Москва. Квартирная симфония - Оксана Евгеньевна Даровская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Начальнику паспортного стола
107 отделения милиции Иванову И. И.
от Масленниковой И. А.,
проживающей по адресу
г. Москва, 3-я Фрунзенская ул., д…, кв…
заявление
Убедительно прошу Вас снять с временной регистрации по моему адресу гражданина Грузии Гвалия Давида 1962 г. р. в связи с тем, что на моей жилплощади он употреблял наркотики, в квартире со мной не проживает с мая текущего года, места его теперешнего нахождения я не знаю, мой брак с ним расторгнут (копия свидетельства о расторжении брака и копия паспорта со штампом о разводе прилагаются).
Дата…
Подпись…
«Одна в кабинет к этому хряку ни за что не пойду», – нервничает Инга. Заходим вместе. Мордастый, из разряда свиноподобных, начальник паспортного стола (пусть остается Иван Иванычем), бегло просмотрев заявление, грузно откинувшись в крутящемся кресле, поднимает на нас мутные глазки:
– И не подумаю. Пускай сам приходит твой наркоша, заявление лично пишет. Я о-о-очень хочу на него посмотреть.
– Где мы его теперь найдем-то?! – взрывается Инга. – Еле-еле для развода нашли!
– А мне фиолетово. Пасется где-то в округе – одна песня, – Иван Иваныч плавно продолжает баюкать масштабное тело в кресле, – где-нибудь пристукнули или сам кони двинул – совсе-е-ем другая песня. Как я могу снять с учета мертвяка? Никак не могу. Вот заведу-ут уголовное де-ело, проведут поисковые мероприя-ятия…
– Почему мертвяка-то!? – еще больше распаляется Инга.
– Потому что подобных случаев, гражданка, выше крыши. И руками давай тут не размахивай, не на базаре, сбавь тон. Вчера, что ли, на свет родилась? Пусть вон риелторша твоя тебе расскажет… Небось уйму таких историй знает.
Хряк с упоением издевался над нами. Ничего удивительного: район один из самых блатных и дорогих. У местных властителей человеческих судеб зверские аппетиты. Их главная функция – ухватиться за любую зацепку и вытягивать деньги, пить кровь. Призна́юсь, я никогда не гнушалась подношениями подобным людям-схемам – для ускорения риелторского процесса. Только не на сей раз. То есть не за свой собственный счет, учитывая лоснящееся, привыкшее к густому финансовому притоку рыло Иван Иваныча. С Ингой затевать тему взятки бесполезно, свободные деньги у нее отсутствуют. Об этом она не преминула предупредить меня заранее. Позвонить Феррари? Поделиться возникшими препонами и запросить ее финансового участия для дачи взятки? Грезящая о соседстве с Олегом Янковским, она наверняка подорвется, невзирая на протесты занудного брата-юриста (скорее всего, вообще не станет посвящать его в ситуацию). Только вот опыт подсказывает – главный подводный риф впереди. Лучше приберечь денежные возможности Феррари для грядущего. (Конечно, всегда существовали и существуют покупатели, готовые по сходной цене приобретать квартиры с зарегистрированными в них гражданами и своими нехитрыми методами снимать их с учета. Но Феррари с братом вряд ли одобрят такую схему. Да и меня подобные схемы всегда отторгали.)
Тут снова вспоминается Вадик с его районными связями. Снова звоню ему: «Вадим, возникла еще одна проблема. Начальник паспортного стола не идет на адекватный контакт». Снова слышу мрачное: «Ладно, понял». Через два дня Вадик подхватывает меня на своем БМВ у метро. На заднем сиденье в обнимку с огромным плюшевым зайцем расположилась их с Марьяной четырехлетняя дочь. Сажусь к ней назад, трогаемся, едем.
– Папочка, папочка, – отбросив зайца в мою сторону, теребит она отца сзади за волосы, – купишь, купишь мне розовое платьице и розовые туфельки? Какие я в журнале видела. Купишь, купишь?
– Куплю, – вполоборота к ней сверкает Вадим бриллиантом в ухе.
– Еще розовую сумочку купишь, купишь?
– Куплю.
– Еще розовую накидочку-пелеринку купишь, купишь?
– Сядь, блядь, успокойся, – цыкает он на нее вполне любовно.
Вот кто будет вить из папочки веревки.
По дороге мы с Вадиком решаем, что ему лучше побеседовать с начальником паспортного стола без свидетелей. Я остаюсь ждать в припаркованной у отделения машине и стеречь юное сокровище. Снова схватив зайца за ухо, сокровище пытается завязать в узел его длинные задние лапы.
– Как тебя зовут? – спрашиваю я, пока она пыхтит над заячьими лапами.
– Илона.
– А зайца твоего как зовут?
– Абориген зовут, – она показывает мне язык.
– Странное имя для зайца, тебе не кажется?
– Ничего не странное, потому что он голый и нисчий, папа сказал.
– Понятно. Несчастный абориген по фамилии Голонищенский.
Сокровище хохочет, откинувшись на спинку сиденья, на весу болтая ногами.
Иван Иваныч с Вадиком, естественно, находят общий язык. «Завтра пусть эта полоумная, – Вадик садится за руль, – свое заявление паспортистке отдаст. Через два дня нужную выписку получит, козла этого там не будет. Надо было лишить ее на хер дееспособности».
* * *
Параллельно с этими событиями случается вот что. Аренда полуподвала на Таганской улице дорожает. В середине июня наш коллектив переезжает на Волгоградский проспект. На заоблачный этаж огромного офисного здания из стекла и бетона с царящим внутри африканским пеклом. Приоткрыть окно в новом помещении – дело немыслимое и гиблое. С дуновением любого ветерка со стороны Микояновского комбината плывет тлетворная вонь, вызывающая помутнение рассудка и известные желудочные позывы, навсегда отбившие желание приближаться к вареной колбасе. И без микояновских миазмов я не люблю эту часть Москвы, простирающуюся по теперешнему МЦК от «Шоссе Энтузиастов» до «Автозаводской» и вниз по диагонали вправо, если смотреть на карту метро. Кабельная, Фрезерная, Газгольдерная, Скотопрогонная, Шарикоподшипниковская, Машиностроения и так далее всегда наводили на меня беспросветную тоску. Когда меня заносило в Юго-восточный округ, в воображении всякий раз всплывали образы несчастных совдеповских работяг из черно-белого синематографа, разлепивших спозаранку опухшие веки и по заводскому гудку тянущихся серыми струями к черным жерлам проходных – в сварочные, шлифовальные, вулканические, сборочные цеха. И не возражайте. Никакие сегодняшние арт-пространства и «особые экономические зоны», к примеру с поэтичным названием «Технополис», не затмят ауру здешних мест, дух пропахших металлической стружкой и машинным маслом изнуренных пролетариев, выброшенных в перестройку на задворки истории. К индустриальным ассоциациям такого рода на выходе из метро «Волгоградский проспект», а иногда и «Пролетарская» всякий раз примешивалось предвкушение смрада мясокомбината. А заодно понимание, что задержусь я в здешнем офисном здании ненадолго.
Кстати, о колбасах и прочих сосисках. Однажды мне довелось сильно подвернуть ногу и оказаться в небольшой очереди травмпункта, ожидая направления на рентген. Рядом со мной сидела непонятного возраста худенькая женщина с загипсованной рукой, активно стремившаяся поговорить хоть с кем-то. Поскольку на короткой скамье нас с ней оказалось всего двое, во мне она и обрела молчаливый отклик. «Двадцать три года на «Микояне», – начала она весьма неожиданно. – Знаете, из
