«Белые пятна» Русско-японской войны - Илья Деревянко

Японцы с древних времен с глубоким почтением относились к искусству шпионажа и бдительно следили за всеми иностранными атташе, что еще более затрудняло их работу. В 1898 г. военным агентом в Японии был назначен полковник Б.П. Ванновский. Его отец был военным министром. Сам он в 1887 г. закончил Пажеский корпус[54], затем служил в конной артиллерии. В 1891 г. закончил с отличием Академию Генерального штаба. В Японию его назначили вместо генерал-майора Янжула, попросившего шестимесячный отпуск по семейным обстоятельствам. Получилось так, что временное назначение перешло в постоянное, и Ванновский оставался военным агентом вплоть до 1903 г. Отправляя Ванновского в Японию, А.Н. Куропаткин[55], только что сменивший его отца на посту военного министра, поставил на представлении начальника Главного штаба резолюцию, в которой писал, что верит в добросовестность Б.П. Ванновского и считает его кандидатуру вполне подходящей для должности военного агента.

Прибыв в Японию, Ванновский вскоре убедился, что его предшественник недаром так стремился в Россию. Несмотря на высокое жалованье, престижную должность и прочие блага, положение военного агента в Японии было незавидным. Он был подобен слепому, которого заставляют описать окружающее. Из-за отсутствия сети тайной агентуры и незнания японского языка военный агент в Японии видел лишь то, что ему хотели показать, и слышал лишь то, что нашептывали местные спецслужбы, изрядно преуспевшие в области дезинформации. Ко всему прочему, Ванновский, несмотря на энергию и добросовестность, о которых упоминал Куропаткин в своей резолюции, как и большинство строевых офицеров, был абсолютно некомпетентен в вопросах «тайной войны». Все это не могло не отразиться на результатах его работы.

С некоторых пор генерал-квартирмейстер Главного штаба стал замечать, что из Японии поступает очень мало разведывательных донесений и содержащаяся в них информация не представляет стратегического интереса. Дипломатические отношения России с Японией уже балансировали на грани войны, и, хотя, по мнению большинства сановников, это государство не внушало особых опасений, подобное положение дел вызывало у генерал-квартирмейстера некоторое беспокойство. Ванновскому предложили исправиться, но у него ничего не получилось. Тогда генерал-квартирмейстер, вместо того чтобы разобраться в основных причинах, предложил заменить военного агента. Сведения стали поступать активнее, но, как, выяснилось впоследствии, они мало соответствовали действительности. Чтобы Россия не успела к началу войны стянуть на Дальний Восток необходимое количество войск и боеприпасов, японцы старательно занижали данные о численности своих войск. Преемник Ванновского, подполковник В.К. Самойлов, обладавший незаурядным даром разведчика, но в силу объективных причин, о которых мы уже говорили раньше, так и не сумевший добиться существенных результатов, рапортом от 24 мая 1903 г. сообщил в Главный штаб: «Все, что касается численного состава армии в Японии, составляет большой секрет, и достать какие-либо сведения можно только случайно. Сведения же, сообщенные мне иностранными военными агентами, хотя и разнящиеся от наших, не могут считаться достоверными»{336}.

В результате к началу войны с Японией Россия оказалась совершенно не подготовленной по части разведданных, что роковым образом отразилось затем на ее итогах.

Введенные в заблуждение японской дезинформацией руководители русского военного ведомства вплоть до самой войны не предпринимали никаких действенных мер для увеличения численности и мощи дальневосточной армии.

В начале военных действий сведения о противнике, получаемые от военных агентов (в Корее и Китае), доставлялись в разведотделение штаба армии через разведотделение штаба наместника[56], что вызывало определенную неразбериху. Контакты разведотделений затруднялись той враждебностью, которая была характерна для взаимоотношений командующего Маньчжурской армией А.Н. Куропаткина и наместника адмирала Е.А. Алексеева, который формально считался главнокомандующим. После назначения в октябре 1904 г. А.Н. Куропаткина главнокомандующим донесения военных агентов стали поступать в его штаб. Усиливало неразбериху и то, что чиновники МИДа, Министерства финансов и военные агенты из европейских стран по-прежнему направляли донесения своему непосредственному начальству в Петербург, в результате чего командование действующей армии постоянно запрашивало Военное министерство о разведданных.

В первое время организацией тайной разведки в штабе Маньчжурской армии ведал полковник Генерального штаба

A. Д. Нечволодов, который накануне войны был назначен военным агентом в Корею, но не успел доехать к новому месту службы. В конце апреля 1904 г. он командировал в Японию и Корею трех тайных агентов из числа иностранцев — Шаффанжона, Барбье, Мейера, — которые посылали в штаб информацию кружным путем через Европу.

