Падение Порт-Артура - Александр Широкорад

А.Б. Широкорад

ПАДЕНИЕ ПОРТ-АРТУРА

Глава 1.

Генеральная репетиция

На рассвете 21 ноября адмирал Ито приказал японской эскадре открыть огонь с десятикилометровой дистанции по береговым укреплениям Порт-Артура. Форты отвечали огнем, но попаданий в корабли не было. В 4 часа дня начался страшный ливень. Воспользовавшись плотной завесой дождя, десять японских миноносцев во главе с эсминцем «Котака»[1] ворвались в гавань Порт-Артура. Миноносцы открыли огонь из скорострельных пушек по береговым укреплениям, не защищенным с тыла, а затем высадили десант. Через час порт был в руках японцев.

А в это время с суши Порт-Артур штурмовала армия генерала Аямы (Ойямы). К полудню большинство сухопутных фортов Порт-Артура пало. Японцы ворвались в город и к вечеру соединились с десантниками, занявшими порт.

Представляю возгласы знатоков: «Все это было не так!» А вот для менее информированного читателя ситуация покажется вроде бы похожей, но что-то расходится со смутными воспоминаниями из школьного курса и из знаменитого романа А.Н. Степанова «Порт-Артур».

Не буду томить, ничего подобного в 1904 г. не было. Мы оказались на десять лет раньше, и защитниками Порт-Артура были не русские, а китайцы. Но, увы, оба захвата Порт-Артура японцами имели слишком много совпадений, и именно поэтому я начал с японо-китайской войны 1894 г.

Число только отечественных изданий, посвященных русско-японской войне 1904–1905 гг., исчисляется уже четырехзначным числом[2]. Практически в каждом из них делаются попытки объяснить поражение царских войск, и почти всегда это сводится к тактическим ошибкам русских командиров — не туда пошла дивизия или эскадра, или к конструктивным недостаткам русского оружия — броненосцев, пушек, снарядов и т.д. Спору нет, тактические ошибки, недостатки вооружения и безграмотное его использование сыграли существенную роль в разгроме наших армий и эскадр. Но основной причиной является полнейшее непонимание правящими кругами Российской империи сложившейся к 1904 г. ситуации на Дальнем Востоке и в мире в целом. Россия проиграла войну еще до ее начала.

К сожалению, о предыстории войны и о том, как вообще русские оказались в Порт-Артуре и Маньчжурии, нашему читателю известно очень мало. А без знания событий 1894–1904 гг. и вне их контекста говорить о войне 1904–1905 гг. — это «за отдельными деревьями не видеть леса».

Но начнем по порядку. Удобная гавань на южной оконечности Ляодунского полуострова получила в 1858 г. название Порт-Артур. Эту пустынную гавань впервые использовали англичане в ходе второй опиумной войны. Ближайшей базой британской эскадры, действовавшей в Печилийском заливе (ныне залив Бохайвань), был Гонконг, отстоявший на многие сотни миль. Поэтому «просвещенные мореплаватели» создали временную базу на Ляодунском (Квантунском) полуострове.

База получила название Порт-Артур то ли по фамилии капитана 1 ранга Артура, командира одного из британских кораблей, находившегося в этих водах, то ли в честь полумифического короля британских кельтов Артура (V–VI вв. н.э.). Во всяком случае, англичане к тому времени называли именем Артура целых три порта: на юго-востоке острова Тасмания (Австралия), на западном берегу Горного озера (континентальная Канада) и в Мексиканском заливе (США).

После окончания второй опиумной войны гавань Порт-Артура опустела, точнее, там осталось маленькое китайское рыбацкое селение. Лишь в 1882 г. наместник провинции Хубэй Ли Хун Чан решил построить две сильные морские крепости на обоих берегах пролива Ляотешаньшуйдао, ведущего в Печилийский залив, — Порт-Артур (китайское название Люйшунь) и Вэйхайвэй (современное название Вэйхай). Расстояние между этими портами около 160 км. Выбор места для обоих портов (морских крепостей) был очень удачен. Фактически эти крепости стали второй линией обороны Пекина, после фортов порта Дагу.

Руководил постройкой укреплении Порт-Артура германский инженер Ганнекен. Около десяти лет свыше четырех тысяч китайцев строили крепость и порт. В 1892 г. работы были в основном закончены.

Для благоустройства порта был выкопан Восточный бассейн размерами 530 х 320 м и глубиной при отливе 5 м, а во время прилива — более 8 м, с гранитной облицовкой. Ширина входа в бассейн составляла 80 м. Вокруг бассейна расположились мастерские и другие портовые сооружения, дававшие возможность производить ремонт судов любой сложности. В Восточный бассейн выходили два дока. Порт и мастерские имели электрическое освещение.

