Поместье Даунтон. Начало - Маргарет Йорк

В кабинете слева и справа от камина висели две картины. Правая изображала самого графа Грэнтэма и была написана лет двадцать назад, а вот левая много старше – ей лет сто. Это портрет какой-то из прапрабабушек графа – «Портрет леди Грэнтэм».

Все сведения о даме на портрете в Даунтоне под молчаливым запретом. Нет, в них не было ничего тайного, просто написан он Ромни, вернее, это была одна из копий самого Джорджа Ромни, который любил повторяться. А молчали о портрете потому, что любимой моделью Джорджа Ромни была небезызвестная леди Гамильтон в ее бытность еще Эммой Харт. Мисс Харт, вернее, даже мисс Эмма Лайон, в юные годы отнюдь не отличалась достойным поведением, и позирование для Ромни было наименьшим ее преступлением против нравственности. Из-за истории любви к адмиралу Нельсону Эмме, ставшей до того леди Гамильтон, простили грешную юность, а вот Ромни его увлечение юной натурщицей – не вполне.

Больше других Ромни писал именно будущую леди Гамильтон, но у него были и весьма недурные портреты других женщин, в том числе леди Грэнтэм. Одна из собственноручных копий портрета находилась у камина, однако интересоваться ни самим портретом, ни особой, на нем изображенной, не следовало, чтобы не смущать хозяина. Портрет висел так давно, что все забыли о нем.

Снятая правая картина явила всего лишь выцветшие обои под ней, а вот слева обнаружилась дверца небольшого сейфа.

– Миледи, посмотрите, что нам делать с этим?

– О боже, как я могла забыть, что у графа здесь был сейф?!

Леди Вайолет не знала, где ключ и существует ли он вообще. Можно бы дождаться возвращения Роберта, может, у него есть такой ключ, но что-то заставило леди Вайолет распорядиться попросту взломать тайник. Сейф не из числа тех, что появились позже, содержимое не сгорало при попытке вскрыть дверцу, да и сама дверца была не слишком крепкой – скорее небольшой укрепленный шкафчик, спрятанный за картиной. Главное, что о существовании тайника не знали даже слуги.

Внутри оказались бумаги, которые леди Вайолет поспешила забрать себе, медальон с прядкой волос, какое-то колечко и одна запонка. Вид простенького колечка и запонки вызвал у леди Вайолет слезы на глазах, потому она поторопилась поблагодарить рабочих за внимательность, попросить мистера Бишопа заплатить им целую гинею сверх договорной суммы и поспешила в Дауэрхаус разбирать бумаги.

Колечко, запонка и стопка писем касались ее лично и вызвали приступ умиления. А вот когда дело дошло до тетради в кожаном переплете – явно дневника, мисс Арчер пришлось достать бутылочку с нюхательной солью, потому что…

– О боже!..

В эту минуту мистер Бишоп доложил, что приехал молодой граф.

– Пусть… сюда… сюда немедленно!

– Что случилось, миледи? – испугался вида хватающей ртом воздух графини дворецкий.

– Мистер Бишоп, позовите Роберта.

Пока граф бегом поднимался в комнату матери, горничная успела привести ту в чувство при помощи нюхательной соли.

– Что случилось?!

– Роберт, закрой дверь…

Арчер послушно скользнула из комнаты прочь, как бы ни было интересно, за попытку подслушать можно лишиться места.

Леди Вайолет протянула встревоженному сыну тетрадь и какие-то листы с ней.

Роберт, не сводя глаз с матери, взял бумаги:

– Мама, как ты себя чувствуешь?

– Ужасно, Роберт. Того, о чем пишет отец, никогда не было! Понимаешь, не было! Если бы он рассказал мне обо всем, если бы решился поговорить откровенно… Боже мой, столько лет! Столько лет!..

Пришлось снова звать Арчер, чтобы та дала нюхательную соль и растерла уксусом виски.

Пока горничная укладывала мать в постель и суетилась подле нее, Роберт сел ближе к окну с бумагами, чтобы прочитать.

Первый же листок привел его в трепет, это было то самое долговое обязательство, договор, согласно которому больше пяти лет треть доходов Даунтона отправлялись в Австралию. Да, граф Грэнтэм обязался высылать треть доходов от поместья мистеру Смиту для некой миссис Хармс. Но кто такая эта Элион Хармс, бумага не проясняла.

Следующие листы были ежегодными отчетами, потом следовали три письма с благодарностью от мисс Хармс и одно с неудовольствием из-за задержки средств.

Но когда Роберт принялся читать тетрадь, которая действительно оказалась дневником… Можно не читать все, то, что привело леди Вайолет в состояние, близкое к обмороку, было отмечено ею вложенным письмом. Несмотря на свою готовность прочитать нечто ужасное, Роберт не смог сдержаться:

– Что?!

