Месть - Нэнси Розенберг

— Как, по вашему мнению, моя дочь справляется с ситуацией?

— Просто замечательно, по крайней мере, такое создается впечатление. Главное, что ее заботит, чтобы окружающие ничего не узнали об изнасиловании. Ваша дочь — очень сильная молодая женщина, весьма целеустремленная и умеющая держать себя в руках.

— Это очень точно, — проговорила Лили, подавшись вперед, — то, что вы сказали об умении себя контролировать и держать в руках. Вообще-то это не в характере Шейны. Она никогда не умела контролировать себя и держать в руках. В поведении она всегда была спонтанной, даже беспорядочной и способной на промахи и заблуждения. А теперь она внезапно стала аккуратной, спокойной и уважительной. Я боюсь, что она подавила в себе свою спонтанность и загнала ее глубоко внутрь, возможно, теперь эти качества проявятся только тогда, когда она станет взрослой.

— Вы сейчас говорите о том, что произошло с вами?

— Думаю, что да, — как-то по-детски сказала Лили. — Моя самая главная забота — это сексуальность моей дочери и то, каким образом она повлияет на формирование ее личности. Она красивая молодая женщина, и я хочу, чтобы ее жизнь была полноценной.

— Возможно, вам стоит рассказать ей, что вы пережили сами. То, что вы только что доверили мне. Дайте ей основу, чтобы она лучше поддалась лечению.

— Я не могу этого сделать. — Лили потупила глаза. Потом она подняла голову и испытующе заглянула в глаза доктору. — И я считаю, что поступить так было бы неправильно. Раньше мир казался ей надежным и незыблемым, а теперь такое чувство у нее прошло. Если я расскажу ей, что пришлось испытать мне, она поймет, что в мире еще больше опасности, зла и угрозы, чем она себе представляет. Она будет обостренно воспринимать их. Ей необходимо поверить в то, что это был случай, случайное происшествие, которое никогда не повторится. Я не хочу, чтобы она думала, что такое в жизни может произойти дважды.

— Но ведь может. И с вами это случилось. Правильно?

— Правильно. — Лили внимательно посмотрела на доктора. — Я ничего не стану ей рассказывать.

— Это ваше решение, оно по праву принадлежит вам.

— В конце концов я всегда сама принимаю решения.

— Значит, вы сами хотите, чтобы все было так, как оно есть. Жизнь зачастую полна проблем выбора и принятия решений. Вы знаете, иногда мы в своей жизни оказываемся в очень неприятной роли, но это та роль, которую мы сами для себя избрали. Вам не надо пытаться решить ваши проблемы в одиночку. Если вы чувствуете, что между нами невозможен доверительный контакт, то обратитесь в психотерапевтическую группу для людей, переживших инцест. Но опять-таки, это выбор, который целиком зависит от вас самой.

Когда Лили выходила из кабинета, в ее сознании, как моментальная вспышка, возникло видение: она стоит у машины и держит на прицеле Эрнандеса. Это что, тоже был ее добровольный выбор — стать палачом? Неужели она ждала все эти годы того момента, когда кто-то переступит роковую черту и высвободит накопившуюся в ней ярость? А может, такая роль была уготована ей с самого рождения и вся ее жизнь была только путем, который вел ее к этому необратимому действию? Может быть, Вселенная, выбрав орудием растления ее собственного деда, сделала из нее хищника, призванного уменьшить на земле количество зла? Нет, подумала она, просто она подошла к краю мира и упала в бездну, в темные, засасывающие вглубь воды безумия.

— Мама, — проговорила Шейна, встав во стула при появлении матери из кабинета, — что случилось?

Лили била дрожь, она обхватила себя руками.

— Ничего, — сказала она. — Совершенно ничего.

Глава 17

Следующая неделя тянулась нескончаемо. Дни растворялись в бессонных ночах, а те, в свою очередь, незаметно переходили в однообразные смазанные дни. Лили чувствовала себя так, словно плывет сквозь ледяные воды Ла-Манша, заставляя себя из последних сил, борясь с усталостью, работать руками и ногами, в отчаянной попытке достигнуть берега.

Она была вынуждена интересоваться полицейскими рапортами окснардского управления, касающимися убийства Бобби Эрнандеса. Это являлось единственным способом все время находиться в курсе того, какими данными по делу располагает полиция, и знать свое собственное положение. Кроме того, ей просто необходимо было взглянуть на рисунок, составленный по показаниям Мэнни Эрнандеса. Она постоянно напоминала Клинтону о необходимости регулярно получать полицейские рапорты по Эрнандесу, а они вечно запаздывали или вовсе не приходили. Клинтон за это время стал работать в подразделении Ричарда, а последнего переместили в отдел, ранее подчинявшийся Кэрол Абрамс. Все были заняты по горло и дело Эрнандеса, само по себе абсолютно незначительное, имело вес только как составная часть дела Макдональда — Лопес. По-прежнему ничего не было известно об исчезнувшей проститутке — только предположения. Лили была готова кричать и топать ногами на Клинтона, требуя рапортов, дело дошло до того, что она едва не позвонила Каннингхэму, вовремя поняв, что явилась бы последней дурой, сделав это. Такой звонок стал бы как раз тем шагом, которого с нетерпением ждал от нее Каннингхэм.