Укрепления Порт-Артура разделялись на два фронта обороны: береговой и сухопутный. Береговой фронт проходом в гавань делился на две части: восточную (Тигровый полуостров) и западную (Городская сторона). На восточной части имелось три береговых форта, вооруженных 32 береговыми орудиями, а на западном участке было пять береговых фортов с 30 береговыми орудиями системы Круппа. Все форты были долговременными, с большим количеством казематированных помещений. Материалом для постройки фортов служили главным образом глина и камень, и только кое-где верхний слой земли брустверов и откосов был усилен тонким слоем «плохого бетона».

Подобно береговым укреплениям, сухопутная оборона делилась так называемой Мандаринской дорогой на две части: восточную и западную. Восточная — от бухты Тахэ до Мандаринской дороги — включала 9 редутов и батарей, расположенных на отрогах Драконового хребта. Западная часть занимала горную группу, названную японцами И-су-зан, а русскими — горами Зубчатой, Саперной и Барбетной. На каждой из этих гор располагалось по одной батарее. В долине, разделявшей обе части сухопутной обороны, китайцы возвели несколько квадратных глинобитных укреплений — инпаней.

Всего на вооружении сухопутного фронта было 51 орудие. Все форты и укрепления сухопутного фронта носили характер скорее полевых укреплений, так как не имели не только казематированных помещений, но также и рвов или даже блиндажей. Все укрепления обеих частей были соединены между собой оборонительным гласисом, названным впоследствии Китайской стенкой.

После нескольких веков полной изоляции от внешнего мира Япония в 80-х гг. XIX в. переходит к экспансии. Она не имела земли, чтобы прокормить постоянно растущее население. Общая площадь Японии, не считая Формозы и Пескадорских островов, составляла 334 719 кв. верст. В 1882 г. население Японии насчитывало 36,5 млн. человек, а к 1 января 1894 г. оно увеличилось до 42 млн. человек, т.е. на 1 кв. версте должно было прокормиться 125 человек. А между тем площадь обрабатываемой и вообще пригодной для чего-либо земли не увеличивалась. В 1894 г. в Японии под посевы, включая чай и тутовые деревья, использовалось всего 39 тыс. кв. верст, что составляло около 12% всей территории страны, т.е. 1 кв. верста должна была прокормить 1080 человек.

«При удивительном трудолюбии японского крестьянина такая ничтожная поверхность обрабатываемой площади лучше всего доказывает, насколько стране трудно поддерживать питание народа. Можно безошибочно утверждать, что из общей площади страны выжато все, что она может дать для обработки, и что этого всего далеко не хватает для постоянно возрастающих потребностей»{1}.

И неудивительно, что на Японских островах становилось тесно. Еще в 1880 г. японское правительство попыталось избавиться от излишков населения, затеяв эмиграцию в Канаду, Мексику, Бразилию, Соединенные Штаты Америки и на Гавайи, но специфический характер японских колонистов закрыл последним дальнейший доступ в эти страны. Кроме того, эта эмиграция оказалась неудобной и для самих японцев из-за удаленности Америки и ее климатических условий. Японцам оставалось только искать новые районы для переселения, свободные от всяких запретов. И они начали заселять острова Иезо-Мацмай (Хоккайдо), Сахалин, Формозу и Корею. Но на Иезо-Мацмай и Сахалине климат оказался слишком суровым, а на Формозе, наоборот, чересчур тропическим, и, кроме того, восточная часть Формозы была заселена дикими и очень воинственными племенами. Южнее, за Формозой, японские переселенцы встретили непреодолимую преграду — и без того перенаселенный Южный и Средний Китай и европейские колонии.

В результате слабая Корея оказалась самым подходящим для переселения местом, и в то же время, по расчетам японцев, она могла с избытком покрывать недостаток в Японии продуктов питания. «Только в расчете на Корею, — писал Кеннигсмарк, — и может быть построена надежда на промышленную будущность и вместе с тем силу Японии»{2}. Контр-адмирал Дубасов в одной из своих записок сообщал: «Корея изобиловала плодородной и во многих местах еще девственной почвой, сырыми произведениями земледельческой промышленности и неистощимыми минеральными богатствами, т.е. именно тем, что так недоставало Японии и что было ей так необходимо — для освобождения ее промышленности от тяжелой зависимости, в которую она была вынуждена стать, — от дальних иноземных рынков»{3}.