Вскоре после этого общая организация дальней разведки была поручена генерал-майору Генерального штаба В.А. Косаговскому, в распоряжение которого были назначены офицеры Генерального штаба (в том числе полковник А.Д. Нечволодов) и переводчик с европейских языков Барбье. С самого начала работы у В.А. Косаговского возникли серьезные осложнения с генерал-квартирмейстером Маньчжурской армии генерал-майором В.И. Харкевичем. В июне 1904 г.

B. А. Косаговский писал в своем дневнике: «Владимир Иванович Харкевич боялся, как бы я не стал ему поперек дороги, и употребил все от него зависящее, чтобы затормозить мне это дело. И, увы, он благополучным образом достиг этой гнуснейшей цели на пагубу русскому делу. Харкевич не только не дал мне ни одного способного офицера Генштаба, но еще и подставлял всюду ножку, подрывая мой престиж и восстанавливая против меня Куропаткина, Сахарова[57] и вообще весь штаб. А меня он довел до такого нервного возбуждения, что я готов был задушить Харкевича»{337},

Косаговский действовал независимо от разведотделения армии и передавал добываемую информацию непосредственно Куропаткину. Кроме него, вербовку тайной агентуры осуществляли разведотделение и военные агенты за рубежом.

Со временем число тайных агентов в дальневосточных странах значительно увеличивается. В документах военного ведомства они известны под именами Бале, Эшар, Колинз, Дори, Гидис и т. д.

Тайные агенты прикреплялись к определенным военным атташе или дипломатам, через которых передавали информацию и получали вознаграждение. Так, например, тайный агент в Иокогаме Бале был связан с военным атташе в Тяньцзине полковником Ф.Е. Огородниковым, Дори — с атташе в Париже полковником Лазаревым и т. д.

Однако сведения, добываемые тайными агентами, освещали в основном организацию тыла японской армии. Их донесения поступали в штаб главнокомандующего кружным путем (через Китай или Европу) и почти всегда опаздывали. В начале 1905 г., после неудачного для России сражения под Мукденом[58], японцам удалось захватить часть штабных обзоров с делами разведотделения. Русские агенты в Японии оказались на грани провала, и многих пришлось отозвать. В их числе оказался уже известный нам журналист Бале.

В начале Русско-японской войны руководство разведкой непосредственно на театре военных действий осуществляло разведотделение управления генерал-квартирмейстера штаба Маньчжурской армии. Работало оно неэффективно. Сводки данных о противнике составлялись нерегулярно и предназначались только для высшего командования. Штабы дивизий, корпусов и отрядов до 26 октября 1904 г. не получали из штаба армии разведданных и были вынуждены довольствоваться сведениями своей войсковой разведки[59] (т. е. безотносительно к общей стратегической обстановке).

В октябре 1904 г., после разделения маньчжурских войск на три армии, при каждой из них создается свое разведотделение. Формально их деятельность объединялась разведотделением штаба главнокомандующего, но на практике они действовали без связи друг с другом, если не считать обмена сводками. По свидетельству сотрудника русской разведки полковника Генерального штаба П.И. Изместьева, сводки отличались низким качеством, и бывали случаи, когда в них «документально устанавливалось то, что на другой день документально опровергалось». Между разведотделениями существовала конкуренция, и они постоянно стремились «щегольнуть друг перед другом богатством добываемых сведений». Кроме того, собственные разведотделения были в штабе Приамурского военного округа и штабе тыла войск Дальнего Востока. Разведка осуществлялась также штабами войсковых частей. Все они действовали практически независимо друг от друга. В результате налицо была полная дезорганизация в руководстве разведкой.

В мирное время Генеральный штаб не разработал никакой системы организации тайной агентуры в специфических условиях дальневосточного театра военных действий. У русского командования не оказалось ни квалифицированных кадров лазутчиков, ни разведшкол для подготовки агентуры из числа местных жителей. Между тем японцы еще задолго до начала войны создали в Маньчжурии сеть резидентуры и подготовили кадры разведчиков. В Инкоу и Цзиньчжоу существовали созданные японцами специальные школы для подготовки тайной агентуры из китайцев. Русское командование только в мае 1905 г. создает подобную школу. Возглавил ее редактор издававшейся на средства русской оккупационной администрации газеты «Шенцзинбао»[60], который был в области разведки абсолютно некомпетентен. Вполне понятно, что школа не оправдала надежд командования, и в конце июля 1905 г. ее закрыли.