Месть под острым соусом - Аля Морейно

Взять себя в руки после бессонной ночи и истерики оказывается не так-то просто. Мама, убедившись, что я в относительной норме, уходит на работу, а я слоняюсь по квартире, не понимая, что должна делать, во что одеваться и что с собой брать. 

Давно я не чувствовала себя такой разбитой, раздавленной и несчастной. Если бы не Мирон, так и оставалась бы в кровати… Но даже мысли о нём не могут встряхнуть меня и вернуть к привычному состоянию радости и предвкушения встречи с ребёнком. 

Провести лучшие семь лет жизни за решёткой из-за того, что превратила молодого мужчину в инвалида, – справедливо. Будучи уверена, что навсегда отняла у него здоровье, возможность самостоятельно передвигаться и полноценно работать, все эти годы в колонии я считала, что заслужила наказание, и изводила себя чувством вины. Мне нельзя было тогда садиться за руль. Я должна была остановиться, как только почувствовала признаки приближающегося обморока. Я не имела права надеяться на «авось» и ехать дальше. Я виновата! Жестоко, но справедливо. 

А получить столь суровое наказание из-за липовых справок – невыносимо обидно. Зачем они со мной так поступили? Разве им мало было того, что я с пузом оказалась в колонии? Задумывались ли они, каково беременной на большом сроке по шестнадцать-восемнадцать часов в день сидеть за швейной машинкой или мести двор? Зачем было запирать меня в колонии на целых семь лет? Предусмотренного законом наказания, по их мнению, было недостаточно? 

Почему судья поверил этим справкам и не усомнился в их подлинности, а часть моих отклонил? Только потому, что Николай Кузнецов – известный спортсмен, чемпион и сын влиятельных родителей, а я – простая бедная студентка? Или ему помогли принять такое решение? Деньги в нашем мире решают всё? Душу рвёт на части от несправедливости и подлости. 

Семь лет! Я потеряла семь лет жизни! Так и не вышла замуж, мой ребёнок так и не увидел свет. Я не попрощалась с папой, не проводила его в последний путь. Меня не было рядом с мамой, когда он умер и ей нужна была моя поддержка. Ни дня не проработала по специальности, не сделала никакой карьеры. А какие у меня были амбиции! Пропустила выпускной в университете, свадьбы всех моих подруг, рождение и крестины их первенцев. 

Да и подруг теперь у меня нет! Кому я нужна с пожизненным клеймом зэчки? Они все счастливые и успешные, а я… неудачница. Недаром Николай назвал меня Мышкой, ведь я и есть зашуганная серая мышь. Глупая и наивная, поверившая, что можно забыть о своём уголовном прошлом и жить обычной жизнью, дышать полной грудью, любить всем сердцем. Увы, это всё для нормальных людей – не испачканных, не заклеймённых, имеющих в этом мире все права. Мне уже никогда не стать такой… Никогда... Какое страшное слово! 

Эти люди отняли у меня так много, но им и этого оказалось мало! Они снова нападают на меня, снова пытаются ударить побольнее. А я опять не могу им противостоять. 

Разве я плохо работала? За что Николай уволил меня? Я же не скрывала свою судимость! Ну не узнала я его… А должна была? Мало ли в нашем городе Николаев Кузнецовых! Я же была уверена, что пострадавший стал инвалидом. Как я могла догадаться, что это – он, вполне здоровый и успешный? 

Да, понимаю, что из-за меня Николай пережил несколько операций, не попал на олимпиаду и ушёл из спорта. Знаю, что он долго и тяжело восстанавливался после аварии. Но разве я не искупила свою вину, отсидев целых семь лет? Разве он имеет право продолжать наказывать меня, если его семья и так отыгралась на мне, подсунув суду липовые справки и, возможно, подкупив судью? 

А я ещё не хотела верить девочкам, что он – самодур, которому плевать на людей. Идеализировала его… Глупая… Недаром говорят, что яблоко от яблони недалеко падает. Он – такое же чудовище, как и его расфуфыренная мамаша. Ненавижу! Их всех ненавижу! 

С тяжёлым сердцем еду в детдом. Сегодня привычный маршрут даётся с трудом. Раздражают тётки, громко переговаривающиеся в трамвае. Нервирует наполнивший вагон запах селёдки. Хочется тишины и покоя. Просто поплакать, покричать, полежать, глядя в одну точку. И трамвай, как назло, ползёт медленно, растягивая мои мучения. 

Судьба делает виток и возвращает меня туда, откуда началась моя жизнь на свободе. Я снова без работы и денег. С той лишь разницей, что за прошедшие месяцы я самонадеянно поверила, что имею право на счастье. И даже коснулась его кончиками пальцев. Знала же, что, когда пробивает полночь, карета всегда превращается в тыкву... 

Общение с Мироном даётся как никогда тяжело. Я – плохая актриса, мне не удаётся скрыть от него своё состояние. 

- Маша, тебя кто-то обидел? 

Маленький светлый человечек привычно обвивает ручками мою шею и трётся щекой о щёку. 

- Я тебя защитю и никому не дам обижать! 

- Знаю, мой хороший, что ты – мой защитник. 

Как много я готова отдать, чтобы забрать его к себе! Мне больше ничего не надо для счастья… И малыш об этом грезит не меньше меня. Но… 

Мне пора распрощаться с мечтами и спуститься с неба на землю. Такой, как я, никогда не доверят опеку над ребёнком. Социальные службы считают, что мальчику лучше жить тут, в атмосфере насмешек, презрения и нелюбви, чем с такой матерью, как я. Но это же чудовищно несправедливо! 

Судьба снова и снова испытывает меня на прочность… 

Глава 18

Николай 

Разговор с Алёной никак не выходит из головы. Чем больше думаю и перебираю в памяти её слова, тем больше мне не нравится ситуация. Родители никогда не рассказывали подробности, что стало с девицей, которая сбила меня. Я знал только, что она пыталась избежать наказания, прикрываясь какими-то липовыми справками, и что у неё был какой-то серьёзный покровитель. Но родителям удалось добиться справедливого приговора. 

Мне был важен факт, что её осудили, что моя испорченная карьера и физические страдания не остались безнаказанными. А всё остальное казалось незначительными деталями. 

То, что рассказала Алёна, легко укладывается в ту картину, которая мне известна. Сказки об обмороке и тяжёлой беременности вполне могут иметь то же происхождение, что и липовые справки. 

Но вряд ли сама беременность была выдумана – разве такими вещами можно шутить? Тем более, что это можно проверить. К тому времени, как состоялся суд, мне уже сделали две операции