Дневной дозор - Сергей Лукьяненко

Перевернув страничку, я прочел все то же самое по-украински, заодно удостоверился, что пол у меня — мужской, а паспорт выдан организацией с на редкость громоздкой аббревиатурой — РО НГУ УМВД Украины. Страничка «Семейное положение» была девственно чиста. Я вздохнул — не то с облегчением, не то с разочарованием.

Дальше — извечное бремя и проклятие любого экс-совка: прописка. Город Николаев, улица Чайковского, 28, квартира 28.

Надо же, опять двадцать восемь, да еще два раза. И тут ассоциации действительно начали срабатывать — я вспомнил, что этот дом стоит на углу Чайковского и Молодогвардейской и что рядом с ним находится двадцать восьмая школа (опять эта цифра!). Я вспомнил все, отчетливо и ярко, вплоть до обугленного тополя под собственным окном — жертву химических экспериментов пацана, живущего этажом выше. Какой только дряни не выплескивал он из окна на многострадальное дерево! Вспомнил, как мы пьянствовали лет пять назад в соседнем доме, у Доцента; как кто-то тогда легкомысленно послал подальше соседку снизу, пожаловавшуюся на шум, а она оказалась армянкой, женой какого-то местного бонзы, как потом набежало этих армян черным-черно, как нам надавали по рожам, и как мне пришлось выбираться из дальней комнаты через форточку, потому что окно не открывалось, и спускаться по водосточной трубе. Увидев, что один из горе-пьяниц исчез из блокированной квартиры, армяне кулаки попридержали и в конце концов с ними как-то удалось договориться. И еще я запомнил свое горькое удивление, когда звал на помощь местных дружков-знакомых, с которыми неоднократно пилось пиво в окрестных ларьках, и ни один со мной не пошел.

Я оторвался от неожиданно ярких воспоминаний.

Так, значит, прошлое у меня все-таки было? Или это лишь воспоминания, не имеющие под собой ничего?

Разберемся.

Из паспорта я почерпнул еще совершенно сейчас бесполезную информацию о том, что «право на бесплатную приватизацию жилья я реализовал в объеме (объем был не указан) при норме в 24,3 метра».

И все.

Задумчиво спрятал документ в карман — тот же, нагрудный, левый, и пристально поглядел на сумку. Что поможешь мне вспомнить ты, черно-зеленая спутница с заморской надписью FUJI на выпуклом боку?

Авось, да поможешь вспомнить хоть что-нибудь…

Тихо пропела расстегиваемая молния. Я откинул верхний лоскут и заглянул.

Сверху в полиэтиленовом пакетике лежали зубная щетка, тюбик «Бленд-а-меда», пара дешевых одноразовых станочков для бритья и черный благоухающий флакон, видимо, с одеколоном.

На полку.

В следующем пакете обнаружился теплый шерстяной свитер явно ручной, а не машинной вязки. Тоже в сторону.

Пару минут я рылся в пакетах — чистое белье, футболки, носки, теплая клетчатая рубашка…

Ага, вот что-то отличное от одежды.

Мобильный телефон. Небольшая трубка в кожаном чехле с выдвигающейся антенной. Память отреагировала сразу же:

«Приеду в Москву, надо купить карточку…»

Зарядное устройство тоже было на месте.

И наконец, на самом дне, еще один пакет. С какими-то брикетами.

Заглянув внутрь, я оторопел. В обычном полиэтиленовом пакете с полустершимся и поэтому уже совершенно неузнаваемым рисунком в два слоя лежали упаковки денег. Американских долларов. Десять упаковок. Сотками. Это сто тысяч.

Рука сама потянулась к двери и повернула собачку замка.

Ё-моё, а это-то у меня откуда? И как я провезу такую уйму денег через границу? Впрочем, таможенникам можно сунуть по сотке в зубы — наверняка отстанут.

Эта находка практически ничего не пробудила в моей памяти, кроме разве что мысли о дороговизне московских гостиниц.

Все еще пребывая в некотором ступоре, я сложил вещи назад в сумку, застегнул ее и сунул под полку. И немного порадовался, что рядом с открытой бутылкой пива стоит еще одна, непочатая.

Новости явно стоило залить успокоительным.

Не знаю почему, но успокоительное почему-то подействовало на меня больше как снотворное. Я ожидал, что придется долго лежать под стук колес, жмуриться от внезапно накатывающего на несколько мгновений света и мучительно размышлять.

Ничего подобного. Даже не допив вторую бутылку пива, я свалился на полку — как был, одетым, поверх одеяла, и отключился.

Может быть, я слишком близко подобрался к чему-нибудь запретному в воспоминаниях?

Не знаю.

Проснулся я, когда в окно ломилось холодное зимнее солнце. Поезд стоял. Из коридора доносились скучные официальные голоса: «Здравствуйте, российская таможня. Оружие, наркотики, валюту везем?» Ответы были менее скучные и большей частью неразборчивые.

Потом в дверь постучали. Я потянулся и открыл.

Таможенник оказался дородным краснорожим мужиком с уже начинающими заплывать жиром глазками. Почему-то обращаясь ко мне, он съехал с проторенной колеи и просто осведомился, без всякого официоза:

— Что везем? Сумку доставайте…

И цепко оглядел купе. Встал на лесенку, заглянул в багажку под потолком. И только потом сфокусировал взгляд на одиноко замершей посреди нижней полки сумке.

Я опустил полку и сел. По-прежнему молча.

— Откройте сумку, пожалуйста, — потребовал таможенник.

«Нюх у них, что ли?» — угрюмо подумал я, послушно расстегивая молнию.

Пакеты по очереди перекочевывали на полку. Когда очередь дошла до пакета с деньгами, таможенник заметно оживился и рефлекторно захлопнул дверь в купе.

— Так-так-так…

Я уже приготовился выслушать лицемерную тираду о разрешениях и даже прочесть абзац из книжечки — как и всякий писаный закон, состоящий из понятных слов, но не имеющий абсолютно никакого смысла в целом. Выслушать, прочесть и обреченно спросить: «Сколько?»

Но вместо этого я мысленно потянулся к голове таможенника рукой, коснулся его разума и прошептал:

— Иди… Иди дальше. Тут все хорошо. Глаза таможенника враз стали тупыми и бессмысленными, как таможенные законы.

— Да… Счастливого пути…

Он деревянно развернулся, щелкнул дверным замком и вывалился в коридор, более ничего не сказав. Он был очень похож на куклу. Послушную деревянную куклу во власти ниточек умелого кукловода.

Вот только когда я успел стать умелым кукловодом?

Поезд тронулся минут через десять, и все это время я размышлял: что же со мной происходит? Я не ведаю, что творю, но делаю именно то, что надо. Сначала существо в заводском парке, теперь этот враз поглупевший таможенник…

И зачем, черт подери, я направляюсь в Москву? Что я буду делать, когда сойду с поезда? Куда пойду?

Почему-то я понемногу набирался уверенности, что все прояснится в нужный момент. Именно в нужный — не раньше.