переживем…А вообще говоря — ничего не случилось;просто думали — вместе, и не получилось!Я сижу за столом,не за тем, где мне были бы рады,а за этим,где мненикого ровным счетом не надо:ни вот этого рыжего, как огонь,истукана,что напротив, как конь,пьет стакан за стаканом,ни соседа — майора, жующегос хрустом креветки,ни того вон, непьющегопарня из ихней разведки,ни второго соседа,он, кажется, тоже — оттудаи следит всю беседу,чтобы моя не пустела посуда;даже этого, ласкового,с нашивкой «Морская пехота»,что все время вытаскиваетразные детские фото, —и его мне не надо,хоть, кажется, он без затей —и, по первому взгляду,действительно любит детей.До того мне тут пусто,до того — никого,что в Москве тебе чувстване понять моего!А в остальном с моею персонойтут никаких не стрясется страстей.Новый год. В клубе местного гарнизонапьют здоровье русских гостей;у нас в порядке и «пассы» и визы,и Берлин еще слишком недавнои полковник,прикрыв улыбкою вызов,как солдат,пьет за нас —за бывших солдат!Это завтра они нам палки в колесабудут совать изо всех обочин!Это завтра они устроят допросыговорившим со мной японским рабочим,это завтра они, чтоб не ехал на шахту,не продадут мне билета на поезд.Это завтра шпиков трехсменную вахтук нам приставят,                      «за нашу жизнь                                             беспокоясь»!Насуют провожатых, как в горло кости,чтоб ни с кем не встречались, — дадут нам бой!Все это — завтра!А пока — мы гости:— Хелс ту ю!— Рашен солджерс!— Рашен фрэндс!— Рашен бойс![4]…………………………….

Новогодняя ночь,новогодняя ночь!Не была ль ты поверкою после войны,как мы в силах по дому тоску превозмочьи как правилам боя остались вернына пороге «холодной войны»?Нам мечталась та ночьвся в огнях,в чудесах,вся одетая в русской зимы красоту,а досталось ту ночьпростоять на часах,под чужими дождями,на дальнем посту!Ни чудес, ни огней,ничего —разводящим видней,где поставить кого.

ХИБАЧИ

В тонком доме над рекоюУ хибачи греем руки.Спросишь, что это такое,Ты об этой штуке.Это — лакированный горшокС медью красною внутри,Сверху — пепла на вершок,А под ним — углей на три.На циновках мы сидимБосиком вокруг горшка,Руки греем и молчимПо незнанью языка.Впрочем, это даже лучше —Никому не отвечатьИ иметь удобный случайПомолчать.В доме холодно, спасеньяНет.Потому что отопленьяНет.Дорогого,Дарового,Дровяного,Парового —НикакогоНет.Говорят, что потепленьеВ феврале.А пока все отопленьеТут, в золе.Под золой три угля тлеют,Легкий чад.Трое русских руки греют,Молчат.Впрочем, говорят, не для обидыБедныхНасСделан этот деревом обитыйМедныйТаз.Не из прихоти он скован,Не с отчаянья,А нарочно, для мужскогоМолчания.Чтоб всю ночь над нимСидеть,Молчать,Не говорить,Только уголь брать,Чтоб прикурить,Да смотреть, как под золойОгоньПролетит, как голубойКонь.

ФУТОН

Чтоб ты знала жестокиеНаши мучения,Хоть мысленно съезди в ТокиоДля их изучения.

Живем в японской скворешне,Среди пожарища,Четверо: я, грешный,И три товарища.

На слово нам поверя,Войди в положение:Надпись над нашей дверью —Уже унижение.

Иероглифами три имени,Четвертое — мое,Но так и не знаем именно,Где — чье?

Где вы: Аз, Буки, Веди?Забыли мы обо всем.Живем, как зимой медведи,Лапы сосем.

У каждого есть берлога,Холодная, как вокзал.Вот, не верили в бога —Он нас и наказал.

Но чтобы тепла лишениеНе вызвало общий стон,Как половинчатое решениеПринят у нас футон.

Футоном называетсяЯпонское одеяло,Которое отличаетсяОт нашего очень мало.

Просто немножко короче,Примерно наполовину;Закроешь ноги и прочее —Откроешь спину…

А в общем, если по совестиЭтот вопрос исследовать, —Футон, он вроде повести,Где «продолжение следует».

Конечно, в сравнении с вечностью,Тут не о чем говорить,Но просто, по-человечеству,Хочется поскулить.Особенно если конечностиМерзнут до бесконечности.

Мы вспомнить на расстоянииПросим женО нашем существовании,Положенном под футон,

Где тело еще отчастиСогреется как-нибудь,Но у души, к несчастью,Ноги не подогнуть.

ЗОЛОТЫЕ РЫБКИ