– Роберт, этого не было! У меня никогда не было внебрачных детей, никого не было, кроме Розамунд, тебя и Эдит, ни до поездки в Россию, ни после нее.

Понадобилось немало времени, чтобы мать с сыном смогли понять, что же произошло.

– Боже мой, как же он жил с такой тайной?! Столько лет жил, – стонала леди Вайолет.

Все оказалось достаточно просто, лорда Кроули шантажировали. Некая особа выдавала себя за незаконнорожденную дочь леди Вайолет, которую та якобы родила от какого-то русского князя после посещения графом и графиней Санкт-Петербурга в составе делегации для сватовства принца Эдварда к сестре российской императрицы.

Граф после того был отправлен еще по делам в Индию, а леди Вайолет, не переносившая душный климат, несколько месяцев провела у своей родственницы в Швейцарии. Длительная поездка и послужила поводом для шантажа.

Элион Хармс утверждала, что родилась у леди Вайолет именно в Швейцарии, сначала жила у родственницы, потом просто у добрых людей, но теперь вынуждена требовать свою долю, поскольку намерена перебраться в Австралию и жить с детьми там.

В записи графа Грэнтэма говорилось, что девушка и впрямь очень похожа на молодую леди Вайолет, что у нее такие же глаза и завитки волос, но главное – граф решил скрыть ото всех существование дочери графини. Элион сказала, что леди не искала дочь, поскольку считала ее умершей. Видимо, сначала миссис Хармс просто просила помощь, но потом поставила очень жесткие условия. Лорд Кроули предпочел скрыть информацию, согласившись выплачивать огромные суммы молодой женщине, вместо того чтобы поговорить с женой.

Записи отражали его сомнения, страдания сначала от сознания измены супруги, потом от того, что не может откровенно сказать о своей осведомленности, позже от невозможности выплачивать большие средства и страх перед разоблачением. Он боялся разоблачения не себя, а леди Вайолет, чем стала угрожать миссис Хармс. Раскрытие такой тайны и впрямь грозило бы большим скандалом и попросту похоронило репутацию графини Грэнтэм. Особенно тяжело это было сознавать лорду Кроули.

Но между прочим он упомянул еще о какой-то семейной тайне.

– Неужели отец ни разу ни словом не обмолвился о своих сомнениях?

– Роберт, я не нахожу слов. Возможно, он что-то и говорил, в последний год нередко вспоминал наш тогдашний визит в Россию… Но мне и в голову не могло прийти, что за этим что-то кроется, решила, что у твоего отца приступ ностальгии по временам молодости.

– У тебя действительно ничего не было в Санкт-Петербурге, что могло бы помочь ему поверить в тот шантаж?

– Была симпатия с одним из князей Куракиных. Возможно, особая симпатия, но твой отец все решил просто – он подарил мне изящную рамку с фотографией двух малюток – Розамунд и твоей. Это развеяло все сомнения. Но родить еще одного ребенка ни от русского, ни от кого-то другого я просто не могла, после тебя врачи сразу сказали, что детей больше не будет! И отец об этом прекрасно знал.

Она пыталась еще что-то говорить о своем непонимании, но Роберта интересовал уже другой вопрос:

– Мама, а Эдит?

Леди Вайолет прижала пальцы к губам:

– О боже! Что за проклятый день?!

– О какой семейной тайне пишет отец?

Крайне недовольная собой леди Вайолет сначала поджала губы, словно намереваясь молчать даже под пытками, потом вздохнула:

– Эдит не моя дочь, она твоя сестра, но родила ее другая женщина. Роберт, не следует вспоминать об этом, а вот что делать с этой миссис Хармс?

– Ничего не платить прежде всего. Если это шантаж, то платить не следовало с самого начала.

– Да, конечно, но лорд Кроули, сам имея тайну рождения дочери, которую я помогала скрывать много лет, считал себя обязанным скрывать и мою, не подозревая, что никакой тайны нет.

– Мама, я думаю, мы не должны никому ничего говорить, пока не выясним, кто же такой этот мистер Смит. Пусть это останется нашей с тобой тайной.

Леди Вайолет признала такое решение сына разумным, но не смогла не добавить:

– Роберт, но это означает, что ты не должен никому ничего платить, даже напротив – можешь взыскать с шантажиста.

– Разоблачить мистера Смита, значит, дать повод для сплетен. Ты прекрасно понимаешь, что не многие станут разбираться, правда ли это, зато с удовольствием позлословят на наш счет. А вот платить и впрямь не буду. Сегодня же позвоню мистеру Уайльду, и завтра отправлюсь в Лондон. Дела не ждут.