находились вне русских владений. С этою целью даже оказывается покровительство этим религиям: в киргизской степи распространяются мечети по повелению правительства, муллам из тобольских татар назначается жалованье от казны. То же самое делается по отношению к буддизму. В Забайкалье создается высшая буддийская духовная власть хамба-ламы. На долю обращения в христианство при этом остается весьма небольшой контингент язычников. Миссионерская деятельность весьма слабо практикуется. Только в 1828 г. в Березовский и Алтайский округа командируются миссионеры; деятельность этих миссий, как оказалось впоследствии, была весьма незначительна. Вообще обращены в православие только вогулы и остяки, в Тобольской губернии они составляют 27949 д., затем в Томской крещеных инородцев считается ныне 26726, принадлежащих к финским народностям и частию алтайцам. Итого: 54000 душ на всех инородцев. Православие распространялось при этом не между самыми культурными и развитыми инородцами, но среди низших их представителей, оседлые же татары, окруженные русским населением, остаются фанатиками ислама. Что касается Восточной Сибири, то православие распространилось в Енисейской губернии, где более 30000 крещеных инородцев, в Забайкальской и Якутской областях; тем не менее приверженцы шаманизма и постоянно расширяющего круг своих последователей буддизма составляют видный процент и на Востоке Сибири. Судьба православия в среде инородческих племен низкого развития рядом с борьбою и соперничеством древних религий Азии выразилась, конечно, своеобразно. При распространении религий, кроме факта восприятия, весьма важно знать, насколько усвоена религия, понята и поддерживается ли религиозным воспитанием и примером культурной расы. Это зависит всегда от народности, ее прививающей. В результате борьбы мы видим, судя по числовым данным, что господство и преобладание далеко не остаются за православием; это может объясняться как тем, что инородческие племена по своему миросозерцанию более тяготели к восточным религиям, так и родством происхождения, языка и проч., которое соединяло инородцев с магометанами-татарами и буддистами-монголами. Во-первых, и главнее всего, мы видим магометанскую и буддийскую пропаганду более деятельною в Сибири; муллы и ламы, проникая и живя среди инородцев, более заискали, более приобрели симпатий и, наконец, умели подействовать на дух инородца. Магометанство и буддизм являются поэтому довольно окрепшими в Сибири, православие же, совершая приобретение в среде низшей и, как мы сказали, языческой, имеет весьма слабое влияние на магометан и буддистов. С 1860-го по 1869 гг. из среды татар Тобольской губернии, составляющей 40000 сплоченного фанатического магометанского населения, крещено было только 300 человек, а в последнее время в пять лет — 58 человек. С весьма давнего времени (с 1712 г.), как мы видим, крещена значительная часть остяков и вогулов, но время нисколько не укрепило их в православии; по отзывам всех ученых и путешественников, они признаются христианами номинально. «Две трети остяков, считающихся православными с первой четверти прошлого столетия, не отрешились от языческих понятий», — говорит Губарев, посетивший Березовский округ. «Остяки окрещены 150 лет назад, — пишет другой очевидец, — но руководствуются внешними обрядами, и иконы лежат в заднем углу или под лавкой и вынимаются в редких случаях при приезде священника». Начальник Тобольской губернии в своем отчете за 1864 год свидетельствует то же. Обращенные в православие буряты и якуты остаются при прежних суевериях и продолжают сноситься с шаманами (см. Шашков. Инородцы в XIX ст.). «Это наружное принятие русской веры, — по словам Щапова, — не приносит им пользы, не просвещает их действительно и существенно». Весьма часто неумелые и неспособные проповедники христианства только вооружают и озлобляют инородческие племена своими приемами; создав несколько обращенных, они предпринимают гонение на остальную массу язычников, вооружают инородческое население и отталкивают от обращения. Таков, между прочим, характер миссионерской деятельности в Сибири. Миссионерских центров было весьма немного, но и в них выразились все недостатки низшего духовенства и монашества, а также известная деморализация его. Миссионер в Сибири далеко не был человеком, высоко сознающим свои задачи изучения народности и ее духа, прежде, чем приняться изменять миросозерцание, он не был даже человеком образованным. Изолированность и замкнутость самого его доводила до отчаяния, не принося пользы окружающей среде.
Наиболее заметной и отличающейся культурным и просвещенным характером явилась деятельность алтайской миссии; благодаря усилиям и плану основателя ее, архимандрита Макария, среди алтайцев были некоторые успехи обращения, хотя число обращенных крайне невелико — в 50 лет существования в миссии было крещено при всей энергии до 5000, т. е. по 100 на год, хотя штат миссии всегда состоял из нескольких человек духовенства. Ныне находится в алтайской миссии 12 миссионеров и 22 лица в звании причетников. Алтайская миссия рядом с обращением в христианство стремится новокрещенных приучить и к оседлости. Но это чаще запугивает кочевников, оседлость же прививается только благодаря русским крестьянам, живущим в деревнях миссионеров.
Жалкая жизнь новокрещенных оседлых инородцев не раз обращала внимание всех путешественников: Радлова в Алтае, Кастрена среди васъюганских остяков, миссионера Аргентова среди чукчей. Последний приводит замечательный отзыв самих инородцев о результате крещения при помощи принудительного обращения к оседлости. Когда миссионер предложил одному старику крещение, он ответил: «Я был молод, русские ласкали меня, и окрестился, теперь я гляжу на былое иными, стариковскими глазами. Что принесло нам крещение? Люди беднеют, стада их уменьшаются, олени переводятся, да и самые люди переводятся; стариков почти вовсе не стало, многие умерли не по-людски. Нет, я хочу умереть по-нашему, по-человечески!». Этот страх вымирания при изменении образа жизни и прежних промыслов отталкивает инородцев от православия, где оно является синонимом оседлости.
Таким образом, факт непременного принятия оседлости с крещением является не всегда в интересе новообращенных, захват же земель и хозяйственные распоряжения еще губительнее действуют на остальное, необращенное население. Такие экономические эксперименты приобретения огромных земель в пользу миссионерских монастырей и общин подрывают окончательно представителей православия в глазах язычников. Только этим, а не духом религии можно объяснить слабые успехи обращения инородцев миссионерами.
Замечательно, что там, где миссионеров не было, но шире распространялась русская колонизация, там инородцев перешло в православие гораздо более и совершенно добровольно. Сравнивая население Кузнецкого округа, Томской губернии, где колонизация уже сделала успехи, с Бийским округом, где переселение в инородческий район запрещалось, мы видим, что в первом из 15000 инородцев уже 7300 оседлых, в Бийском же округе из 27400 — едва 4500 душ. Православных в Кузнецком округе 13800 душ, а в Бийском — не более 5000. Таково влияние русской колонизации.
Нет сомнения, что успехи православия и распространения культуры были бы гораздо шире,