Всякий раз, выезжая из гаража, она внимательно оглядывала улицу в поисках машин, из которых, возможно, вели за ней негласное наблюдение. Всякий раз по дороге на работу она внимательно вглядывалась в зеркало заднего вида — не преследует ли ее кто-нибудь. Каждую ночь она подолгу не могла уснуть — ее преследовали мысли о том, что за ее домом ведется постоянное наблюдение.

— Меня сегодня вечером не будет, — сказал ей как-то Джон; была половина пятого, суббота. — Я полагал, что мне надо сказать тебе об этом, чтобы ты смогла без помех заниматься своими делами.

Он объявил ей об этом после того, как отвез Шейну к подруге, где та собиралась остаться ночевать. На дубовом обеденном столе перед Лили были разложены папки с делами. Волосы она собрала в конский хвост и стянула заколкой Шейны. Одета Лили была в расхожие шорты и свитер.

— Что ты хочешь этим сказать — меня сегодня не будет? — спросила она, сняв очки и отодвинувшись от стола вместе со стулом с высокой спинкой. В доме не было места для кабинета, поэтому Лили завела обычай заниматься делами за обеденным столом, на нем больше места, чем на откидной доске секретера. Стереосистема выдавала классическую музыку — Шестую симфонию Чайковского. — Это значит, что у тебя свидание или что-нибудь в этом роде?

— Ну, скажем, я хочу прогуляться с сотрудницей. Ведь у тебя тоже есть друзья среди сотрудников, правда? — спросил он с сарказмом. — Когда состояние Шейны станет стабильным, ты, конечно, снова переедешь отсюда. Мы оба прекрасно это знаем. Для нас двоих в этом доме нет места. — Он подошел к магнитофону и выключил звук, словно торжественная классическая музыка раздражала его. — Ты можешь оставаться здесь столько, сколько сочтешь нужным, но я буду жить своей жизнью. Я тоже имею право на личную жизнь.

Заглянув в его добрые карие глаза, она поняла, что он больше ее не любит. Любовь давно кончилась. Ему нужна была женщина, которая позволила бы ему чувствовать свою значимость, которая была бы с радостью готова слушать его рассказы, для которой бы он был желанным и привлекательным.

— Как бы то ни было, — добавил он, — ты будешь обедать одна. — С торжествующим видом он вышел в коридор.

Лили осталась в столовой и попыталась вновь сосредоточиться на своих занятиях, пока он принимал душ и одевался, готовясь к своему «свиданию». Положение становилось весьма странным. Полчаса спустя он появился в столовой в своем лучшем костюме, благоухая одеколоном «Драккар», предупредил, что он еще вернется, и ушел, бодро и весело шагая. Она не видела его таким в течение многих лет.

Однако, раннее свидание, подумала она. Ей стало интересно, что это за женщина, с которой он встречается, она попыталась представить себе, как та выглядит и чем они будут заниматься, — будут ли они целоваться, а может быть, даже займутся сексом. Все последние годы он избегал сближаться с ней, как с женщиной, и внушил ей отвращение к собственной ее сексуальности. Кем может быть та женщина? Какая-нибудь бедная девочка с разбитой судьбой, которую он может утешить и защитить? Как он смеет думать о своей личной жизни, когда ее, Лили, жизнь полностью разрушена? Она остановит его, она должна сказать ему, что он натворил, она затянет его в тот кошмар, который переживает сама. Она отомстит ему за изнасилование своей дочери.

Охваченная гневом и чувством жалости к себе, Лили вскочила и сбросила папки с делами на пол. Она переходила из комнаты в комнату пустого тихого дома, выглядывая на улицу сквозь щели в жалюзи. Она не обедала, в желудке было пусто, он бунтовал, и кислота подступала к горлу, мучая ее изжогой. Она открыла холодильник, нашла там кусок сыра, пару ломтиков вареного мяса и завернутые в фольгу остатки вчерашней курицы. Захватив с собой сумочку и захлопнув дверь, она обнаружила что у нее при себе только три доллара мелочью. Она не была в банке с момента изнасилования. Лили вернулась в дом. Надеясь найти несколько банкнот, она раскрыла свою чековую книжку и увидела клочок бумаги с телефоном Ричарда. Подчиняясь порыву, она набрала номер. После двух звонков включился автоответчик и зазвучала запись женского голоса. Она немедленно повесила трубку, хотя ей было ясно, что запись сделана еще тогда, когда с Ричардом жила его жена. Он так и не удосужился сменить запись.