Путешествие еды - Мэри Роуч

Ахмед Шафик – последний великий летописец рефлексов, характерных для нижней части тела – наглядно демонстрировал действие рефлекса дефекации в своей лаборатории в Каирском университете. Добровольные участники эксперимента получили специальное оборудование для измерения сжимающего давления прямой кишки и ануса. Баллон с солевым раствором играл роль каловой массы. Его наполнение стаканом воды становилось для прямой кишки достаточным сигналом для активации основного рефлекса. Лабораторное оборудование фиксировало резкий всплеск активности: вырастало давление в ректуме, усиливался выжимающий напор и одновременно разжимался анус – позволяя содержимому покинуть организм. «Появлялся неудержимый позыв к опорожнению кишечника, и баллон „изгонялся“ вовне». Трам-пам-пам! Когда же испытуемого предварительно инструктировали, каким образом следует предотвращать дефекацию, прямая кишка расслаблялась, а «неотложная необходимость» исчезала. Организм сам отменял поставленную себе задачу.

Если оставить в стороне неожиданные вмешательства (вроде клизмы, неполадок в работе кишечника или действий египетских проктологов), окажется, что взрослые люди редко могут рассчитывать на милость со стороны собственных кишок. Мы же не можем марать свои штаны или немедленно сбрасывать брюки, лишь только ощутив некую «настоятельную необходимость». Респект нашему природному снаряжению, люди! Ректум и анус, действующие согласованно, – залог и порука цивилизованного поведения.

Впрочем, в некоторых случаях, и поведения варварского. Лейтенант Паркс с коллегами собрали наиболее яркие эпизоды из записей камер видеонаблюдения, установленных в комнатах для свиданий. Мы видим на мониторе, как жена одного человека оглаживает его, скользя ладонью вниз по спине, а затем вталкивает ему в штаны какой-то сверток величиной с абрикос – явно с чем-то запрещенным. И проделывает это все, не отрываясь от участия в какой-то настольной игре со своим сыном.

Судя по угловатой форме монитора, на который мы глядим, компьютеры Авенала не обновлялись с середины прошлого века. Бюджет скудноват. Я спрашиваю, почему бы в тюрьме не установить такое сканирующее интимные места оборудование, как Body Orifice Security Scanner – хайтековское кресло с видеозаписью, избавляющее охрану от неприятной и унылой обязанности командовать: «Расставить ноги и наклониться!» Паркс хохочет. Да тут денег нет даже на новые визитки. Строилась тюрьма в расчете на двадцать пять сотен заключенных, а в ней сейчас пятьдесят семь сотен. Все, включая розовые пластиковые мухобойки в службе свиданий, сломано или устарело. А иногда и сломано, и устарело одновременно. Между тем, лица, содержащиеся под стражей, смотрят фильмы на дисплеях доставленных контрабандой смартфонов.

В последних достаточно металла, чтобы звенеть на детекторах Авенала. Поэтому их интимную доставку взял на себя заключенный, перенесший операцию по протезированию тазобедренного сустава. Протез дарит ему возможность беспрепятственно проходить через детектор. «А мы не можем просветить его рентгеном без судебного ордера или медицинского заключения о необходимости такой процедуры», – говорит Паркс. И парень с протезом проносит в себе два-три телефона за раз. Цена на одну штуку в тюремном дворике – 1500 долларов. «Этот малый имеет кучу денег». Возможно, даже больше, чем зарабатывает лейтенант Джин Паркс.

Три смартфона или несколько свертков с табаком – это будет побольше того стакана воды, который использовался в «баллонном эксперименте» Ахмеда Шафика. Если верно то, что я успела узнать о физиологии человеческой прямой кишки, то удержать в ней все это – дело, должно быть, требующее немалой внутренней борьбы.

«Вот об этом вы сможете расспросить их самих», – и Паркс устраивает для меня возможность взять интервью.

Не считая баскетбольного щита (из уважения к читателям заменяю этими словами «трубу»[135]) и нескольких стульев, теряющихся в полоске тени, дворик № 4 пуст. Но с учетом камней можно было бы сказать и «4-ярдовый»[136] – имея в виду клочок пространства за воротами, выстланный слоем щебня и подсохшей грязи. Мне вспомнился инуксукс – опознавательный знак, который путешественники по Арктике устраивают, складывая его из каменных плит. В тюрьме, как и в Арктике, приходится выражать себя, довольствуясь тем, что есть под рукой.

Мой эскорт в лице Эда Борлá, представителя Авенальского отдела по связям с общественностью, окликает охранника, чтобы тот открыл ворота. Пока мы пересекаем тюремный дворик, несколько заключенных бросают взгляды в нашу сторону, однако большинство и ухом не ведут. Да, думаю я про себя: старею, не иначе.

