Доктор Смерть - Виктория Дьякова

Машина въехала на территорию лагеря. Навстречу из здания комендатуры выбежало лагерное начальство. Штурмбаннфюрер Дилль вышел из машины и открыл дверцу Маренн. Вслед за ней вышел Фелькерзам и встал рядом. Адъютант гауляйтора подошел к коменданту.

— Специальный уполномоченный рейхсфюрера СС желает осмотреть лагерь. Вас предупредили вчера, — сказал он, протягивая документы. — Вот предписание гауляйтера и согласование Главного Управления лагерей, завизировано группенфюрером СС Мюллером.

— Гауптштурмфюрер Бер, — высокий эсэсовец, стоявший впереди, сделал шаг по направлению к Фелькерзаму, — комендант лагеря и начальник местного гарнизона СС. Мы очень рады вашему приезду и готовы показать все, что интересует.

— Я прошу прощения, гауптштурмфюрер, — произнесла Маренн, — но специальный уполномоченный рейхсфюрера — это я, — и заметив недоумение, выразившееся во взгляде гауптштурмфюрера, добавила: — По медицинской части. И осмотреть я намереваюсь медицинский блок.

— Я приношу свои извинения, госпожа оберштурмбаннфюрер, — Бер ясно смутился, но быстро взял себя в руки. — Хочу заметить, у нас недавно посещала комиссия из Берлина, все было в полном порядке. Могу ли я спросить, возникли какие-то осложнения?

— Нет, по той проверке к вам претензий нет, — ответила Маренн. — Меня интересует не расход медикаментов, а условия содержания узников, которые имеют заболевания. Кроме того, я хотела бы знать о квалификации медицинского персонала, который оказывает узникам помощь, если они заболеют. И как я сказала, хотела бы осмотреть непосредственно больницу.

— Понятно. Будем рады ответить на все ваши вопросы, — Бер лихо щелкнул каблуками. — Прошу в мой кабинет, — пригласил он.

— Благодарю, — кивнула Маренн и поинтересовалась: — А что это за музыка, у вас сегодня концерт? Кто выступает? И не рано ли? Днем заключенные должны работать.

— Никак нет, госпожа оберштурмбаннфюрер, — отрапортовал комендант. — Мы прекрасно знаем все правила и следуем им безукоснительно. Это у нас, как бы выразиться, — он наморщил нос, — небольшая демонстрация, знаете ли…

— Демонстрация? — Маренн удивленно покачала головой. — Позвольте узнать, политическая?

— Никак нет, в качестве воспитания, так сказать…

— Что ж, тогда с кабинетами подождем, — решила она. — Покажите. Как вы считаете, штурмбаннфюрер? — обратилась она к Ральфу.

— Посмотрим, это любопытно, — согласился он.

— Тогда прошу за мной, — любезно пригласил комендант. — Вы получите удовольствие. Зрелище весьма впечатляющее. Это изобретение нашего начальника политического отдела, штурмфюрера Гофмана, действует безотказно.

— Я представляю, — шепнул Маренн Фелькерзам, — сказки Гофмана в декорации Аушвица. Этакий крошка Цахес на помосте перед газовой камерой.

Она кивнула. Вслед за комендантом они прошли между бараками на основной плац.

— А Бруннера-то нет, — также шепотом сказала она Ральфу, указывая на свиту коменданта. — Во всяком случае, встречать пас он не вышел.

— Наверное, очень занят, — предположил Фелькерзам. — Или считает ниже собственного достоинства. Или…

Он не договорил. На плацу в самом центре площади они увидели деревянный помост, в самом деле напоминающий эшафот. На нем стояла голая истощенная женщина с плакатом на груди: «Я все отдала мужчине». Рядом играл оркестр, составленный из заключенных, а мимо эшафота, построенные покомандно, проходили узники, подгоняемые надзирателями. Эсэсовцы с овчарками окружали плац. Время от времени старший из надзирателей выталкивал в центр площади кого-то из заключенных. Эсэсовцы образовывали вокруг него цепь и начинали травить собаками.

— Забавное зрелище, — не удержавшись, Фелькерзам присвистнул, наблюдая эту картину. — И чему таким образом вы хотите научить заключенных? — обратился он к коменданту, прикуривая сигарету.

— Дисциплине, господин штурмбаннфюрер, — бодро ответил тот.

— Похвально. Чем же провинилась эта дама на помосте?

— Тайком встречалась со своим женихом.

— С женихом? — Фелькерзам удивленно взглянул на Маренн. — Я вижу, здесь просто проходной двор.

— Никак нет, — комендант смутился. — Он тоже заключенный, политический, содержится здесь же. Вообще, — поспешно добавил он, — это образцовая команда. Ею руководит молодая энергичная сотрудница. Сейчас ее вызовут. Она доложит все подробности.

— Интересно, госпожа оберштурмбаннфюрер, — Фелькерзам снова обернулся к Маренн. — Как опытный психиатр, как вы оцениваете подобного рода эксперименты? Как они могут влиять на массы?

— Отрицательно, — резко ответила она. — Я полагаю, они унижают величие нашей нации. Кроме того, они вредны с чисто экономической точки зрения. Люди вряд ли смогут плодотворно трудиться на благо рейха после таких вот демонстраций, и это, без сомнения, выльется в материальный ущерб, и весьма существенный. Кто его будет возмещать?

Она в упор посмотрела на коменданта, тот вздрогнул и побледнел. В это время в сопровождении помощника начальника лагеря к ним подошла невысокая худенькая блондинка в форме надзирательницы. Поприветствовав офицеров, она до-ложила коменданту о своем прибытии. Встрепенувшись, комендант обратился к Маренн.

— Позвольте представить, госпожа оберштурмбаннфюрер, — надзирательница Инге Деген, руководит образцовой командой…

— О которой вы нам рассказывали, — закончила за него Маренн и обратилась к девушке: — Я наслышана о вашем усердии, но хотелось бы узнать точнее, в чем причина такого наказания для этой фрау, — она указала на заключенную, стоящую на помосте.

Несколько мгновений надзирательница молча смотрела на Маренн. Но, должно быть, мундир, погоны и строгий взгляд приезжей внушили фрейляйн уважение. Она доложила:

— Эта негодяйка, госпожа оберштурмбаннфюрер, была арестована по делу о соучастии в политических акциях, направленных против администрации лагеря, главным вдохновителем которых являлся ее жених, также арестованный и находящийся здесь. С момента ареста и по сей день она вела себя возмутительно, пользуясь известными послаблениями, которые господин комендант, выполняя приказ рейхсфюрера об исключении жестокости в обращении с заключенными, ввел для женщин, содержащихся в лагере. В то время как мы, женщины, принадлежащие к высшей расе, отказываем себе во всем ради нашей борьбы, не знаем ни любви, ни ласки, эта третьесортная дрянь позволила себе тайком встречаться с женихом. За что и наказана…

— Так в чем же, фрейляйн, — прервала ее Маренн, подходя ближе, — она все-таки виновата, я не поняла?