Дневник смерти. Фортуна - Ойлин Нокс

ромашкой и мятой, налила ей чашку и вышла из комнаты. Яна осторожно вытянула больную ногу, смотря в потолок. Почему она не могла вспомнить, что делала перед сном? А утром? И кто такой этот Никита?

– Валентина Петровна, – раздался голос Василисы опять. На этот раз прозвучал он с трагическими нотками. – Здесь еще один пациент.

Медсестра удивленно выглянула из соседней комнаты.

– Да что ж за утро такое! Что стряслось?

Вожатая ввела в комнату Никиту, того самого.

– Новенький. Сдуру вещи в машине забыл, в домике девочек уснул, а тут еще и с Сергеем подрался, – поведала девушка. – Я только отвернулась, думала, чай попью в тишине. Так нет же! – Василиса Сергеевна недовольно нахмурилась. – Серый опять за свое, стал Нинку дергать, мол, где Яна, плохие слова про нее сказал. А этот герой сорвался да как влепит ему! – Вожатая на эмоциях пересказывала, позабыв, видимо, что в комнате были дети. – Смотрю, Серый-то отлетел под стол, а два друга его навалились на паренька и давай лупить. Еле растащили.

Валентина Петровна в ужасе схватилась за сердце от такой душераздирающей истории и быстро усадила Никиту на стул. Вожатая же продолжала говорить, возмущаться, но Яна уловила самое главное: проблемная троица наказана до обеда. Можно было выдохнуть и немного расслабиться. Девочка с любопытством взглянула на новенького, который зачем-то заступился за нее. Мог ведь проигнорировать, никто бы не узнал. А теперь он сидел и морщился, пока медсестра обрабатывала разбитую бровь.

– Спасибо, – одними губами произнесла Яна, не совсем уверенная, что должна благодарить. Глаза мальчика казались ей слишком знакомыми. Но помимо них она вдруг вспомнила его голос, слова про какой-то пожар и поморщилась. Наверное, сильно головой ударилась, раз помнила то, чего не было.

– Так, дети, сидите тихо. Мне надо хулиганов осмотреть. – Медсестра сурово глянула на Яну и Никиту и вышла вслед за Василисой. Дверь закрылась, щелкнул замок. Выход только через окно, но Новикова не спешила повторять свой же горе-подвиг.

Несколько минут прошли в тишине. Яна, помедлив, отпила немного чая, а затем, подумав, дотянулась до второй чашки и налила немного и Никите.

– Легче станет, – пробормотала она, не зная ни как себя вести, ни что говорить. Обычно все ее беседы с мальчишками заканчивались слезами и смехом, каждому свое. Поэтому и сейчас Новикова не спешила начинать разговор. Хотя на языке вертелось бесконечное количество глупых вопросов: почему он казался ей знакомым, что было вчера, о чем они говорили, почему они познакомились сегодня, но воспоминания всплывают из прошлого дня?

Яна готова была расплакаться. Ничего не понимая, чувствуя себя сумасшедшей, она сдавила ладонями голову. Нога вновь заныла, захотелось кричать до потери голоса, чтобы больше никогда ничего не говорить. Но еще больше хотелось дотянуться до иголки и проткнуть себе висок – чтобы воспоминания рекой вытекли и покинули ее навсегда.

– Нет! – вскрикнула Новикова, заметив, что Никита пошевелился. Она забилась в угол койки, обнимая себя за колени и пряча в них лицо. – Я не сумасшедшая! Не трогай меня! – Яна вжала голову в плечи, дрожа всем телом и чувствуя, как слезы невольно брызнули из глаз. Ей стало страшно – вдруг она и правда тронулась умом в свой же день рождения, не дождавшись ни звонка, ни визита родителей, которые наверняка сейчас отлично проводили время без нее, маленькой толстой обузы?

В горле резко пересохло, а еще оно по-прежнему саднило от кашля. Но дотянуться до чая она не решалась, впившись ногтями в повязку и будто пытаясь разодрать колено в кровь. По венам словно медленно тек отравленный дым, который впитывался в ее тело, наполнял разум туманом и заставлял видеть то, чего нет. Слышать то, чего нет. Не было никакого Никиты вчера, не было и позавчера, и сегодня его тоже нет. Это все ее воображение и шутки остальных. Наверняка они прятали этого мальчика, неприметного и непонятного, чтобы поиздеваться над ней снова. Не было никакого лагеря. Не было никаких родителей.

Только пустота и безумие.

Ник

– Я готов ломать ему нос снова и снова. – Ник видел безумие Яны: с ней было что-то не то. Нужно было раскрывать карты и идти ва-банк. – Ради тебя. Моей старшей сестры.

Конвульсии Яны прекратились, она медленно подняла заплаканные глаза и уставилась на Ника безумным взглядом. На некогда ясных белках пролегла сеть красных капилляров, кожа лица приобрела серый оттенок. Мальчик сделал глоток ромашкового чая, собрался с мыслями и продолжил.

– Я – Никита, твой младший брат. Ты наверняка думаешь, что сейчас я отдыхаю с родителями на море, мне три и все внимание мамы принадлежит мне, но это не так. Точнее…

Никита замялся. Было сложно объяснить, что произошло, но сделать это было нужно. Яна не перебивала, лишь время от времени вытирала слезы с лица.

– В общем, на самом деле сейчас мне двадцать пять, на дворе две тысячи двадцать второй год, а тебя нет в живых уже двадцать два года. – Ник сглотнул, изучая реакцию сестры, но лицо Яны оставалось безучастным. – Ты погибла в свой день рождения, то есть сегодня, при ночном пожаре. И, насколько я смог понять, этот день повторяется здесь снова и снова на протяжении многих лет. Только я не могу понять почему…

Снова нет реакции.

– Поэтому я приехал, – подытожил Ник. – Чтобы спасти тебя. Чтобы вернуть домой. Я не знал о твоем существовании, пока не нашел фотографии. Мать спрятала их и…

– Ну конечно! – Яна взорвалась. – Спрятала! Если я умерла, как ты говоришь, так значит ей было стыдно даже помнить обо мне: толстой, страшной, никому не нужной дочери-изгое!

Яна вскочила с койки и нависла над Ником: в глазах безумие, дыхание сбилось, кулаки побелели. Она дышала ему в лицо и четко проговаривала каждое слово.

– Никому нет дела до страшилки-Яны, так пусть лучше я здесь останусь, всем только лучше станет! Пожар, говоришь?! Если мне суждено здесь умереть, я подожгу этот чертов лагерь своими собственными руками!

Вдруг Яна замолчала, взгляд уплыл куда-то вдаль, словно она погрузилась в воспоминания. Ник не знал, как себя вести, не знал, какие слова будут уместнее. И он просто решил говорить правду такой, какая она есть.

– Я только сейчас понял, что мать места себе не находит без тебя, – аккуратно продолжил Ник, пока Яна углублялась в недра воспоминаний. – Каждый год в твой день рождения ставит на стол цветы. И не просто цветы. Одуванчики! Она сказала, что это твои любимые. – Ник осекся, вспомнив кое-что