Фонтан - Дэвид Скотт Хэй
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь он тем же отрывистым движением головы отвергает дар Эммы.
Би так же неподвижен, как греческие боги, защищающие МСИ. Эктор до сих пор беззаботно купается в грезах. Плеск воды эхом разносится по залам музея, словно они в зеркальном бассейне храма Сиринги{42}.
Теперь Эмма обращается к Кувалде. Ее темные глаза хищнически вспыхивают. Кувалда не в силах шевельнуться. Поле ее зрения сужается и темнеет по краям, все ее существование сосредоточивается в этом существе, этой Эмме, подходящей сейчас к ней. В водяной твари, которая движется на собственном хвосте, без брызг, не оставляя следов, ибо вода — ее ноги. Кувалда видит Эмму, и только Эмму, ощущает лишь первобытное желание. Это простое желание, и ее тело реагирует на него. Дрожат колени, ноет мочевой пузырь, набухает промежность, словно Эмма прошептала ей на ухо что-то эротическое. Эмма улыбается, изо рта у нее сочится вода, как порок изо рта у демонессы-суккуба. Эмма приближается, чтобы вручить дар, а не взять. Кувалда жалеет, что тогда, целую вечность назад, не последовала за Эммой в женский туалет, жалеет, что не открылась новым возможностям. Лучше бы она так и не оправилась от жареного риса. Руки ее дрожат, когда она поднимает их, раскрывая объятия этой водной нимфе, дочери Зевса. Она хочет воспринять свободу, излучаемую Эммой. И не хочет, чтобы следующие двадцать пять лет были похожи на последние двадцать пять. Больше она не будет искать те потерянные годы.
Эмма падает в объятия Кувалды. Никаких пауз, страстных взглядов, мгновений безмолвного общения. Слова давно в прошлом, теперь они бесполезны. Эмма целует Кувалду. Ртуть все течет и течет с их губ. Глубокий, проникновенный поцелуй. Стоны Кувалды, погружающиеся в свечение Эммы, чистое и очищающее. Выпивая из губ Эммы, Харриет Уокер по прозвищу Кувалда глотает огонь.
Пуантилизм де Леон
Студия Эктора. Аккуратная, опрятная, несколько тесноватая, по мнению Би. Больше похожая на мастерскую механика. Эктор дилетант. Все еще ищет свой путь, поэтому Би ничего не говорит, хотя Эктора сейчас нет. Би чует запах собачьего дерьма, но не может определить его источник. Кувалда закрывает за ними дверь.
Би бросает быстрый взгляд на пол, словно ожидает увидеть меловые контуры тела с дредами и коробочки из-под китайской еды навынос. Замечает рядом со сливным отверстием в центре пола темно-шоколадное пятно крови, оставшееся после падения Кувалды. Зубы кто-то подобрал, возможно для сохранности. Би огибает пятно и направляется к оригинальным эскизам кресел (а не подделкам для урагана «Бет»), набросанным Кувалдой на оборотной стороне проекта какой-то постройки, напоминающей экологичный дом из грузовых контейнеров.
Ребра у Кувалды ноют. Она надевает на сарафан кожаный фартук, натягивает, словно домашние тапочки, ботинки со стальными носками. Вместе с новым облачением мелькают замашки старой Кувалды. Стиснутые челюсти, нахмуренный лоб, мрачная полуусмешка.
Они собираются доделывать кресло. Это проклятое кресло.
Она пила воду.
Би отмахивается от назойливой, словно комар, мысли. Кувалда не может доделать кресло самостоятельно. Со сломанными-то ребрами. Их сломал Би, выполняя прием Геймлиха. Это благородный поступок — помочь ей с креслом, чтобы она смогла сдать его в «Хайэндерс». Свести концы с концами. Про то, что у него самого горит заказ Гюнтера Адамчика, Би не упоминает. О фонтане они не говорят.
Ꝏ
Кувалда щелкает переключателем маленького радиоприемника. Каждая песня из него звучит так, словно она 1947 года. Металлический, классический, простецкий приемник. Би завязывает Кувалде шнурки на ботинках, обматывает концы вокруг лодыжек и туго затягивает. Отрывает лист пергамента, хрустящий и чистый. Кладет на эскиз кресла. Берет плоский плотницкий карандаш, который только что грыз, быстро проводит три линии, отступает назад. Кувалда берет у него слюнявый обгрызенный карандаш и проводит линию. Она четче, чем три линии Би, она открывает дверь, которой он не заметил. Би забирает карандаш, достает ластик-карандаш. Стирает одну из своих линий, вносит поправку. Идеи Би для Кувалды все равно что электроды, во всяком случае ему так думается, так хочется, когда она развивает эти идеи. Би уверен в себе, невозмутим и снисходительно подчиняется подруге, ведь это ее заказ, а он честен с самим собой и признает, что ее идеи попросту лучше, смелее. И стоят на плечах его идей. Его идеи — старые, вторичной переработки. Она же — изобретает. Нет, переизобретает.
Она пила воду.
Хлюп.
У Би последний проблеск мысли. Он колеблется, но переносит его на бумагу.
Кувалда кивает, хлопает Би по спине.
— А теперь, — говорит она, — заткнулись и погнали.
Ꝏ
Би начинает подбирать материалы, а Кувалда — с помощью логарифмической линейки и обглоданного карандаша Би составлять схемы разных частей. Они вторгаются в пространство друг друга. Иначе никак. Они пачкаются. Иначе никак. Они работают.
Би предлагает несколько вариантов сборки в своем стиле, Кувалда вносит поправки, выдвигая более смелую идею, пока не рождается нечто совершенно новое для обоих.
В сотрудничестве. В творческом союзе. За защитными очками. За масками.
Время от времени она направляет его. Не спеша убирать руку.
Так продолжается целую неделю, вечерами.
Би размышляет о ней.
Она пила воду.
Хлюп.
Ꝏ
Би частенько ожидает звонка от Эммы, который не сулит ничего хорошего. Би не скажет ей, что не позвонил вчера вечером потому, что в пьяном угаре красил Харриет ногти на ногах. Оттенком «электрик № 132», если бы она поинтересовалась. А он бы объяснил, что сама Харриет не могла этого сделать из-за сломанных ребер. Но правда в том, что ему это понравилось. Он был рад снова взять в руки кисть.
Поверить не могу, что она выпила воду.
Он был рад применить свои навыки, свой глазомер и подошел к этому делу — то есть к покраске ногтей на ногах — со всей серьезностью. И ладно, он даже не был пьян.