Как и любой другой двор в Авенале, этот может похвастаться рядом местных достопримечательностей, каждая из которых обозначена выведенными красной краской печатными буквами: ГИМНАСТИЧЕСКИЙ ЗАЛ, БИБЛИОТЕКА, ПРАЧЕЧНАЯ, АДВОКАТСКАЯ, МОЛЕЛЬНАЯ. Напоминает доморощенный стрип-молл с его секциями. Я должна подождать в одном из служебных помещений, пока Борла ищет того, с кем мне предстоит разговаривать. Спрашиваю сотрудника, в комнате которого нахожусь, за что осужден мой будущий собеседник. Тот набирает номер на клавиатуре компьютера и поворачивает монитор ко мне. Курсор равномерно мерцает, подчеркивая слово УБИЙСТВО, написанное именно так – прописными буквами.

Прежде чем я успеваю осмыслить эту небезынтересную информацию, вводят заключенного. Далее я буду называть его Родригесом, потому что обещала не раскрывать его настоящее имя. Борла указывает на пустой кабинет с другой стороны комнаты: «Оставайтесь там, ребята». Бегло просматриваю список заготовленных вопросов, среди которых есть и следующий: «Можно ли считать переноску чего-нибудь в „трубе“ тем, что Journal of Homosexuality называет „замаскированной анальной манипуляцией“»? Я стараюсь объяснить свои намерения максимально убедительно. Похоже, Родригес не находит смысл моих вопросов уж очень удивительным или странным. Немного раньше один из коллег Паркса так отозвался об анальной транспортировке: «Это образ жизни». Родригес начинает с самого начала. Двадцать лет назад он был членом банды из Сан-Квентина. И главарь обратился к нему с заданием: «Слушай, – сказали мне, – кое-кому нужно, чтобы всадили…»

Не расслышав окончание фразы, я подхватываю: «…нож в руку?»

Родригес прячет улыбку. Что за идея?! Будет старшóй заказывать, чтоб кому-то руку порезали! «Да нет, чтоб во дворик отправили».

Родригес вовсе не кажется тем, за кого выдает его персональное криминальное досье. Он держится дружелюбно и общительно. Смотрит в глаза. Непринужденно улыбается. И улыбка у него белозубая. С таким одно удовольствие сидеть рядом в соседнем кресле во время долгого перелета. Его ни за что не примешь за арестанта, если бы не штаны, на которых красуется слово ЗАКЛЮЧЕННЫЙ. Шрифт – 200-м кеглем, а сама надпись – длиной в полштанины и идет сверху вниз. Как говорится, ничего не скрываем, что наше – то наше.

В общем, Родригесу приказали тайком переправить в тюрьму четыре металлических лезвия, упакованных в виде свертка длиной в 12 дюймов и толщиной в два[137]. А если откажешься, сказали ему, одно перо – для тебя самого. То был мучительный опыт, но Родригес справился. С тех пор он служил в основном для переноски табака. «Если вас отправляют в одиночное заключение, – вы упаковываете поплотнее свои табак, фонарик, спички…»[138] И Родригес рукой очерчивает в воздухе контуры табачного набора. Мне кажется, все это, вместе взятое, размером побольше, чем баллон Шафика. Я объясняю, как действуют рецепторы растягивания стенок прямой кишки и рефлекс ее опорожнения. «А вам всегда приходится прилагать большие усилия, чтобы удержать все внутри?» Я вполне осознаю, что выгляжу весьма странной особой.

«Ну-у, да-ааа, но…» – Родригес смотрит в потолок, словно ищет там нужную фразу или призывает Господа вмешаться. «Все как-то само собой умещается». В терминах физиологии это означает: рефлекс дефекации отключен. После нескольких повторов, тело начинает понимать: нажимать не нужно.

Специалисты по моторике кишечника утверждают, что такое вполне возможно, если люди регулярно придерживают позывы к опорожнению. И многие – вовсе не контрабандисты. Гастроэнтеролог Майк Джонс отзывается о них так: «Им всегда мешает что-то неотложное». Смысл в том, что «им пора отправляться в туалет, но всегда оказывается, что сначала нужно доделать что-то еще». Или же они «туалетоненавистники» – то есть крайне не любят эти общественные заведения, потому что кто-то может услышать производимые ими звуки или почуять исходящий запах, а иногда они просто боятся подхватить инфекцию. Постоянно сдерживая естественные позывы, эти люди способны неадекватно тренировать себя и поступать противным природе образом. В результате спонтанная реакция на «позыв» – даже под крышей собственного дома – блокируется определенным образом. Медики в таком случае говорят о парадоксальном сжатии сфинктера. Это все равно что толкать дверь вперед и одновременно тянуть назад. Типичная причина хронических запоров[139]. И как раз такая, которую никакая клетчатка в мире или полезные растительные волокна в кишечнике не излечат.